Карра заснул. Немного спустя Дзелия показала рукой на одно местечко, и объяснила, что они проходят Сан Бенедетто По, где есть колокольня, на верхушке которой укреплена железная клетка.

— В ней держали пленников, пока они не умирали от жары и голода.

— Что ты пытаешься мне сказать? — спросил Пезенти.

— Что аббатство очень старое, я туда ходила еще ребенком, и мне рассказывали про Матильду из Каноссы, но этой клеткой пользовались всего два месяца тому назад. В нее посадили человека с Тобре; они надеялись, что он будет кричать, подтверждая тем самым, как жестоко они умеют наказывать, но он ни разу даже не застонал, так что никто ничего и не заметил. Люди отвыкли поднимать голову.

Они проговорили о страхе до самого Ревере, когда на борт поднялись таможенники. Карра мгновенно проснулся и, увидев их, начал:

— Я не социалист. Не коммунист. Не анархист…

Но это не понадобилось, потому что ничего не произошло. Таможенники внимательно посмотрели им в лица и ушли.

Из Порто Толле они отправились в Ка Дольфин, где расположились в заброшенном монастыре, прозванном монастырем Мелиорации, там были портики, которые вели в старые конюшни и ремесленные мастерские, а также в помещения, где жили семьи, которые, казалось, сбежали в крайней спешке, забыв кучу вещей. Все было засыпано соломой, даже внутренний дворик и гробница, в которой, как объяснил Пезенти, покоился солдат-мученик, в честь которого и был построен монастырь.

С башен взлетали целые стаи вальдшнепов.

Карра заснул на убогой койке размером не больше скамейки; зато на стене над ней красовалась величественная надпись: «Pius Episcopus Servus Servorum Dei»; ночью они слышали, как он читает ее вслух и замысловато ругается.

Из окошка в комнате Пезенти можно было разглядеть интерьер монастыря, и в определенное время дня мраморные плиты приобретали красноватый оттенок, а солнечные лучи создавали море света, ограниченное темными силуэтами колонн.

— Это просто чудо! — восклицал Пезенти.

— С такими чудесами, — возражал Карра, — не поешь и не спасешься во время Тобре.

— Ты не веришь в Бога?

— Не знаю. Надо посмотреть в инструкцию, которую дал Ченси.

Пезенти делал вид, что не замечает его иронии и беспокойства. Однажды вечером он заставил его и Дзелию спуститься к купели, и они оказались в окружении знаков вековых, торжественных церемоний, проходивших в величественном безмолвии. Неправильно поняв смысл этого собрания, Карра взял слово:

— Слушаем тебя, Сокол. Итак, объясни нам, от каких врагов ты скрываешься или каких врагов ищешь, сколько их, и опасны ли они.

— Один… — поколебавшись, ответил тот. — Только один. Но опаснее его нет никого на свете.

— Имя, — потребовал Карра. — Может быть, в какой-нибудь Тобре я с ним встречался и изучил его привычки. Очень важно знать привычки своего врага.

Пезенти с опаской подошел к своему нетерпеливому спутнику; казалось, он хочет понять, до какой степени это нетерпение, которое превращалось в вызов, было разумным; он стремился освободиться от груза невысказанного, и хотел, чтобы его перестали считать посторонним. Но, так ни на что и не решившись, он взял Дзелию за руку и подвел к купели, показывая на фигурки, которые ее украшали. Круг, похожий на хоровод ликующих ангелов, оказался колесом фортуны; рыцари-крестоносцы, если внимательно присмотреться, изображали королей, королев и валетов карт таро; в трапезничающих апостолах угадывались жирные чревоугодники, похожие на лодочников Дельты.

— Бог, который пользуется магами, — остроумный Бог, — прокомментировал он. — Это благоприятный знак, и ты можешь его понять.

По этой его манере излагать мысли, пользуясь фантастическими идеями, типичной для людей театра и напоминающей ей Идальго Анджели, Дзелии стало ясно, что он догадался о тайных сторонах ее истории и ее характера. Он пытался рассказать о существовании особой связи между вещами, о том, что достаточно исследовать их или позволить их фатальному присутствию, их магической информации исследовать себя, и ум станет ясным и освободится от подозрений и сомнений. Карра в знак протеста уселся в одиночестве на самом дальнем сиденье и заорал:

— Перестаньте сговариваться друг с другом! Ты нечестно играешь, Сокол. Ты все еще мне не доверяешь, и ты слишком гордый. Какая бы тайна ни скрывалась за твоей Тобре, не забывай о двух вещах: о том, что слишком гордые умирают первыми, и о том, что тебе ни за что не удастся обмануть меня своей болтовней!

На следующий день, когда они ужинали, с колокольни послышались равномерные удары колокола, и Карра вскочил на ноги, сжимая в руке револьвер. Пезенти внимательно прислушался к этим звукам, а потом спокойно продолжил есть, сказав:

— Сядь, Карра, и успокойся.

Но тот не подчинился.

— По договору никто из нас, без моего разрешения, не может иметь оружия. Разве Ченси тебя не предупредил?

— Предупредил. Но он еще добавил, что риск, на который мы идем, не просто огромный, но и… — Карра стукнул кулаком по столу, — реальный, как это дерево. От тебя же я слышу только рассуждения об ангелах, об остроумном боге, который меня почему-то не смешит, о колесах фортуны… Ты и сейчас недоговариваешь, пока кто-то, кого я не знаю, пользуется колоколом, чтобы отправить сообщение.

Пезенти пристально посмотрел на направленный на него револьвер.

— Вам, тебе и Ченси, нужно было обратиться к кому-нибудь другому, — заключил Карра. — От меня, если я не смотрю реальности в лицо, толку никакого.

— Пойди и закопай револьвер. Ты это сделаешь, потому что тебе платят за то, чтобы ты мне подчинялся.

Карра закопал револьвер под полом в колокольне, после того как обследовал ее сверху донизу и убедился, что там никого нет и не было. Прежде чем опустить его в вырытую в земле ямку, он расстрелял все патроны по теням, которые его окружали и с которыми до самой смерти он откажется вести переговоры.

Два дня Пезенти постоянно куда-то ездил и возвращался с загадочными свертками. Ночь он проводил в подвале, а на рассвете выходил и ложился спать. Дзелия и Карра коротали время за картами, но запустение, царившее в трапезной, куда постоянно залетали чувствующие себя лишенными власти вальдшнепы, мешало им отвлечься.

На третий день Пезенти вернулся на автомобиле и приказал им садиться; они добрались до равнины в районе Скардовари, над которой нависала возвышенность, а по периметру шли сплошные заросли тростника; на горизонте можно было разглядеть красные здания мелиорационных станций, из-за дымовых труб, какие принято ставить в области Венето, похожие на примитивные лодки народных праздников.

— Вот где мы устроим Май, — показал он. — Через десять дней.

— Май? — поразился Карра.

Пезенти объяснил: это общинный праздник, на котором в роли актеров выступают крестьяне и лодочники. Он описал мавританские костюмы участников, и рассказал о Майе, богине полей, и Маге, что на санскрите обозначает первое завершенное выражение, начало жизни. Теперь была его очередь посмеиваться над своим спутником, затуманивая ему голову сведениями, которые вызывали у того скуку.

— Понятно, — поспешил сказать Карра, уже убедившийся в том, что спорить бесполезно.

— Здесь выступят артисты, — уточнил Пезенти, пройдя немного вперед. — Они будут петь, играть и показывать сценки. А вот там поставят трибуну для представителей властей. — Он пристально посмотрел на них. — Кажется, будет Дуче. И принц Умберто.

Карра схватил его за руку.

— Ты опять сочиняешь. Сам подумай, разве подобные люди будут пачкать обувь в этих забытых Богом и людьми болотах?

Пезенти подтвердил:

— Дуче и принц Умберто. На большом параде по случаю Мелиорации. Он показал рукой на возвышенность:

— А оттуда полетят те участники праздника, которые умеют летать.

— Почему ты привез нас в Скардовари? — спросила Дзелия. — Почему ты с таким жаром говоришь об этом празднике, словно он — цель Тобре?