Что-то еще хотел я сказать, но Макарцев отрезал:

— Может быть, и так. Только я не о том.

И я не о том. Тюмень — это не город, не областная столица, это огромная страна, на тысячи километров распростертая с юга на север. Юг — это с Казахстаном рядом, только климат порезче, но лета земле хватает; север — тут и сравнивать не с чем, до полюса уже рукой подать... Но я опять не о том. На огромном пространстве островками и архипелагами расположились нефтяные и газовые регионы, как правило, тяготеющие к рекам, и это не поразительная геологическая закономерность, а всего лишь обыденная транспортная подробность. Сейсмические партии, геологические экспедиции, буровые управления и нефтегазодобывающие объединения. Для каждого подразделения и для каждой широты — свой резон и свой выбор решения. Разведочные буровые — да, вокруг них городов не построишь, и не везде нужны и возможны города, мы пытаемся быть с мерзлотой на «ты», а она фамильярности не любит. Геологоразведка — и чем дальше на север — вероятно, навсегда останется уделом летающих экспедиций, работающих по вахтовому методу: разумеется, если базовый город или поселок находится все же в грамотных пределах транспортных возможностей. Эксплуатационное бурение и промышленная добыча — это уже для освоения и жизни надолго. Но где же собираемся мы расположиться надолго, если в этот вот миг в Гомеле или Саратове, Ивано-Франковске и Куйбышеве прогревают моторы Аны и Ту, готовясь отвезти в тюменские края очередную вахту. На время. На три недели или на пятнадцать дней. Вахты дадут стране метры и тонны, но под эти метры и тонны никто не запланирует ни единого дома. Летающие бригады, летающие управления, очевидно, были нужны, как бывали нужны десанты, чтобы захватить выгодный плацдарм, но сражения выигрывали не десанты, а регулярные армии. Прирост метража, который дают летающие, уже и сегодня не в силах затушевать экономических и социальных утрат, а ведь мы предполагаем жить еще и завтра...

— Главное здесь что? — сказал Макарцев. — Прежде всего организовать грамотную технологическую службу. Большинство аварий похожи друг на друга, одинакового они характера и свойства. Значит, надо изучить их и научиться не повторять. Плохо мы занимаемся растворами, не учитываем особенности проходимых пород и особенности химреагентов для обработки растворов. Ну, может, где-нибудь в НИИ это учитывают, а на практике... На практике у нас один метод — проб и ошибок. Нет. Еще один метод есть: «Сыпьте больше!» Установили тут, так сказать, экспериментальным путем, что к этим глинам проклятущим КМЦ — есть такой химреагент — хорошо подходит, и начали его сыпать, не считая. Теперь мы КМЦ по граммам распределяем — нету! Между прочим, американцы — а они не дураки в бурении — разработали десятки различных химреагентов для различных целей. Они делают как? При прохождении пород с определенными свойствами закладывают данные в ЭВМ — и та выдает вариант промывочной жидкости, точную дозировку и тэдэ, и тэпэ...

— ЭВМ?

— А что! К нам на Самотлор приезжали американские буровики. Как бы вахта. Ну, их, конечно, к Лёвину. Представляют: этот бурильщик, этот электрик, а этот... химик! Михалыч уж на что дошлый мужик — и тот растерялся: «А химик-то им на фига!» Вот так. Многого еще мы не знаем. И не потому, что не можем узнать, а неохота. Лень.

Я вышел из балка. Мягко светило солнце. Фонарь буровой, прошитый солнечными лучами, вздрагивал и плыл в безмятежном просторе, словно оторвавшись от земли. Баммммм! — вновь прокатился протяжный звон. Причудливые сплетения фонтанной арматуры на завершенных скважинах выдавали маршрут буровой по песчаному островку. Я спустился в лес. Было чисто и сухо, обширные ягодники уже затаенно готовились к своей летней страде. Жесткие, словно покрытые лаком, листья брусники. Вялые бледноватые кустики черники. Пахло нарождающейся травой, бессмертными мхами и пришедшим в движение соком дерев. Слабо потянуло ветерком, но этот еле уловимый порыв принес резкий щекочущий запах. Я пошел дальше, обогнул завал из подрубленных сосен, остановился на берегу черной зловонной реки, медленными толчками стекающей по траве, оставляя в закраинах мертвые радужные разводья. Рядом несли караул на берегу три гигантских муравейника, в которых было заметно тоскливое оживление. Я поднялся вверх, к истокам этой рукотворной реки. То был отстойник для сброса с буровой всяческой отработанной гадости. Обвалка отстойника была сделана из песка, перемешанного со снегом. Снег подтаял — вот и потекло: по ягодникам, по бессмертным мхам, по суетливым муравейникам, через лес, в какую-нибудь тихую безымянную речушку...

— Ты чё такой мрачный? — спросил у меня Макарцев.

Я рассказал про отстойник. И добавил:

— А я-то еще на летающие бригады навалился...

— А-а... — Макарцев вздохнул. — Слушай, Яклич, я б тебе мог так сказать: обваловку вышкари сляпали, и как они ее там сляпали, мы, буровики, не ведаем и ведать не желаем... Только я так говорить не буду. Вышкари тоже ни при чем.

— Кто же при чем?

— Я против самодеятельности. Каждый должен заниматься своим делом. Профессионально, а не как-нибудь... Города должны строить строители, искать нефть — геологи, бурить скважины — буровики...

— А охранять природу? Это тоже профессия?

— Если всерьез — да. Ахи и охи — чушь. Нужна природоохраняющая технология. И разработать ее в промышленном масштабе — занятие для профессионалов. Руками махать, словами разбрасываться — тут каждый горазд. А вот делом заняться...

— Мне все ж таки кажется, Сергеич, что каждый и сам по себе, без всякой промышленной технологии, в этом деле что-нибудь да значит. Не так?

— Ты знаешь, Яклич, — задумчиво произнес Макарцев. — Однажды я — в Вартовске или Нефтеюганске, не помню — в химчистку зашел. Ну и пока стоял в очереди, над окошечком у приемщицы два плакатика углядел. Один — фабричный, на красном шелке: «Жить, отвечая за все!». Другой — простенький, на тетрадном листочке: «За деформацию воротничков администрация ответственности не несет». Вот так, думаю: за все отвечать они уже научились, а за свое конкретное дело, за которое, между прочим, им деньги платят, — вроде бы и не нужно...

Заговорила рация:

— «Варяг», «Варяг», ответь «Авроре»!

— Ну и позывные у вас...

— Ага, — засмеялся Макарцев, — «Аврора» — это буровые на Талинке, «Варяг» — БПО, база производственного обеспечения...

— На «Варяге» есть кто? — спросила рация.

— Одни матросы, — ответил диспетчер. — Капитаны куда-то делись.

— Капитаны за матросов вахту несут, — проворчал Макарцев. — И за кочегаров. Не-ет, Яклич, каждый свое дело должен делать. Тут до чего доходило? На спуск колонны, на заливку сам начальник управления выезжает. Непременно. Ну, промается он тут ночь или две, потом в управление, за руководящий стол. Надо серьезнейшие вопросы решать, стратегические, а после пары бессонных ночей у ротора он поутру кто? Чурка с глазами. Вот так-то, Яклич... Потому-то я и считаю, что главная моя, как начальника ЦИТС, задача — дать технологическое обеспечение всем процессам бурения. И перспективным, и оперативным. А как это сделать? Технологические службы усилить — раз. Развернуть их на месторождениях — два. Чтоб не диспетчера пытать по рации из-за каждой ерунды, чтоб не гонять «Урал» за сто кэмэ за мешком барита или за каким-нибудь паршивым переводником, а на месте все вопросы решать — и простые, и сложные. Одна РИТС, районная инженерно-технологическая служба, на Талинке, вторая — на Ем-Еге. Ну и к ним в прибавок — геофизики, тампонажники, вышкари, транспортники. Создадим здесь выбросный лагерь, нормальный балковый поселок. Какой забой, Сережа? — спросил он у Попова.

— Восемьсот пять.

— Нормально. Хорошо бы завтра к обеду прилетела вахта с выходных... Ладно, война план подскажет...

— «Варяг», «Варяг», ответь «Авроре», — снова забормотала рация.

— Ну, что там у тебя, сто второй? — отозвалась база.

— А с «Варяга» нет никого?

— Нету. Понял? По буквам передаю: Нягань-Енисей-Тобольск-Урай. Нету! Понял?