- Тебе нужно поесть. Я приготовила вкусный йогурт, как ты любишь, - пыталась развеселить меня мама.
На самом деле, я его не любила. Можно сказать, я ничего не любила. У меня полностью пропал аппетит еще несколько месяцев назад. Родители об этом не знают. В принципе, им это и не нужно знать. Зачем их печалить очередным симптомом?
Я натянула еле заметную улыбку, чтобы порадовать маму. Она обожает, когда я улыбаюсь. Ведь это такое редкое удовольствие.
Мы живем в довольно необычном здании. А особенность его заключается в сочетании жилого дома и клинической больницы. Их ввели, чтобы не разлучать тяжелобольных с их родными и близкими. Министр здравоохранения считает, что больному будет куда легче перенести свою болезнь, если с ним будут рядом любящие его люди. И я полностью с ним согласна. Не представляю, чтобы со мной сейчас было без моих родителей. К сожалению, так как это нововведение, это удовольствие дорогостоящее, но благо мои родители - обеспеченные люди и могут себе это позволить. Это, наверное, звучит эгоистично. Они тратят на меня свои деньги впустую. Но я не хочу свои последние дни жизни провести в одиночестве в окружении бездушных врачей.
Единственным увлечением, к которому я успела пристраститься, это рисование. Сначала это было довольно мило и безобидно. Я рисовала красивые пейзажи. Леса, озера, даже водопады. Они получались необычными, но никому ненормальным это не показалось. Но потом я начала рисовать странные рисунки. Непонятные, смазанные, уродливые. Я не понимала, почему я буквально в один миг утратила свой навык. Я пыталась учиться лучше, и мне казалось, что у меня получается, но как только я заканчивала последнюю деталь, все снова смазывалось на глазах. Я уже забыла, сколько слез я пролила, пытаясь достучаться до мамы с папой. Я была уверена, что со мной начинало происходить что-то плохое, но они твердили, что мои рисунки просто прекрасны, и я зря волнуюсь. Хоть мне и было всего десять лет, но я понимала, что они слишком щадят меня. Мне лишь нужно было, чтобы мне поверили. Но я этого так и не дождалась.
Через год я стала рисовать людей. С ними было куда хуже. Они вообще были без лиц. Я помню каждое движение кисточкой, которой я рисовала каждые черты лица, но это все стиралось сразу после последнего штриха. Я много раз об этом говорила, но на меня лишь смотрели с сочувствием. Никто мне не верил. Что взять с сумасшедшей? С каждым годом это игнорирование действительно помутнил мой рассудок. Ка раз тогда я отрешилась от всего, что имеет каждый нормальный ребенок. Школы, друзей, игр. Один словом, детства. Я осталась наедине со своими внутренними монстрами.
Я хотела бросить рисование. Я чувствовала, как на меня это плохо влияет. Как будто каждый рисунок высасывает из меня глоток жизни. Возникает чувство подавленности, которое не проходит долгое время. Но я не смогла. Это желание постоянно рисовать стало патологическим, зависимым. Никто не понимал, почему так происходит. Когда папа отнял у меня все принадлежности для рисования, мое состояние резко ухудшилось. Я кричала, плакала, выла от этой нестерпимой боли. Как мне рассказывали, как только мне принесли бумагу с карандашом, я диким возбуждением начала рисовать человека. Это единственный рисунок, процесс создания которого начисто исчез из моей памяти. Но, конечно, он тоже был без лица. Но было в нем что-то притягательное, знакомое и загадочное. Я много вечеров провела, рассматривая этот рисунок, пытаясь найти в нем ответ на вопрос, которого я даже не знаю. Я не могла этого объяснить и как-то понять. В нем было что-то особенное. В последующем я больше ничего нового о нем не узнала. Он просто бесполезно хранится на самом дне нижнего ящика стола.
- А вот и я, - появилась мама, держа в руках тарелку творожного йогурта и стакан травяного чая.
- Мама, я могу поесть и за столом, - сказала я, пытаясь встать с кровати. Меня пробила новая волна боли, но я давно научилась их терпеть.
- Нет, - она поставила завтрак на тумбочку и уложила меня обратно в постель. - Тебе нужно беречь силы. Тебе сегодня еще к Диане Александровне ехать, - она нажала кнопку на панели, и раздвигающийся поднос вылез из постели, поднялся до нужного уровня и отклонился на сто восемьдесят градусов, оказавшись передо мной.
Я устало вздохнула и смирилась. Причина моего порыва была в том, что мне недолго осталось чувствовать землю под ногами. У меня уже выраженная слабость мышц, и скоро будет паралич. Сначала ноги, потом руки, мимические мышц, потом дыхательная мускулатура, а затем смерть.
Дэрриан
Пошел дождь. Я сидел в кресле у окна и пил тиминский нектар. Алкоголь обжигающе растекался по груди, и я наждался каждой приятной минутой. Это расслабленное состояние отвлекало меня от мысли, что в наших планах нет никакого движения. И как только я пытаюсь поговорить с Юрием об этом, он всегда находит какие-то отговорки.
Как бы там ни было, скоро закончится постоянно повторяющаяся пластинка одного и того же дня. Я, конечно, привык к этому, но существо моего рода любит разнообразие. И иногда приходится создавать его самому.
Я улыбнулся и, отвернувшись от окна, сделал еще глоток этого божественного напитка.
- Дэрриан, - услышал я сзади знакомый голос. - Тебя Юрий зовет.
Ну, наконец-то. Надеюсь, что сегодня я хоть что-нибудь узнаю. Просто так он к себе не вызывает. Обычно за него все делает помощница.
Валерия. Определенно одна из немногих, кто мне нравится в этой своре Юрия. Мне вовсе не хотелось вставать со своего любимого кресла, когда я уже настроился на некоторый покой, но я не мог отказать ей. Есть в ней что-то, что привлекает меня.
Сейчас Валерия выглядит слабой и измученной, но это естественно в нынешней ситуации. Но я-то знаю, какая она на самом деле. Такая смелая, умная, выносливая, иногда дерзкая, а самое главное послушная, услужливая. Практически, что ее не просят, она это выполняет или хотя бы пытается. Наверное, поэтому Юрий выбрал ее в качестве правой руки.
Я поставил бокал на ближайший столик и встал. Валерия стояла у прохода, скрестив руки, терпеливо ждала меня.
- Не знаешь, что он хочет? - решил я поинтересоваться.
- Ты же знаешь, что у меня других дел полно, - глубоко вздохнув, напомнила Валерия. - Мне совершенно не до этого. Я просто передала его просьбу и все. Могу сказать только одно. Он был чем-то взволнован, и для него это важно. Так что тебе лучше поторопиться.
Кого я обманываю? Как всегда какое-нибудь глупое задание. Юрий все принимает близко к сердцу. Он вообще какой-то чувствительный. Какой из него лидер, если он не может рационально мыслить в какой-либо ситуации. Но приходиться пока его терпеть.
- Хорошо, - согласился я. - Пойдем, а то наш тиран нас накажет!
Все-таки я смог пробить эту броню в виде грустной гримасы, и Валерия улыбнулась мне.
- Осторожно со словами, Дэрриан, - предупредила она меня, когда мы дошли до лестницы.
- Да, что он сделает? - усмехнулся я. - Не выгонит же из-за такого пустяка.
- Кто его знает. Сейчас он какой-то другой.
Я видел, что это немного тревожит Валерию, но не успел я и слова сказать, она резко ускорила шаг, и я немного отстал от нее. Мы спустились на второй этаж, прошли вместе несколько метров, а потом разошлись. Доходить до кабинета Юрия мне пришлось самому. Но не пришлось заходить туда, чтобы понять, что там никого нет.
Внезапно я услышал какой-то ажиотаж во дворе. Я резко рванул на улицу. Почему Юрий в последнее время пренебрежительно ко мне относится? Я не помню, чтобы я что-нибудь сделал, что ему не по нраву. Конечно, я могу ему насолить, но мне пока не представилось возможность. Но чувствую, у меня скоро будет шанс.
Снаружи я увидел, что практически все были здесь. Не только из нашего пятого пункта, из всех. Все разделены на пять кланов.
В первой кучке стояли ламии. Колдуньи, проще говоря. Никогда их не любил. Женское общество ядовитых змей, которые тебя ужалят, скажи им хоть одно плохое слово. Но, как и везде, есть исключения. Например, Валерия. Или Тинктара. Некоторые фанатичные личности набивают на себя боевой раскрас, которым напугаешь любого, и татуировки почти на все тело, чтобы казаться мужеподобными. А то, видите ли, их никто серьезно не воспринимает. Не удивительно, что меня привлекает Валерия. Она на фоне всех выглядела самой женственной, но при этом в поединке уложит многих. Но остальных ламий этот пример ничему не учит. Им легче изуродовать себя внешне, чем лишний час провести в тренировочном зале. Так и хочется им сказать, что они недалекого ума.