— Видимо, ваши друзья не могут пока связаться с вами, — ответил Стрем.

— Конечно, у них большие трудности. Но почему бы Ганецкому не приехать самому или отправить курьера… Вот сейчас написал письмо «нашим генералам» и ругнул их на языке рабочих, крестьянских и особенно солдатских депутатов…

Все претензии Воровский изложил письменно 27 ноября 1917 года управляющему делами Совета Народных Комиссаров В. Бонч-Бруевичу. Из письма видно, как рвался Воровский в Россию, как он хотел хоть одним глазом взглянуть на новую жизнь.

«Сам бросать не решаюсь, к тому же надеюсь, что скоро приедет Ганецкий и сообщит о положении дела. Но весьма буду благодарен, если меня сгонят со службы здесь и дадут возможность вернуться на родину (с гарантией кормления)».

В конце ноября в Смольный с письмом для Ленина прибыл из Торнео комиссар пограничной охраны Тимофеев.

— Вы извините, Владимир Ильич, — сказал он, передавая конверт, — что я вынужден был вскрыть это письмо. Гляжу на конверт, а там сургучная печать с короной. Э нет, думаю, не подвох ли тут какой. К чему бы это печатью в виде короны припечатывать письмо для вождя трудящихся. Да и вез его какой-то не внушавший нам доверия коммерсант-эмигрант. Я отобрал письмо, но, прочитав, увидел, что действительно вам и о добром деле писано…

Быстро пробежав письмо, Владимир Ильич улыбнулся, прищурил левый глаз и ответил:

— Хвалю, батенька, за осторожность. Но письмо это от нашего представителя в Стокгольме, Воровского. Связи у нас с ним пока нет никакой. Вот он и воспользовался кольцом с дворянским гербом как печатью. Он у нас большой выдумщик…

В письме говорилось о том, что положение Воровского как представителя Советского государства двусмысленно, пока у него нет официальных на то документов. Воровский информировал Ленина о положении в Стокгольме, о сложной международной обстановке в Швеции.

Но вот курьер из Петрограда прибыл, и связь наладилась. Из газет и писем, присланных с курьером, Вацлав Вацлавович узнал подробности Октябрьского вооруженного восстания. Он узнал: Владимир Ильич настаивал, чтобы восстание началось 24 октября, до открытия II съезда Советов. Ленину пришлось торопиться, так как предатели Зиновьев и Каменев разболтали сроки восстания.

Штаб революции расположился в Смольном, оттуда Ленин лично руководил восстанием. За ночь отряды Красной гвардии заняли все правительственные учреждения и окружили Зимний дворец, в котором засели министры Временного буржуазного правительства. Выстрел «Авроры» был сигналом к штурму Зимнего дворца — последнего оплота Временного правительства. В ночь с 25 на 26 октября под дружным натиском вооруженных рабочих и войск петроградского гарнизона, перешедших на сторону революции, Зимний пал. Министры были арестованы. Власть перешла к рабочим и крестьянам. В ту же ночь съезд Советов принял декреты о земле и о мире и образовал рабоче-крестьянское правительство — Совет Народных Комиссаров — во главе с Лениным.

Воровский ушел с головой в дипломатическую работу. В это время он был первым и пока единственным послом за границей. Стокгольм был тогда окном в Европу, а Воровский, как он выражался, стражем этого окна.

Столица Швеции стала центром, где переплетались политические, экономические и финансовые интересы стран Антанты и Германии. В Стокгольм стекалось белое офицерье, чтобы укрыться от «варваров-большевиков» и покутить в фешенебельных ресторанах, на время отдохнуть душой и телом от войны и революции, от потока крови и слез, от страха и ужаса, преследовавших буржуазию по пятам.

Скромную квартиру «красного посла» на Биргерярлсгатан, 14. осаждали жаждущие поехать в Россию или в Финляндию. Попав в непривычную для них обстановку, когда нередко сам «посол» открывал двери и принимал просителей в комнате, где стояла детская кровать, они долго не могли освоиться с советскими нравами.

Как-то раз, в первые дни после назначения Воровского полномочным представителем, к нему обратился важный коммерсант-норвежец. Он хотел поехать с семьей в Финляндию. Когда Воровский завизировал ему паспорт, тот спросил:

— Сколько с меня следует?

— Ничего…

Посетитель был немало удивлен, он никак не мог понять, как это «господин посол» ставит визы бесплатно (в первые недели паспорта визировались бесплатно из-за отсутствия канцелярии). Норвежец был озадачен, он порывался хотя бы дать «на конфеты» дочери посла. Но когда Вацлав Вацлавович сказал, что и этого не полагается, норвежец ушел совершенно сбитый с толку.

Простота и сердечность в обращении с посетителями, ясность ответов — все это покоряло многих иностранцев, посещавших в те годы Воровского.

Однажды в советское посольство на обратном пути из Петрограда в Швецию зашел адвокат Аксель Карлсон, которому Воровский давал визу. Швед специально пришел, чтобы выразить свой восторг. Будучи в Петрограде, он посетил В. И. Ленина и других руководителей Советского правительства.

— Что за люди! — заявил он Воровскому. — Что за милые, ласковые люди! Как все просто, человечно делают они, без волокиты, без бюрократической переписки! Я никогда не забуду этого…

Это говорил человек, отнюдь не сочувствующий большевикам, человек крайне правых убеждений.

В первые же дни своей дипломатической деятельности Воровский установил тесный контакт с нашей границей в Торнео, с комиссаром Светличным, впоследствии расстрелянным белофиннами. Через Светличного наладилась связь с Россией. Свои письма Воровский шифровал собственным кодом, чрезвычайно трудным. Не раз заместитель Наркоминдела Г. В. Чичерин[32] обращался к Ганецкому, знавшему шифр Воровского, чтобы тот помог прочесть письмо или телеграмму из Стокгольма.

Так как Воровский был первым и вначале единственным комиссаром Советского правительства за границей, то ему приходилось заниматься всевозможными вопросами: и дипломатическими, и партийными, и политическими, и коммерческими, и даже военными.

Чтобы ускорить дело, он нередко сам обращался непосредственно к В. И. Ленину. При этом Воровский проявлял большую инициативу.

С акционерным обществом Гуннер-Андерсон Воровский заключил несколько торговых сделок на поставку в Россию кос, серпов, топоров и других металлических изделий, в которых чувствовалась большая нужда, в обмен на русский лен и пеньку.

Зная нужды Родины, Воровский телеграфировал Ленину о том, что имеется возможность закупить в Дании огородные семена.

В другой телеграмме Ленину Воровский сообщал о безобразиях некоторых руководителей из революционного комитета в Архангельске, реквизировавших груз одной заграничной фирмы, хотя на вывоз у фирмы было личное разрешение Владимира Ильича. Воровский просил Ленина разобраться и принять немедленные меры к отправке груза.

А когда в Гельсингфорсе реквизировали 8 тысяч пудов смазочного масла, предназначавшегося для Швеции, Вацлав Вацлавович телеграфировал Владимиру Ильичу, чтобы доставили новую партию.

В. И. Ленин также обращался к Воровскому. «Срочно подыщите и пришлите сюда трех бухгалтеров высокой квалификации для работы по реформе банков, — телеграфировал однажды Ленин. — Знание русского языка обязательно. Оплату установите сами, сообразуясь с местными условиями».

Постепенно Воровский подыскал себе сотрудников. Он делал это осторожно, так как в Стокгольме в это время орудовала белогвардейская банда под руководством полковника Хаджи Лаше, объявившая террор большевикам. Были случаи, когда члены этой банды под разными предлогами являлись в советское посольство и предлагали свои услуги. Но благодаря бдительности Воровского банде Хаджи Лаше не удалось проникнуть в посольство, чтобы иметь там свои глаза и уши.

Секретарем посольства Воровский определил Арона Циммермана, известного Воровскому еще по подпольной работе в Одессе. Взял на службу в посольство и Николая Клементьевича Клышко, честного и исполнительного человека, когда тот, возвращаясь из Англии в Россию, проездом оказался в Стокгольме. Курьером некоторое время работал Вельтман (брат М. Павловича, известного большевика. — Н. П.).