Вечером, после работы, он вернулся в пустой дом, запустил внутрь собаку, пушистую западносибирскую лайку, накормил ее, сварганил незатейливый холостяцкий ужин, яичницу с пятью оранжевыми глазками, налил в бокал «Рябину на коньяке» и включил свой любимый старый вестерн «Дилижанс».

Внезапно зазвонил телефон. «Пациенты, наверное», – раздраженно подумал Александр и нажал кнопку ответа.

– Саша! Говорить можешь? – заорал на другом конце провода Ленька Якут.

– Могу.

– Давай, приезжай сейчас на базу! Тут твой друг Коричневый вернулся, ходит вокруг лабазов третий день и орет. Мужики на вышках боятся сидеть, охоты никакой. Короче, приезжай и сам разбирайся со своим зверем. Он ведь не отстанет.

– А что, самим не убить?

– Да он не выходит, ходит и ревет только. Все зверье разогнал, и кабанов тоже. Короче, медведь твой, ты сам с ним и разбирайся!

Это было предложение, от которого невозможно было отказаться. Александр вздохнул, ощутив внутри знакомый холодок опасности.

Коричневого он подстрелил дней десять назад. День тогда был хмурый, дождь лил как из ведра – для охоты самая отвратительная погода. Бесцельно промаявшись несколько часов, Александр вышел из леса еще засветло и направился в сторону деревни, предвкушая, как придет в Машин дом, переоденется в сухую одежду, выпьет чашку горячего кофе. Представлял, как приятно будет сидеть в тепле, и слушать треск горящих в печи дров, и смотреть, как вокруг стола хлопочет тайно любимая им женщина.

Когда вдалеке уже виднелись крыши домов и до деревни оставалось пройти лишь один поворот лесной дороги, Александр увидел медведя. Сначала охотник принял его за лося, за взрослого теленка, настолько тот был огромен. Медведь стоял к Александру спиной и что-то нюхал на дороге. Его мокрая шерсть завивалась на гачах забавными кудряшками. «Вот это чутье, – подумал охотник, – это же он мои следы входные разбирает! Я прошел здесь четыре часа назад, и все это время, не переставая, лил дождь».

Между охотником и его добычей было шагов пятьдесят, пустяк для карабина. Александр подошел поближе, чтобы не мешали свисающие над тропой ветви деревьев, поднял карабин и замер. Медведь по-прежнему стоял задом, принюхиваясь к следам на дороге. Он упорно не хотел подставлять охотнику ни голову, ни хотя бы бок. «Выстрелю в зад, он вскинется, вторую пулю пущу между лопаток»… После выстрела медведь подпрыгнул, вытянувшись во весь рост, и, вскинув вверх передние лапы, взревел. Александр слишком резко дернул затвор – второй патрон заклинило. Медведь, словно взбесившийся бульдозер, с ревом развернулся, а затем одним прыжком исчез в лесу.

По рации доктор связался с охотниками, те примчались на старом Уазике довольно быстро, и несколько часов охотничья бригада вместе с собаками прочесывала окрестности. Все было напрасно – медведь словно растворился. Собаки вернулись на базу лишь утром. Шерсть у одной была в крови, и охотники решили, что зверь умер, тем более, что следов этого лесного исполина с тех пор в лесу никто не видел.

Но теперь он вернулся. Раненый медведь около деревни – серьезная проблема. И решать эту проблему по законам охотничьей этики должен тот, кто ее создал.

«Ну что ж, – подумал Александр, – медведь, так медведь. Зато у меня будет отмазка на день-два от принятия решения с Машей. А может, зверь меня и прикончит, и проблема разрешится сама собой, – доктор засмеялся, – вот и будет тебе, Санька, Божий суд. В лице оскорбленного медведя».

Якут молча сопел в трубку.

– Ладно. Ты-то едешь? – спросил его доктор, – а то я успел уже рюмку выпить.

– Не, не могу. Обещал Таньке смеситель поменять. А тебя когда рюмка останавливала? Увидишь своего оппонента, протрезвеешь.

– Иди ты знаешь куда, «смеситель»! Скажи, через час буду.

Доктор с сожалением посмотрел на «Рябину» и пошел готовить кофе. Опять зазвонил телефон.

– Это я, – сказала Маша. – Ты не приедешь сегодня? Мы с Игорьком одни. Скучаем. Коля опять в Москве, у ортодоксов праздник какой-то.

– Может, и заеду, но могу надолго зависнуть в лесу. Если будет совсем поздно, переночую на базе, а к вам загляну утром.

– Я подожду тебя, даже если будет поздно. Приезжай… У меня здесь пара несмотреных сезонов «Доктора Хауса», лягу затемно.

– Я постараюсь, но ты все же не жди, – ответил Александр. Думать о том, что произойдет, если он останется ночевать у Маши, было невыносимо.

Он повесил трубку и какое-то время стоял неподвижно, глядя в окно, затем подошел к сейфу и достал дробовик. «На дальней дистанции стрелять не буду, – подумал он, – а если придется в упор – не родился еще тот медведь, который выдержит выстрел двенадцатого калибра».

Охотничья база была пуста, когда Александр прибыл на место, и он пошел в лес один. Лабаз находился недалеко от базы, рядом с полем, засеянным овсом. Сооружение это было довольно хилым: наспех сколоченные ступеньки да деревянный настил, прикрытый шифером. Однако на площадке сверху можно было даже лечь, согнув ноги. Александр положил ружье, чтобы не уставали руки, и стал ждать появление медведя. Приближались сумерки. Было хорошо и спокойно, по-осеннему тепло. Все живое, намаявшись за день, постепенно затихало, лишь изредка над лесом переговаривались сороки да в ближайшей низине вскрикивал дрозд.

Первый медведь пришел около шести вечера. Сумерки – любимое медвежье время. Косолапый шел осторожно, беспокоя лишь птиц, которые, едва заслышав его шаги, с шумом поднимались вверх. Метров в двадцати от лабаза протекал ручей, и Александр слышал, как медведь пьет. Перейдя ручей, лесной бродяга остановился в зарослях, у кромки леса, и стал нюхать вечерний влажный воздух, стараясь угадать, нет ли поблизости человека. Вдруг медведь затих и растерянно фыркнул.

К лабазу с противоположенной стороны овсяного поля шел кто-то огромный. Шел нагло, не по-медвежьи. Сначала захрустели сучья под тяжелыми лапами, затем Александр услышал, как шмякнулась отброшенная в сторону деревянная колода, наконец, до него донеслось хриплое стариковское дыхание зверя: «А-а-х-хе, а-а-х-хе…». Этот зверь не крался, не стеснялся себя выдать. Из леса выходил хозяин.

Первый мишка стремительно рванул в чащу, с разбегу шлепнувшись в ручей. Хруп, хруп… Наступила тишина. Сидящий на лабазе замер. Хорошо тому, у кого нет никаких обязательств. Стало страшно – беги, видишь того, кто сильнее тебя – уходи в сторону. Александр поежился. «Нам бы такую непосредственность, – подумал он, – а то сиди здесь, жди, пока эта громадина выйдет к тебе». Новгородские медведи редко бывают больше шести пудов весом, так что Александр почти не сомневался, что это его стреляный крестник. Косолапый подошел к опушке, и, не выходя из леса, плюхнулся на землю недалеко от лабаза.

Около часа сидящий на лабазе охотник и зверь, притаившийся внизу, прислушивались друг к другу. Медленно погасло вечернее небо, затих птичий щебет, почти совсем стемнело, и только откуда-то снизу по-прежнему доносилось хриплое дыхание медведя. Непонятно было, кто здесь охотник, а кто добыча.

Но стоило Александру чуть шевельнуть затекшей ногой, как зверь поднялся и бесшумно, не выходя на открытое место, по кромке леса направился прямо к лабазу. Чуть-чуть хрустнула ветка, еле заметно колыхнулись верхушки мелкого ельника. Медведь уже не таился, он начал свою охоту. Охотник быстро сел, развернулся лицом к лесу и поднял ружье. Раненый медведь – зверь опасный. Злой и мстительный… До земли было около трех метров – всего ничего! Помост лабаза, приколоченный к старой разлапистой ели, опирался на два вкопанных в землю столбика, сантиметров десять в диаметре каждый, между опорами были наспех приколочены деревянные ступеньки. Александр представил, как медведь легким движением лапы вышибает опору и начинает борьбу. Без правил. На выживание. На смерть. «Хрен тебе! – подумал охотник. – Покажись только, польем тебя свинцовым дождем!». Он снял ружье с предохранителя и замер, ожидая нападения. Однако медведь явно был не глупее своего преследователя. Косматый остановился за елкой, надежно закрывающей его тяжелыми ветками, и заревел.