— Нет-нет, они вымерли, — сказала Луиза. — Во всём мире. Вымерли тысячи лет назад.

— Почему? — спросил Понтер. — Какая-то эпидемия?

Повисла неловкая тишина. Мэри медленно выдохнула, пытаясь решить, как объяснить это потактичнее.

— Нет, не эпидемия, — сказала она, наконец. — На самом деле, это мы… — наши предки, люди нашего вида — истребили их.

Понтер округлил глаза.

— Что сделали?

Мэри стало тошно; она не думала, что некоторые «достижения» её цивилизации выплывут на поверхность так быстро.

— Мы убивали их для еды, и… в общем, убивали до тех пор, пока их не осталось совсем.

— О, — тихо вздохнул Понтер. Он посмотрел в окно, на просторный задний двор Рубенова дома. — Мне нравились мамонты, — сказал он. — Не только их мясо, хоть оно и очень вкусно, но как животные, как часть ландшафта. Неподалёку от моего дома живёт небольшое стадо. Мне всегда было радостно их видеть.

— У нас есть их скелеты, — сказала Мэри, — и бивни, а в Сибири иногда находят целые замёрзшие туши, но…

— Всех, — сказал Понтер, печально качая головой. — Вы убили их всех…

Мэри хотела было возразить «Не я лично», но это было бы неискренне; кровь мамонтов действительно пятнала честь её расы. Но хоть как-то возразить всё же хотелось и поэтому она сказала:

— Это было очень давно.

Понтер выглядел кисло.

— Я даже боюсь спрашивать, — сказал он, — но в моём мире в окрестностях того места, где я живу, водятся и другие крупные животные. Опять же, я считал, что они просто избегают больших городов, но…

Рубен качнул своей бритой головой.

— Нет, Понтер, не поэтому.

Мэри на секунду зажмурилась.

— Мне очень жаль, Понтер. Мы уничтожили почти всю мегафауну — и здесь, и в Европе, и в Австралии, — она ощутила, как желудок завязывается узлом, — и в Новой Зеландии, и в Южной Америке. Единственный континент, где всё ещё много по-настоящему крупных животных — это Африка, но и там большинство из них в зоне риска.

Би-ип.

— На грани вымирания, — пояснила Луиза.

— Вы же сказали, что это было очень давно, — сказал Понтер с упрёком в голосе.

Мэри опустила взгляд на свою пустую тарелку.

— Мы перестали убивать мамонтов очень давно, потому что мамонтов не стало. И мы перестали убивать большерогих оленей, и больших кошек Северной Америки, и шерстистых носорогов, и многих других, потому истребили их всех.

— Истребить весь вид до последней особи, — сказал Понтер, качая головой.

— Мы многому научились с тех пор, — сказала Мэри. — У нас есть программы защиты исчезающих видов, и мы добились некоторых успехов. Американские журавли почти вымерли, и белоголовые орланы, и бизоны. Теперь они вернулись.

— Потому что вы перестали истреблять их, — холодно сказал Понтер.

Мэри хотела было возразить, что причина не всегда была в охоте; чаще это было уничтожение человеком естественной среды обитания этих видов. Но какая, в сущности, разница.

— Какие… какие ещё виды вымирают? — спросил Понтер.

Мэри пожала плечами.

— Многие виды птиц. Гигантские черепахи. Панды. Кашалоты. Шим…

— Шим? — переспросил Понтер. — Что это? — Он наклонил голову: видимо, Хак высказывала свои догадки о том, какое слово хотела произнести Мэри. — О, нет. Нет! Шимпанзе? Но… но это же наши родичи. Вы охотитесь и на них?

Мэри внезапно почувствовала себя крошечной и слабой. Как она могла ему сказать, что шимпанзе убивали ради еды, а горилл — чтобы делать из их рук экзотические пепельницы?

— Они бесценны, — продолжал Понтер. — Вы, как генетик, наверняка это понимаете. Они — ближайшие наши ныне живущие родственники; мы можем многое узнать о нас самих, изучая их ДНК и поведение в естественных условиях.

— Я знаю, — тихо сказала Мэри. — Я знаю.

Понтер посмотрел на Рубена, потому на Луизу, потом на Мэри, оценивающе, словно увидев их — по-настоящему увидев — в первый раз.

— Вы убиваете без меры, — сказал он. — Уничтожаете целые виды. Вы даже убиваете других приматов. — Он замолк и снова по очереди оглядел их, будто давая шанс предупредить то, что он собирался высказать, предложить логичное объяснение, смягчающее обстоятельство. Но Мэри молчала, и все молчали, так что Понтер продолжил: — И мой вид тоже исчез из этого мира.

— Да, — сказала Мэри очень тихо. Она знала, как это произошло. Хотя не все палеоантропологи поддерживали эту теорию, многие считали, что где-то между 40000 и 27000 лет назад Homo sapiens — анатомически современные люди — совершили геноцид, первый в ряду многих, намеренных или случайных, которые им предстояло совершить в будущем. Люди очистили планету от единственного, кроме них, представителя рода Homo, другого, менее воинственного вида, который, возможно, гораздо лучше соответствовал бы двойному значению слова «человечный».

— Вы убили нас? — спросил Понтер.

— Это очень спорная проблема, — ответила Мэри. — Среди учёных по этому поводу нет согласия.

— Но как вы думаете, что произошло? — спросил Понтер, уперев в Мэри взгляд своих золотистых глаз.

Мэри сделала глубокий вдох.

— Я… да, я думаю, что именно это и произошло.

— Вы истребили нас, — сказал Понтер; и его голос, и тональность воспроизведённого Хак перевода свидетельствовали о глубоком душевном потрясении.

Мэри кивнула.

— Мне жаль, — сказала она. — Правда. Это случилось невероятно давно. Мы тогда были дикарями. Мы…

И в этот момент зазвонил телефон. Рубен, явно обрадованный, выскочил из-за стола и схватил трубку.

— Алло? — сказал он.

Мэри подняла голову, услышав, как голос Рубена повеселел.

— Но это же здорово! — сказал он. — Великолепно! Да… нет… да-да, это годится. Спасибо! Точно. Да свидания.

— Что? — спросила Луиза.

Рубен явно сдерживал улыбку.

— У Понтера чумка, — сказал он, возвращая телефон на место.

— Чумка? — повторила Мэри. — У людей не бывает чумки.

— Правильно, — сказал Рубен. — У нас естественный иммунитет. А у Понтера — нет, потому что его вид не контактировал с нашими домашними животными в течение многих поколений. Если быть точным, у него лошадиная разновидность; ветеринары её называют «мыт». Она поражает жеребят и вызывается бактерией Streptococcus equii. К счастью, у лошадей её обычно лечат пенициллином, и я его как раз давал Понтеру. Он выздоровеет.

— То есть нам можно не бояться, что мы тоже заболеем?

— Не только это, — сказал Рубен и расплылся в улыбке. — Они снимают карантин! Если последняя серия бакпосевов, результатов которой ждут сегодня вечером, будет негативной, то завтра утром мы сможем выйти отсюда!

Луиза захлопала в ладоши. Мэри тоже обрадовалась новости. Она взглянула на Понтера, но тот сидел, понурив голову, и, должно быть, до сих пор размышлял о судьбе своего вида на этой Земле.

Мери потянулась к нему и тронула за руку.

— Эй, Понтер, — тихо сказала она. — Это ведь отличная новость. Завтра вы сможете выйти из дома и увидеть наш мир.

Понтер медленно поднял голову и посмотрел на Мэри. Она всё ещё училась распознавать детали его мимики, но его широко распахнутые глаза и приоткрытый рот словно говорили: «Стоит ли?»

Но в конце концов он просто кивнул, словно уступая.

Глава 39

Большую часть вечера Понтер провёл в одиночестве, с печальным выражением на лице глядя через окно кухни на задний двор Рубенова дома.

Луиза и Мэри сидели в гостиной. Мэри жалела, что книга, которую она сейчас читала, осталась в Торонто. Она как раз была где-то на середине последнего романа Скотта Туроу и хотела бы читать его дальше, но пришлось довольствоваться листанием свежего номера «Тайм». На этой неделе на обложке красовался президент Буш; Мэри подумала, что на обложке следующего номера может оказаться Понтер. Сама она предпочитала «Экономист», но Рубен его не выписывал. Впрочем, Мэри всегда нравились кинорецензии Ричарда Корлисса, хоть ей и не с кем было теперь пойти в кино.