Альрик не смог удержаться от того, чтобы не начать поглаживать сонные пальчики. Почему-то его бесконечно умилила отзывчивость девочки на прикосновения. Пробежался по линиям руки, и под мягкими касаниями ладошка упруго раскрывалась и сжималась точно у блаженствующей кошки, выпускающей и втягивающей коготки.

Неожиданно девочка потянулась, и, не успел он подняться с дивана, открыла глаза, уставившись на него.

Это могла быть 25.2 глава

Поначалу сон был чудесен.

Лицо женщины пряталось в тени, и ее фигура воспринималась размытым пятном, но я знала, что это мама. Только у нее были ласковые любящие руки, которыми она обнимала меня, тискала и тормошила, зацеловывая. Я сидела у нее на коленях и ела мятный пряник, держа его липкими пальцами.

Вокруг было солнечно и зелено, перед моими глазами расстилался океан, а может быть, и не океан. В детстве даже мутная лужа кажется большим озером.

Я чувствовала, что мама улыбается мне, но улыбка ее стала грустной и тревожной, и вокруг все начало пропитываться беспокойным ожиданием. Даже рябь на воде неизвестного океана, заметавшись, сменила направление, словно не знала, какому ветру подчиниться.

А потом на шее у меня оказался шнурок с занятной штучкой в виде решетки из перекрещивающихся витых прутиков и спрятался под вырезом платья. "Помни обо мне, зайчонок! Мама всегда будет рядом", — почудилось в свежем порыве, дохнувшем влажностью. Или перешептывались прибрежные ивы, полощущие гибкие ветви в воде?

Внезапно я очутилась на дорожке, растерянно оглядываясь по сторонам, а ко мне приближалась хмурая неприветливая женщина в черном с хворостиной в руке. И пусть меня, ревущую и упирающуюся, тянули домой, а недоеденный пряник остался валяться в пыли, даже во сне я знала — когда-нибудь мы обязательно будем вместе, и "черная ворона" ни за что не найдет ставший прозрачным маленький секрет на шнурке, потому что он только наш — мой и мамин.

Несмотря на щемящий оттенок сна, я проснулась, чувствуя, как звенят в тонусе мышцы, и просыпается аппетит. Рядом на диване сидел его величество Альрик и держал мою руку со снятой варежкой. Неужели я ворочалась во сне и умудрилась сбросить её? Наверное, упачкала весь диван лечебной мазью. Недаром профессор недовольно хмурится.

— Похоже, к пятнадцати каплям я случайно добавил одну лишнюю, — сказал он ворчливо и поднялся. — Пора вставать, а то проспите до позднего вечера.

Правильно, хватит утрамбовывать чужой диван. Нужно отрабатывать доброту хозяина: опять становиться подопытной крыской.

Альрик нажал на выключатель, и помещение залил приятный неяркий свет. Мужчина подошел к окну и легонько стукнул по стеклу, отчего оно так же, как и перегородка, мгновенно замутилось.

— Есть хотите? — спросил, распахивая на ходу двери.

В ответ раздалось согласное бурчание прожорливого органа, но стесняться было не перед кем. Профессор откуда-то из глубин лаборатории крикнул:

— Подождите немного, — и вышел, хлопнув дверью.

Оставшись в одиночестве, я вскочила и сладко потянулась. Все-таки успокоительные капли Альрика подействовали. Настроение распогодилось, а переживания по поводу вчерашней неудачи сместились в дальний угол памяти. Воспоминание о вечернем фиаско в обществе Касторского и его друзей, словно замазанное густой сажей, растворилось на фоне других событий.

Понадеявшись, что профессор не отчитает меня за самодеятельность, я сложила в диванную нишу одеяло с подушкой, а потом подошла к окну. Пальцы ощутили гладкую ровную поверхность. Стукнула как Альрик, и стекло моментально прояснилось, открыв моим глазам сумерки, опустившиеся на парк. Приглядевшись, я обнаружила внутри прозрачного оконного листа паутинку металлических нитей, аналогичную той, что переливалась при входе в лабораторное крыло. Снова легонько ударила по стеклу, и ледяные кристаллы в мгновение ока наросли, загородив обзор из окна. Хорошая игрушка.

Кроме окна в комнате отдыха я обстучала перегородку, затем три окна в лаборатории, каждый раз не в силах налюбоваться на маленькое чудо. Раз! — и по заказу рождается морозный иней, два! — и внизу видны ползущие по протоптанной дорожке букашки-фигурки.

Наигравшись, я вернулась в комнату отдыха, все-таки там было повеселее, и не угнетала стерильность. И опять развлекалась, ударяя по стеклянной поверхности перегородки. Стукнула — а с противоположной стороны возник Альрик, державший на большой тарелке кусок пирога.

— Вы не испугались, — сказал он. — Это хороший признак. Значит, капли пошли на пользу. А теперь давайте перекусим.

Оказалось, мужчина принес не один кусок, а шесть огромных кусмарей с прослойками малинового джема. Горячий чай оказался как нельзя кстати. Поначалу я робела, стараясь вкушать пищу со всеми приличествующими манерами, но потом забросила это гиблое дело и пару раз украдкой облизала запачканные джемом пальцы.

Мы сидели в креслах друг напротив друга, увлеченные молчаливым процессом поедания, и мне льстило, что профессор не побрезговал есть пирог на пару со мной. Я поймала себя на том, что начала привыкать к неотразимости Альрика, забывая о том, что передо мной суровый и неприступный преподаватель. Его привлекательность перестала слепить глаза, возможно, оттого, что мы довольно долгое время находились рядом.

Конечно же, все возвратится на круги своя, когда я покину лабораторию. Ведь не попроси Стопятнадцатый о консультации, вряд ли бы при обычных обстоятельствах профессор снизошел до маленькой лгунишки. Скорей всего, мне больше не представится случай запросто уплетать в неформальной обстановке пирог вдвоем с великолепным Альриком и спорить из-за последнего куска.

Мужчина не жеманничал и не уступал мне в аппетите. В результате мы синхронно схватились за одинокий кусище, сиротливо лежащий на тарелке. Неужто воспитанный Альрик уступил остаток пирога единственной даме? Как бы не так. Он разломил его на две неравных части, причем забрал себе большую, а мне отдал меньшую часть, ухмыльнувшись и подмигнув. На мгновение я выпала из реальности, любуясь им. Да, институтские девчонки пожертвовали бы многим, чтобы оказаться на моем месте тет-а-тет с потрясающим мужчиной, и уж точно не стали бы тратить время на поедание пирогов и вылизывание тарелки.

Когда с вкусностями было покончено, Альрик показал, где раковина и салфетки для рук. В общем, жизнь потекла бы в безмятежном русле, если бы не одно "но". Профессор сказал:

— Необходимо провести повторную серию анализов.

Мою конечность снова запечатлели в веках со всех сторон, снова были осмотрены слуховые, ротовые и носовые отверстия, снова с моего организма нацедили полведра кровушки и отправили самостоятельно в туалет наполнять вторую мензурку.

Послушно исполнив волю несравненного Альрика, при выходе из санузла я столкнулась с Лизбэт. Похоже, она специально дожидалась меня.

— Значит, ты решила заделаться личной ассистенткой Альрика Герцевича? Да еще Стопятнадцатый тебя опекает. Не жирно ли тебе живется? — без предисловий спросила Лизбэт, перегородив дорогу.

Ее жаргонная речь не вязалась с ореолом круглой отличницы. Я оглянулась. Коридор был пуст. А чего пугаться-то? Здесь цивилизованные сверхсекретные лаборатории, а не институтские задворки. Не вцепится же девушка мне в волосы как какая-нибудь базарная баба.

— Не волнуйся за своего Альрика. Видишь, анализы сдаю, — показала я полную мензурку. — Еще осталось поставить клизму, и пойду, не оглядываясь, из вашей кристальной чистоты.

И обойдя бочком Лизбэт, направилась в лабораторию.

Дожидавшийся Альрик успел надумать новый эксперимент, чтобы проверить чувствительность помеченного пальца, и отгородил мою руку с "колечком" небольшим пластиковым занавесом. Как пояснил мужчина, для того, чтобы зрительные рецепторы не отреагировали раньше осязательных при виде, например, иглы, и не послали сигнал мозгу об опасности.