А в ноябре в Петербург выехал Мариан Абрамович, чтобы установить более тесные связи со студентами столицы.
Осенью 1891 года Боровский перешел в Московское техническое училище, проучившись в университете около года. На вопрос матери, почему он так поступает, Вацлав ответил:
— Хочу стать инженером, чтобы выполнить завет отца…
Боровский начал более пристально приглядываться к рабочим, к их пока еще стихийным протестам. Профессия инженера давала возможность постоянно вращаться в кругу пролетариата, участвовать в его борьбе.
Перейдя в Техническое училище, Боровский, однако, не порывал связи с университетом. Он поддерживал дружественные отношения со студентами-поляками, но почти совсем отошел от работы в «Коло». Боровский быстро сдружился с Ильей Бабаджаном, Николаем Башковым, Александром Бриллингом, Александром Ванновским и другими студентами-техниками. Вступил в их кружок, где студенты занимались самообразованием, читали книги Маркса, Энгельса, Плеханова, штудировали первый том «Капитала». Вот где пригодился немецкий язык! Ну как тут не вспомнишь долговязого учителя-немца! Это он педантично заставлял их, гимназистов, зубрить падежи и спряжения глаголов. Труд его не пропал. Боровский хорошо усвоил немецкий язык и теперь читал «Капитал» в подлиннике, переводил его своим товарищам. Слова «прибыль», «товар», «деньги» часто слышались на молодежных вечеринках.
Через Мариана Абрамовича Вацлав Боровский получал для своего кружка нелегальную литературу. Нередко они вместе навещали семью отставного штабс-капитана Адама Толочко. Вечером они тайком пробирались в дом на Лубянке: квартира Адама Толочко служила тем местом, куда прибывала нелегальщина из-за границы. Ее присылал сын Толочко Константин — студент Львовского политехникума. Отсюда нелегальную литературу разносили по разным домам.
В декабре 1892 года Вацлав Боровский ездил за границу. Он побывал во Львове у Константина То-лочко и вернулся с чемоданом нелегальных книг. В это время кружок техников решил переиздать некоторые запрещенные произведения. Приобрели множительный аппарат — гектограф. Возни с ним было много. Августина Устиновна обратила внимание, что дома Вацлав старательно трет намыленной щеткой руки. Это повторялось довольно часто — несколько раз в неделю. Но даже щетка не могла уничтожить следы чернил и типографской краски на руках у всегда опрятного Вацлава. Отпечатанные на гектографе брошюры студенты распространяли среди московских рабочих.
Вскоре Союзный совет объединенных землячеств был разгромлен полицией, а его участники арестованы и высланы из Москвы. Но работа продолжалась. В Союзный совет вошли другие студенты. От Технического училища был выбран Воровский.
Тайное заседание Союзного совета в доме Гирша, на Бронной… Разгорелся спор между В. В. Воровским, В. Д. Бонч-Бруевичем, И. И. Скворцовым и будущими кадетами во главе со студентом Шингаревым.
…Небольшая, битком набитая квартира. Тускло мерцает одна-единственная стеариновая свеча. В комнате душно и шумно. Бледный юноша с высоким открытым лбом встал и переждал, когда стихнут голоса. Он спокойно поглаживал шелковый пояс, стягивающий простую сатиновую косоворотку.
— Мы должны воспользоваться смертью царя Александра, — заявил он, — и выступить с политическими требованиями. Давайте дерзать.
— Я искренне поддерживаю Воровского, — сказал Владимир Бонч-Бруевич, моргая близорукими глазами. — Мы не должны упускать благоприятного момента.
Их противники настойчиво возражали:
— Мы должны выставлять только академические требования, — кричали они, — а политика — дело земств!
Но большинство склонилось все же на сторону Воровского и Бонч-Бруевича. Тут же приняли решение: направить петицию на «высочайшее имя» с требованием конституции. Выбрали группу студентов, поручили им составить текст петиции, отобрали депутатов-ходоков. Они должны были следовать за гробом Александра III, тело которого везли из Крыма в Петербург, проникнуть в Зимний дворец и передать петицию Николаю II… Но ходоки так и не добрались до цели. Во дворец их не пустили. Они были схвачены и сосланы в северные губернии царской России.
Однажды, по дороге домой с очередного собрания, В. Бонч-Бруевич рассказал Воровскому о диспуте марксистов с народниками, на котором присутствовал гость из Петербурга Владимир Ульянов. Бонч-Бруевич говорил, что во время спора «столп народничества» — Воронцов был сражен, а Ульянов сразу завоевал симпатии. Но Воровский уже слышал об этом диспуте, наделавшем много шуму. Он читал недавно книгу Тулина. Говорили, что эго псевдоним Ульянова. Воровский спросил своего приятеля, так ли это? Бонч-Бруевич ответил утвердительно. Он сказал, что знает сестру Ульянова — Анну Ильиничну. Она передает им для перепечатки некоторые брошюры своего брата. Тогда Воровский спросил, не ему ли они обязаны тем, что смогли вместе с Масленниковым перепечатать на гектографе статью «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».
— Да, это дело моих рук. Сами мы не успеваем всего печатать, приходится и вас нагружать.
— Послушайте, Владимир, а не могли бы вы достать мне вторую часть «Друзей народа»? — спросил Воровский. Его лицо сразу оживилось. — Понимаете, нигде не могу достать. Обещал мой однокашник Александр Бриллинг, но что-то не несет.
— Попытаюсь, может быть, у Анны Ильиничны есть…
Беседуя с Бонч-Бруевичем, Воровский поведал ему о своих блужданиях, о том, как он верил народникам, ходил точно слепой. Но потом, прочитав Тулина, он понял, что ему с народниками не по пути. Тут же Воровский пошутил, назвав себя «марксистским лягушонком с народническим хвостом»
— Да, у нас, видно, другая дорога, — задумчиво сказал Боровский. — Одних усилий интеллигенции еще недостаточно, чтобы поставить Россию на ноги. Для этого нужна новая, здоровая сила. И эта сила есть — рабочий класс…
Вскоре Воровский начал заводить связи с рабочими. Он заходил в пивные, не чурался выпить кружку пива с мастеровыми, знакомился. На квартире у Воровского, в Гороховском переулке, стали собираться небольшие группы рабочих. Туда заходили Андреев, Васильев, Картошкин и другие рабочие завода Гужона. Боровский занимался с ними в кружке самообразования, преподавал алгебру, рассказывал о революционерах-демократах, Плеханове и группе «Освобождение труда».
О встречах с мастеровыми узнала полиция и стала следить за Воровским. Занятия пришлось перенести на открытый воздух. В Сокольники отправлялись обычно по воскресеньям. Брали с собой пива, закуски, устраивались где-нибудь в кустах, подальше от чужих глаз, беседовали, пели песни. В Лефортово собирались в будни студенты. Им было удобно, близко. Выйдешь из училища, перейдешь Яузу — и вот она, роща! Тут воспитывались будущие революционеры-интеллигенты. Они уясняли себе, что успех в борьбе будет только в том случае, если они внесут политическое сознание в рабочее движение.
Летом 1894 года марксистская группа студентов Технического училища, в которую входил Воровский, примкнула к Рабочему союзу — первой общемосковской социал-демократической партийной организации.
ПЕРВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Посещая дом Адама Толочко, Вацлав Воровский обратил внимание на его дочь — Юлию. Он увлекся девушкой и, недолго думая, решил жениться. Летом 1895 года они скромно отпраздновали свадьбу. А в сентябре Воровский с женой под видом «свадебного путешествия» отправились за границу. Полгода Провели молодые супруги в Австрии, Германии, Швейцарии. Любовались зимним пейзажем у подножья Монблана, бродили по берегу незамерзающего Женевского озера, а вечером сидели в отеле и подолгу смотрели через разрисованное узорами стекло на занесенные снегом деревья, на одиноких путников, на пляску снежинок в свете окна. Но о главной цели поездки жена лишь догадывалась. Воровский выполнял поручения московского Рабочего союза — налаживал связи с заграничными социал-демократическими организациями. Он побывал у Бонч-Бруевича, уехавшего год назад в Женеву, чтобы наладить связь с марксистской группой Плеханова, взял у него литературу, рассказал о Москве, о товарищах по работе.