В душной пионерской комнате в лихорадочном возбуждении работала вся редколлегия стенной газеты. На огромном столе были во всю ширь разложены не склеенные еще друг с другом листы ватмана. Слева две девочки, согнув спины, аккуратно вписывали текст в ровные колонки, а справа лучший художник школы Дима Волошин, высунув язык, рисовал карикатуры в столбце рубрики «Они позорят нашу школу!» Славка носился вокруг стола и давал ценные указания:

«Ровнее буквы пишите, вон у вас «а» за край залезла! Димка, ты зачем Смирнову такую сигару здоровую сделал, где ты будешь Дегтярева с Чуриковым рисовать? Девчонки, вы на серп и молот красным не залезайте, потом краска будет из‑под золота просвечивать!»

В конце концов, флаг в левом верхнем углу получился приличный – красное полотнище на ветру с золотой эмблемой серпа и молота, а рядом фотография пионера‑героя Павлика Морозова, чье имя носила школа. Прямо под ней было стихотворение из школьного учебника:

Мы дети заводов и пашен,

и наша дорога ясна.

За детство счастливое наше

спасибо родная страна!

Еще ниже была вклеена вырезка из передовой статьи газеты «Правда» с фотографией шахтера, на сто процентов перевыполнившего норму по добыче угля. Далее аккуратные буковки, походившие на ползущих стройными рядами муравьев, рассказывали о великом русском поэте Михаиле Юрьевиче Лермонтове, чей сто шестьдесят шестой день рождения нынче праздновала вся страна. В колонке, озаглавленной «Пионеры нашей школы», можно было прочесть о количестве макулатуры, сданной школьниками за последний месяц, а в разделе «Спорт» – о победителе школьного турнира по шахматам Сене Козлове и о приближающейся олимпиаде.

Однако лучше всего удалась карикатурная рубрика «Они позорят нашу школу!» – восьмиклассник Толя Смирнов с огромной сигаретой во рту напоминал Чарли Чаплина, а шестиклассники Дегтярев с Чуриковым, со зверскими выражениями лиц мутузящие друг друга, походили на питекантропов из учебника по истории древнего мира. Все то время, что они работали, Таня незаметно поглядывала на расхаживавшего по пионерской комнате Славу, и каждый раз, когда он небрежным движением руки отбрасывал наползавший на глаза чуб, внутри у нее словно что‑то обрывалось от восторга.

Польские гости их работу похвалили, довольно долго стояли у стены, с интересом читая о сданной макулатуре, сдержанно улыбались. Однако через два дня после их визита кто‑то написал непечатное слово прямо поперек карикатуры на драчуна Дегтярева, и газету пришлось снять. Тем не менее, теперь Слава Кемецкий, встречая Таню в коридоре, дружески улыбался ей и даже иногда задерживался, чтобы перекинуться парой слов.

Одноклассники относились к Тане неплохо, но из‑за каменноспокойного выражения лица некоторые девчонки дразнили ее чурбаном. Скажи им кто, что при виде редактора школьной газеты у Тани Муромцевой каждый раз перехватывает дыхание, а сердце летит в никуда, – обхохотались бы. Естественно, что и Слава Кемецкий не мог об этом догадаться, тем более, что учились они в разных классах. Он даже не замечал, что они в последнее время все чаще и чаще встречаются в коридоре.

Она стала посещать литературный кружок, куда был записан Слава Кемецкий, но он постоянно пропускал занятия, а потом вообще перестал приходить. Случайно встретив его, Таня поинтересовалась, в чем дело, и Слава важно ответил:

«Некогда, я сейчас в комсомол готовлюсь – знаешь, сколько нужно устава учить? Ты, кстати, еще не начинала читать устав?»

«Нет, – робко пискнула она, – мне только в марте четырнадцать будет»

«А, ну, у тебя, конечно, еще время есть, а меня в марте уже будут на собрании рассматривать. Мне после школы в МГИМО поступать, а там при поступлении учитывают комсомольский стаж – чем больше, тем лучше».

Таня с детства неосознанно ощущала отношение к себе окружающих, а вот душа Славки неизменно оставалась для нее закрытой. Она страдала, томясь извечным женским сомнением: любит – не любит?

Из большого зеркала в прихожей на нее смотрела высокая тоненькая девочка‑подросток с прямыми жидкими волосами и просто очерченным лицом. Но можно ведь было слегка подвести глаза, подчернить брови, и взгляд тогда приобретал тот самый загадочный шарм, которому французы придают такое большое значение. Если б только не этот проклятый пионерский галстук! Ярко алеющий на шее кумач словно специально подчеркивал бледную невыразительность черт ее лица. И не было никакой возможности от него избавиться, потому что учителя немедленно начинали зудеть что‑нибудь типа того, как прежде настоящие пионеры готовы были идти на смерть ради своего красного галстука и т. д. и т. п., а вот она, Таня Муромцева… и так далее, и так далее. Ну, почему?! Почему нельзя было сделать пионерский галстук голубого или хотя бы бледно‑зеленого цвета?!

Почти весь свой четырнадцатый день рождения Таня не выпускала из рук тоненькую книжицу, на обложке которой под изображением Ленина в профиль было написано:

Устав ВЛКСМ.

За обедом, в ванной и в туалете, она бормотала, заучивая и повторяя вслух: «Комсомолец обязан быть…». Только вечером, когда взрослые и дети ели огромный торт, купленный Натальей по случаю дня рождения дочери, Таня спрятала устав в карман халата, чтобы не испачкать его кремом.

Утром она сунула комсоргу класса Леве Кручинину отпечатанную на отцовской машинке характеристику:

– На, подпиши.

– Чего подписать?

– Характеристику – хочу поступать в комсомол.

– А, ну, давай, – он подписал и с уважением спросил: – У вас печатная машинка дома, да?

– Даже две, – кивнула она, забирая характеристику. – Если тебе что‑то надо, я напечатаю.

– Здорово! А можно мне самому к тебе зайти постучать?

– Конечно.

На большой перемене Таня твердым шагом зашла в комитет комсомола. Комсорг школы Глеб Сорокин, обсуждавший что‑то со старшей пионервожатой Юлей Измайловой, замолчал, вопросительно посмотрев на девочку. Поздоровавшись, она положила перед ним заявление.

– Это что у тебя? – он близоруко прищурился, потом начал читать вслух, но не все, а главные фразы: – … прошу принять меня в ряды… гм. Подожди, а тебе сколько лет?

– Вчера исполнилось четырнадцать, – со спокойным достоинством ответила девочка.

– Что ж, оставляй заявление и начинай действовать. Нужно иметь рекомендацию, – Глеб загнул один палец, характеристику комсомольской ячейки класса, – второй палец, – характеристику от классного руководителя, можно в устной форме. А третье, – он с улыбкой развел руками, – это, конечно же, знать устав и быть политически грамотной. Когда будешь готова, мы обсудим тебя на открытом комсомольском собрании и решим, может ли комсомольская организация школы дать тебе рекомендацию. И после этого уже райком комсомола должен решить, достойна ли ты пополнить ряды Ленинского комсомола. Все ясно?

Таня, спокойно дождавшаяся, пока он закончит, кивнула:

– Ага. То есть, нет. То есть, у меня уже все есть.

– Что все?

– Характеристику мне комсорг класса подписал, рекомендация у меня тоже есть – вот, возьми. Устав я весь наизусть знаю и политическую обстановку тоже. Можно меня на сегодняшнем собрании принять?