– Господи, – чем они вам помешали? – Маша всплеснула руками. – Бред какой-то! Что бы они сделали с вашей поляной?

– Как это что? – он удивлялся непонятливости невестки. Этот разговор начинал его заметно раздражать. – Привадили бы гопоту деревенскую, там и до выпивки недалеко, да мало ли чего еще надумали бы?

– Какая гопота? Какая выпивка? Им по десять лет…

– Возраст не имеет значения. И вообще… тебе о своем послушании нужно было бы поразмыслить.

– Простите…

– Ходят у тебя тут разные... Приезжают когда хотят, на ночь остаются. Это, по-твоему, в порядке вещей?

– Я вас не понимаю…

– Что ж тут понимать? Александр зачастил…

– Кто?

– Александр. Это недопустимо в доме принимать посторонних без нашего одобрения. Принимать, когда вздумается, когда мужа нет, когда нас нет!

– Я что, малолетний ребенок? Мне не нужно вашего разрешения.

– Мы все живем здесь по единым правилам!

– Батюшка, это моя жизнь, мои друзья и мой дом. И я буду принимать здесь тех, кого сочту нужным. Если вам это не нравится, что ж… будьте отшельником, а из меня анахорета не делайте! Что касается ваших предположений, то грязные мысли – это проблема того, у кого они возникают.

Отец Петр вздрогнул и, громко хлопнув дверью, вышел из дома.

На следующий день Маша, вооружившись толстой кисточкой и двумя банками с краской, нарисовала на стене дома древний даосский символ мировой гармонии: в огромном круге расположились два полумесяца, напоминающие то ли капли, то ли двух играющих рыб. Черная и светлая стороны жизни, добро и зло переливались друг в друга, образуя символ мировой любви.

Это был не просто протест, это был уже вызов, явный и демонстративный. Главное, пожалуй, состояло в том, что если раньше Маша просто насмехалась над родственниками, то теперь она «стала издеваться над самим христианским бытием, всеми нравственными устоями». Именно так утверждала матушка. Скорбно опустив глаза, она говорила мужу:

– Сдвиг у Машки произошел. Внутри ее. Еще не то скоро будет.

Хотя на поверхности ничего катастрофического вроде бы не происходило, но матушка ждала скорой семейной беды, своим женским чутьем предвосхищая окончательное крушение их упорядоченной и правильной жизни. Все происходящее казалось ей кошмаром.

Что же касается соседского мальчика Паши, то больше к Игорьку он не приходил.

ГЛАВА 15

СЕРДЦЕ МЧИТСЯ ГАЛОПОМ…

В тот вечер они долго сидели одни. Почти не разговаривали. Да и чем говорить, когда чувства так обнажены, когда любое сказанное слово норовит разорвать тонкую, почти призрачную преграду, удерживающую их в рамках понятной и привычной жизни. Александр подбросил в печку несколько поленьев. Они сухо затрещали, и в комнате стало светло.

Прошло уже полгода с их первой встречи. Прошло уже полгода с того момента, как Маша, едва переступив порог врачебного кабинета, поняла, что перед ней тот, к кому она шла всю жизнь. Уже потом, пытаясь разобраться в своих чувствах, она вспоминала, что сразила ее не внешность Александра, хотя, конечно, он поражал значительностью своего облика: восточное лицо, напоминающее бедуина, темно-карие, жаркие глаза, чуть глуховатый голос, звучащий как голос заклинателя змей. Но все это было не важно. Важно было лишь чувство странного припоминания, словно когда-то, давным-давно, в детстве, или, может, в прошлой жизни, она уже видела, знала этого человека, и все в нем, и его голос, и резкость суждений, и взгляд, вспыхивающий не просто огнем, а какой-то внутренней яростью – все это было до боли знакомо. Это было удивительное, ошеломляющее чувство.

И тогда, во врачебном кабинете, и позже, когда Александр стал приезжать в их деревенский дом, оставлял свою машину во дворе, пил чай и уходил с ружьем в лес, Маша чувствовала, как невозможно близок ей этот человек. Болело сердце, оно стучало так, что, казалось, выскочит из груди. Она смотрела на этого внезапно вторгшегося в ее жизнь мужчину и чувствовала одновременно и раздражение, и восхищение, и страх, чувствовала, что ее прошлая жизнь испепелилась и уже никогда не будет прежней.

Первое время Маша еще пыталась задавать себе вопросы: честно ли любить, пусть и тайно, скрытно от всех, этого человека? Александр был женат, он изредка привозил в деревню свою жену, очаровательную маленькую тихую женщину. К чему может привести такая вспышка чувств? К разрушению его ровной и внешне благополучной жизни? Не глупо ли это все? Да и стоит ли один быт, устоявшийся, пусть даже несколько рутинный, менять на другую жизнь, в которой за пару лет появится такая же обыденность и супружеская привычка? Кроме того, религиозные убеждения, несколько, правда, увядшие под решительным натиском родственником, также довлели над влюбленной женщиной, и она беспрестанно спрашивала себя, не страсть ли это? Если да, тогда ничего, не страшно, все остынет, нужно просто время, нужно подождать, потерпеть, и этот огонь погаснет, и сердце утихнет, и оно не будет так судорожно сжиматься от невозможного желания близости.

Однако время шло, день за днем, месяц за месяцем, но ничего не менялось. По-прежнему сердце бешено стучало в груди, по-прежнему Машу обдавало жаром, когда Александр переступал порог ее дома, по-прежнему она не могла понять, почему этот бесконечно близкий ей человек существует параллельно ей, и у него своя жизнь, и своя семья, и дети, и во всем этом какая-то ужасная ошибка судьбы, что-то недопустимое, невозможное, и исправить это уже нельзя.

И вот теперь он сидит напротив, освещенный лишь светом лампадки. Завтра начинается охотничий сезон и спозаранку Александр вместе с деревенскими охотниками собирается в лес.

– Знаешь, я тебя боюсь, – говорит он.

– Я тоже… В том смысле, что тебя… – отвечает Маша

– Ты не можешь не понимать, что это когда-нибудь произойдет.

– Да, когда-нибудь произойдет, – эхом повторяет она, – но ведь мы можем это отдалить? Пусть будет, но когда-нибудь потом… Потом… Не сейчас.

– Это смешно, Маша, мы взрослые люди… Это же не рассосется само собой, как девятимесячная беременность.

– Пусть так. Прости, я пока не могу. За этим будет катастрофа, в соседнем доме спят мои родственники, на днях из Москвы приедет Николай, и твои… Как со всем этим быть?

– Глупая ты, Машка. Это твоя жизнь. И больше ничья. Наша жизнь.

– Да, конечно, я понимаю. Но пока страшно… Уже светает. Давай спать. Наверху, на втором этаже, тебе расправлено.

– Хорошо, – усмехается Александр. – Спокойной ночи!

Маша долго не может заснуть. После этого первого за все время их знакомства разговора, откровенного и честного, она понимает, что любима. И все это не фантазии, не очередные иллюзии, с помощью которых она пытается заполнить пустоту. Это правда. И это реальность. Ее сердце мчится галопом. Она ворочается, счастливо улыбается, прислушивается к шагам за окном. Вот уже и родственники встали. Совсем рассвело, – думает она. – Завтра, может быть, завтра… Или когда-нибудь потом… Но это обязательно произойдет.

ГЛАВА 16

ГРЕХ

В соседнем доме тоже не спали. Отец Петр, огорченный вчерашней ссорой с невесткой, такой бессмысленной и глупой, и, главное, из-за незначительного пустяка возникшей, сначала долго читал, затем, когда уже совсем стемнело, вышел во двор, чтобы зажечь электрический фонарь, и в изумлении остановился перед машиной городского доктора. «Ну вот, опять гости у Маши, опять гуляют, полуночники, свет вон горит, – раздраженно подумал он. – Предупреждай, не предупреждай, а ей как с гуся вода!». Он поспешно вернулся домой и, стараясь не разбудить матушку, залез в свою постель.