— Успокойтесь, Папена, — откуда-то со стороны донесся насмешливый голос. — Ваши страхи умиляют.

Очнувшись, с трудом сфокусировала зрение, судорожно и жадно вдыхая. Всё было на своих местах: лаборатория, кушетка, на которой сидела я, безмерно перетрусив, а рядом стоял Альрик, продолжавший снисходительно смотреть на меня. В уголках его рта скопилась кривая ухмылка.

Значит, мне привиделось тяжелое удушье и пляшущие звездочки в глазах? Я машинально потерла шею. До чего же реальная и устрашающая иллюзия получилась — аж мурашки по коже. То ли еще будет, — обреченно отозвалось полуживое сознание.

Спасите меня кто-нибудь! И какой черт дернул мой язык ляпнуть лишнее? Сейчас шла бы домой, потирая ручки и раздумывая, как эффективнее потратить увеличившийся бюджет, а вместо этого взята в заложники стальными объятиями профессора, который просвечивает испытующим взглядом и продумывает, как быстрее избавиться от моего тела: целиком или по частям.

— Я не убийца, — усмехнулся мужчина, точно прочитал мысли. Даже дефенсор не спасает, виданное ли дело?

— Никому о вас не скажу, — пообещала я севшим голосом. — Честно-честно.

— Пойдете домой, ляжете в постельку и будете держать бредовые идеи при себе? — спросил Альрик.

— Да-да, — закивала согласно. — При себе.

— Поздно, — опустил он гильотину, и мое сердце ухнуло в пятки, а душа принялась усиленно готовиться на небеса.

— Я проведу экспертизу, — сказал профессор, и мои уши решили, что ослышались. — Вникаете? — спросил он, раздраженный моим обескураженным видом.

— Да, — кивнула я и снова уставилась на него. Накатило опустошение: заготовленные слова либо сказались, либо улетучились, и оставалось взирать бессмысленным взором на Альрика.

— Однако сохраняю за собой право изменить условия. Доля от реализации составит семьдесят на тридцать в мою пользу.

— А… — открыла рот я, проникаясь услышанным. Соглашусь на что угодно, лишь бы сбежать отсюда. Затея с выяснением личности "трезубца" вышла провальной, и я до жути боялась, что неверно подобранные слова в любой момент оборвут мою коротенькую жизнь, разъярив мужчину.

— Следующее. Мне нужна подноготная вашего раритета: что, где, когда, откуда, с кем. Ясно?

Ясно. Ответная россыпь мелких согласных кивков.

— И последнее. Вы по собственной воле расскажете о себе.

— То есть? — изумилась я, позабыв о страхе.

— Вашу биографию, — пояснил профессор. — Имена родителей и прочих родственников, место рождения и учебы, имеющиеся достижения. Кратко, но емко.

Я ошарашенно внимала, не в силах уразуметь, что от меня требовалось, а когда сообразила, то воскликнула:

— Но зачем?

— Считайте моей прихотью и научным интересом, — пояснил с ленцой мужчина и добавил: — Меня не интересуют ваши эмоциональные пристрастия, только факты.

Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. В полнейшей растерянности я пялилась на Альрика и лихорадочно соображала, не в силах уяснить, какую выгоду он преследовал.

— От вас потребуется изложить сухо и по существу, — сказал профессор, склонившись к моему уху. Нас разделяли считанные сантиметры, пронизанные силой и властностью мужчины. Давление его воли было осязаемым, пригибая и заставляя размазываться по кушетке.

— Не могу! — схватила профессора за руки. Они оказались горячими, и я, удивившись своему порыву, отдернулась. — Пожалуйста!

— Это мои условия. Вы осведомлены в большей степени, а мне катастрофически не хватает информации о вас. Поэтому только так и не иначе. И не вздумайте бежать и трещать о своих подозрениях на каждом углу. Я знаю ваши слабые стороны и отвечу достойно, поверьте.

— Болтать не собираюсь, — начала я расчесывать ладони, забегав взглядом по сторонам.

— Ваши планы переменчивы как ветер. Определитесь, Папена, что собираетесь делать: мчаться в первый отдел, чтобы завязать дружбу с дознавателями, или шокировать научное сообщество сенсационными домыслами.

— Я блефовала, — пояснила неловко. — Хотела напугать.

— У вас получилось. Быстро учитесь, идя вперед семимильными шагами. Осторожно, как бы вас не нашли в какой-нибудь сточной канаве, — сказал мужчина, убирая руки и отстраняясь, а его желтый звериный глаз вернулся в нормальное состояние.

— Канавы замерзли, — сползши с кушетки, я встала на ослабшие ноги, не зная, радоваться избавлению или готовиться к худшему.

Прохромав к раковине, Альрик бросил перчатки в корзину и начал мыть руки, тем самым, молчаливо разрешая сбежать.

— Значит, вы не согласны?

Профессор неспешно вытер руки и вернулся к столу.

— Значит, вам не приспичило, — взял фиолетовое стеклышко и наставил его на окно. Аудиенция окончена.

Подхватив сумку я, пошатываясь, вышла из лаборатории.

Едва за студенткой закрылась дверь, Альрик с силой швырнул стекло об пол, и мелкие кусочки разлетелись в разные стороны. Стоя посреди лаборатории, с побелевшими костяшками на сжатых кулаках, мужчина долго взывал к самоуспокоению, чтобы, после того, как сердце замедлит ток крови, хладнокровно обдумать, каким образом мелкая шантажистка сумела распознать секрет "трезубца".

Через некоторое время, справившись с раздиравшей его яростью, профессор уселся, барабаня пальцами по столу.

Прежде всего, он напрасно показал девчонке перо, созданное в пору бурной студенческой жизни. Извлекая в тот вечер из ящика стола исчерпавший себя раритет, Альрик так и не понял, что им двигало — желание похвастать или иной, необъяснимый мотив.

А ведь в свое время перо поработало неплохо и плодотворно, — усмехнулся мужчина. Услужливые студенты в нужный момент подсовывали кустарную вещицу ничего не подозревающему преподавателю, а потом подделывали его почерком оценки в экзаменационных и сдаточных ведомостях.

Хотя игрушка простая, но всё же улика, — решил Альрик и, надев новые перчатки, достал перо. Прохромав к стеклянному шкафчику, взял колбу с прозрачной желтоватой жидкостью, вылил содержимое в мерный стакан и опустил в него перо.

Наблюдая, как оплывают малахит и серебро, растворяясь в жидкости, профессор перебирал в памяти вечер откровений, когда девочка прибежала на осмотр с опухшим от типуна языком и говорила удивившие Альрика вещи. Смешная наивная девочка и, как оказалось, опасная. Наверняка он проговорился о чем-то, что имело отношение к его второй, двойной жизни, и малявка соотнесла услышанное с увиденным, сделав выводы.

Все-таки поразительно до потери самообладания, что именно она узнала тайну "трезубца", а не кто-нибудь другой. Хотя "узнала" — громко сказано. Альрик с самоуверенным видом отмел подозрения, с легкостью управляя страхами девочки, и посмеялся про себя, когда она надумала заняться шантажом. Потерять уважение собратьев по науке мужчина не боялся, поскольку был уверен, что с легкостью отбрехается и постарается не отдать себя на поживу дознавателям первого отдела, однако категорически не мог допустить, чтобы у Стопятнадцатого или проректрисы возникли малейшие подозрения, ибо он считал их мнение самым ценным.

Девочка, не зная того, ударила по уязвимому месту. Конечно, она сдержала бы обещание и не сказала бы декану напрямик о своих предположениях, но Альрик был уверен — когда-нибудь она начнет расспрашивать и привлечет внимание к его персоне. Ненужное любопытство вызывало беспокойство профессора, и на то были причины. В успешной карьере знаменитого "трезубца" имелось несколько грязных и постыдных предметов, за создание которых он испытывал по прошествии времени зуд угрызений совести. Пятнадцать лет назад молодой экспериментатор ставил научный интерес превыше моральных принципов, потому что азарт и стремление охватить необъятное закрывали глаза на нравственную сторону вопроса.

Если правда вскроется, он, конечно же, переживет разочарование Стопятнадцатого и Царицы, но терять заработанное с годами доверие мужчина не собирался. Слишком многое поставила на карту одна не в меру любопытная девочка, в одночасье подтолкнувшая его к краю пропасти с незавязанными глазами.