405. НС, с. 13. Автограф с эпиграфом «Le bon, le bon vieux temps» («Доброе, доброе старое время», франц.) — ПД. В автографе после строфы 4 две дополнительные строфы:

На полях чья-то помета: «Ужасно подробное исчисление: его ведь можно продолжить до бесконечности. Надо выбрать несколько самых метких черт». В письме к Фету от 19 декабря 1886 г. К. Р. сообщал: «…я позволяю себе посвятить вам стихотворение, написанное уже после напечатания моего сборника; оно навеяно вашим знаменитым стихотворением: „Шепот, робкое дыханье“. Я постарался в нем избегнуть глаголов, подражая вам» (ПД). Это стихотворение послужило А. А. Фету поводом для интересных высказываний о сущности лирической поэзии. Отметив «некоторую долготу» стихотворения, Фет писал: «Выбирая даже самый благодарный материал, необходимо строго, художественным чутьем прозреть ту цельную и красивую фигуру, которую желательно воспроизвести; при этом излишний материал, как бы красиво извилист он ни был, должен быть немилосердно отрезаем. Тут поневоле вспомнишь слова Платона, обращенные к царственному ученику Дионисию, что „для царей нет особенной, более легкой математики“… поэтическое ремесло находится в том же безотносительном положении …Едва ли я ошибусь, сказавши, что свободное искусство, невзирая на прекрасный и, по-видимому, благодарный материал, требует от возникающего произведения собственного raison d’etre… Страдание, счастье, гнев, ужас и т. д., словом сказать, все мотивы дороги поэту, как мотивы к произведению стройных и одноцентренных выпуклостей, а о том, что кто-то страдал неведомо чем, а другой при лунном свете его любил, может быть гораздо толковее разъяснено прозой, и рождается вопрос: зачем же тут стихи и рифмы? …Лирическое стихотворение подобно розовому шипку: чем туже свернуто, тем больше носит в себе красоты и аромата» (ПД).

406. НС, с. 15. Автограф — ПД. Об этом стихотворении Фет в письме к К. Р. от 3 апреля 1888 г. писал: «О приложенном Вами стихотворении скажу свое мнение, которому желал бы найти поддержку со стороны других ценителей. Тургенев говорил мне: „ваше дело верно ударить по намеченной струне, и душа наша сейчас запоет ей в унисон. Излишние подробности только смутят впечатление“. Согласно этому наставлению скажу, что удар первого куплета и верен и красив. Я бы только слово „исчезли“, наводящее на неверное представление (ибо если они исчезли с дерева, то целы у его корня), заменил словом „умчались“. Два следующих куплета, лежащих всецело в первом, я бы совершенно выбросил и продолжал бы стихами четвертого куплета, который бы кончил так:

так как ни о каких полях до сих пор не было речи, и потому нельзя относить к ним местоимение „этих“. А затем все как есть до конца надо оставить в настоящем виде» (ПД). К. Р. исключил из окончательного текста две строфы:

Стихи, вызвавшие замечания Фета, были автором исключены.

407. НС, с. 110. Автограф — ПД. Об отношениях с А. А. Фетом см. биогр. справку, с. 457.

408. PB, 1889, № 3, с. 92. Автограф — ПД. Фет в письме к К. Р. от 8 октября 1887 г., отметив в этом стихотворении «сжатость и гармонию стихов и чувства», предлагал в последнем стихе вместо «лишь только» поставить «только что» (ПД). Положено на музыку Е. Ф. Аленевым, Д. Волковым, Е. Н. Греве-Соболевской, Я. Израэлем, А. А. Копыловым, Л. В. Николаевым, М. Н. Офросимовым и др.

409. PB, 1889, № 3, с. 93. Автограф — ПД. Положено на музыку А. Н. Алфераки, В. В. Варгиным, P. М. Глиэром, Вас. С. Калинниковым, А. А. Копыловым и др.

410. НС, с. 159, в разделе «Из полковой жизни». Гончаров в письме к К. Р. от 3 октября 1888 г. подверг это стихотворение подробному разбору: «Ваше высочество справедливо заметили о стихотворении „Уволен“, что в нем со стороны техники заметен шаг вперед… Что касается до замечания о том, что в солдате „образа нет“, то оно, пожалуй, имеет долю правды: лицо не взято с натуры, не создано фантазией, а описано, сочинено. Но в этом произведении дело не в образе и характере солдата, а в его драматическом положении, в горьком одиночестве после смерти жены и сына. Все это не разработано и потому бледно и не затрагивает читателя за живое. Психический анализ его горя при разлуке с женой и сыном и потом после смерти их — отсутствует, автор не встал в положение всех этих лиц, не уловил потрясающих движений души, не заглянул глубоко в их сердце — и не передал той внутренней драмы, какая разыгралась в них и разбила жизнь этого бедняка» (И. А. Гончаров, Литературно-критические статьи и письма, Л., 1938, с. 347–348).

411. ТСС, с. 21, в разделе «Ночи». Автограф — ПД. В связи с этим стихотворением Я. П. Полонский писал К. Р.: «…у всякого поэтического или вообще художественного произведения реальная подкладка необходима. Так, в молитвенном экстазе, в религиозном созерцании непостижимого муза Ваша имела бы полное право сказать: „Позабыт мир земной!“ или „Ночью ль такой помышлять о земном…“. Эти слова ее имели бы реальную нравственную почву — религиозный экстаз, — но в Ваших ночах нет этой почвы… Для Вас полновластная ночь тайной неги полна, — Вы упоены сладостно и с нежной тоской ей внимаете — Вы хотите вдоволь насладиться сладостной песней соловья — и в то же время восклицаете: ночью ль такой помышлять о земном. Это психологически не совсем верно выражено, и Ваша муза в своей идеализации переходит за грань естественного, земного чувства» (ПД).

412. ТСС, с. 3, без посвящения, в разделе «У берегов». Печ. по Стих. 1913, т. 1, с. 10. Автограф — ПД. По поводу этого стихотворения Фет писал К. Р. 12 октября 1889 г.: «…в стихотворении „У озера“ я выкинул бы два стиха, начиная: „И пробегут часы!..“ до слов: „печалью и борьбой“, которые, по-моему, дидактически расхолаживают впечатление, полученное читателем, который если не понял всего уже сказанного в первых пяти строках, должен читать календари, а не стихотворения» (ПД). По совету Фета К. Р. из текста исключил две строки:

413. ТСС, с. 43, в разделе «Солдатские сонеты». Автограф — ПД. Я. П. Полонский в письме от 24 января 1891 г. подробно изложил свои впечатления о «Солдатских сонетах»: «В стихотворных сонетах Вы спускаетесь на землю, но и тут идеализм… заслоняет действительность. Дай бог, чтобы солдат, обученный в роте, покидая полк, не искал себе места в швейцары, лакеи или дворники. Дай бог, чтобы он, вернувшись в деревню, без пренебрежения отнесся к прежнему земледельческому труду и по-прежнему сеял овес, рожь и пшеницу. Дай бог, чтобы он остался трезвым… а вы посылаете его сеять семена любви и правды. Да на святой Руси и священников немного таких, которые бы сеяли семена любви и правды (речь идет о стих. „Новобранцу“. — Ред.). Не ясно ли, что солдат вами идеализирован, и как бы ни были прекрасны стихи ваши, наша скептическая публика не поверит им. Она поверит, что вы солдата проводите грустным взглядом, и что он не поймет Вашей грусти, но его святой простоте откажется верить. Наш народный рассказ: „Яшка — красная рубашка“ — да и поговорка русская: „мужик хоть и сер, да ум его волк не съел“ — явно намекает, что как наш мужик, так и солдат далеко не чужд смекалки или практической житейской хитрости. Я так люблю Ваши стихи и так охотно читаю их, что вовсе бы не хотел, чтобы Ваши читатели, прочитавши их, сказали, вздыхая: „Блажен, кто верует, тепло ему на свете…“ …Я… хочу от Вас настоящего художества и такого глубокого проникновения в жизнь, которое дается только людям особенно чутким и впечатлительным…» (ПД)