– Я, как и полагается, доволен Марьянкой,- продолжал он.- Ребенок, к сожалению, умер, а у нас самих детей не было. И никогда она не давала мне повода пожаловаться.

Пан Странский кривит душой: такой повод она все-таки дала.

Как у каждого городского жителя низших сословий, у пани Странской были родственники в деревне.

Примерно на втором году спокойного супружества к ним приехал гость из деревни: дядя ее, тоже отставной военный, надеялся найти работу в Праге. Пан Странский принял его сердечно и пригласил, пока тот не пристроится, жить у них. Небогат был пап Странский, но охотно делился с другими.

Живет дядя у них неделю, две недели, три недели, пан Странский с ног сбился – а работы все нет как нет!

– Негоже сидеть без дела, дядюшка, этак вы совсем отвыкнете работать. Знаете что – делайте-ка игрушки. Праздник на носу, можно подработать. Сколько для этого денег потребуется, я вам одолжу, да вам много и не нужно. С работы я могу принести подходящих чурочек, и красной краски у меня еще целый горшочек остался. Отдам вам и этот старый сюртук, носить его уже нельзя, а тряпичнице отдать жалко; наделаете из него платья на полсотню игрушечных трубочистов. Да и жена подыщет вам кое-каких лоскутков. Стало быть, деньги понадобятся только на восковые голозки.

И вот, под присмотром пана Странского, дядя взялся мастерить игрушки. Пан Странский носил их продавать, едва они принимали божеский вид.

Шло время, приближалось рождество. Пан Странский но работал больше у мастера и помогал дяде, чтобы самому не облениться. Вместе они мастерили целые картины – святое семейство у ясель, и это приносило им кое-какой заработок.

Был канун сочельника. Пани Странская уже чисто-начисто вымыла комнату, всюду стерла пыль и только подправляла недоделки то тут, то там, готовясь достойно встретить великий праздник.

Но она была не в духе,- казалось, что-то гнетет ее. Прибирая, она часто останавливалась, оглядывалась на пана Странского и открывала рот, будто собиралась что-то сказать. Однако пан Странский не замечал или не хотел замечать этого: не отвлекаясь, наклеивал вырезанные из бумаги фигурки на колышки и втыкал их в мох на дне ящика с панорамкой – и пани Странская, оробев, закрывала рот. Наконец она собралась с духом, подошла к мужу и положила руку ему на плечо.

– Послушай, Странский!

– Слушаю.

– Как же насчет рыбы-то? Или ты не хочешь в этом году? Ты ведь так любишь жареную рыбу или кнедлики в рыбной подливке!

– Нет – в этом году не выйдет, милая Марьянка, заработки плохи, а фунт рыбы – почти полталера. Не все, что хочется, то и можется!

.- Я просто к тому, что зачем же отступать от святого обычая, и потом – а что же мы будем есть?

– Сделаешь суп с мясом да добрые оладьи – и хватит с нас.

– А мне все же хотелось бы рыбки…

Пан Странский лукаво улыбнулся:

– Ни в коем случае! Лишний расход!

Но пани Странская уже заметила мелькнувшую улыбку и больше не настаивала. Вскоре она под каким-то предлогом вышла из дому и побежала за пряностями для рыбы.

Рано утром в сочельник пан Странский вышел из дому с «яслями Христовыми». Он сел с ними под аркадами площади и стал ждать. Ждал он недолго. Получив деньги, побежал за рыбой и выбрал парочку славных карпов с икрой и с молокой – для ухи. Увязав рыбу в платок, он поспешил домой, чтобы сделать сюрприз жене.

– Положу их ей тихонько в кадочку, то-то она испугается! – сказал он соседке, которая остановила его у входа, чтоб посмотреть рыбу.

В тот день произошли необычайные вещи.

Едва пан Странский вошел в свою квартиру, как там поднялся такой крик и плач, что сбежались все соседи, испуганные шумом и бранью, доносившимися из самой тихой квартиры. Немного погодя оттуда сломя голову выскочил деревенский дядюшка, без шапки и пальто, и во все лопатки помчался прочь. Внутри все стихло; через полчаса пани Странская, с узелком в руке, рыдая и всхлипывая, последовала за дядей.

Под вечер соседи привели пана Странского из трактира «Леопарды» – впервые до того Пьяного, что он на ногах не стоял. Соседки шушукались, что давно уже все знали, только, слава богу, не в обычае у них доставлять людям неприятности. Целых два дня никто не видел пана Странского, на третий день утром он вышел и, понурив голову, не глядя ни на кого, отправился в церковь. После святой мессы он пошел к матери и вернулся с нею. Мать осталась жить у него.

Прошла зима, наступила весна, и пан Странский снова начал ходить па работу. Когда настало лето, а с ним и теплые дни, печаль его тоже начала таять. Вечерами он снова захаживал к «Леопардам», и с того-то времени и появилась у него привычка играть с соседскими детьми. Только с ними способен он был снова развеселиться,- никто не слышал, чтобы он когда-либо громко смеялся, кроме как над невинными детскими шутками.

Было воскресенье. По воскресеньям и праздникам пан Странский, правда, обычно ходил с матерью на прогулку, по сегодня старушка отправилась с крестным ходом на Петршин, а он – мимоходом – застрял у «Леопардов».

Казалось, кружка пива и трубка поддерживают его хорошее настроение. Посетителей было еще немного, и хозяйка подсела к нему, чтобы поболтать о том, о сем.

– Вы очень добрый человек, пан Странский!

– Это так, это так, пани трактирщица: сердце готов отдать.

– А вот есть для этого подходящий случай. Простите, пан

Странский, что о неприятном для вас заговариваю, но жене вашей плохо живется.

– А мне что за дело? Как постлала, так и лежи!

– Да. Все это правильно, только ей, бедняжке, даже есть нечего, голову негде приклонить!

– Как – она голодает? Нет, моя жена не должна голодать, хоть я с ней и не живу. Давайте ей, пани трактирщица, обедать каждый день, я буду платить. А матери ничего не говорите,- сами знаете… И голову негде приклонить… Впрочем, мне-то что, пускай о ней ее «дядюшка.» заботится!

– Плохо он о ней заботился, негодяй, а теперь и вовсе перестал.

– Из Праги, что ли, сбежал дядюшка, когда она ему надоела?

– Да нет, пан Странский,- посадили его. Он, говорят, все игрушки мастерил, да только не получалось у него это так хорошо, как прежде, пока он жил у вас и вы всем распоряжались. Пропивал он все, и на материал не оставалось. Так что он придумал! Украл у соседа-портного новый фрак на платье для трубочистов. Дело раскрылось, за ним пришли, а он, как увидел полицейских, выскочил в окно, да и наутек. На деревянном мостике у Новой улицы перегородили ему дорогу, так он через перила – в воду. Еле живого вытащили. Жена ваша нигде работы найти не может, голодная сидит, я ей уже несколько дней остатки от обедов отдаю. Прошу вас, пан Странский, смилуйтесь вы над ней и возьмите к себе!

– Чтоб она себе нового «дядю» завела?'

– На это у нее уже всякая охота пропала, суровую школу прошла. Но вы ведь сжалитесь, коли я вас так прошу! Помогите ей в беде – знаю, вы страдаете больше, чем она…

– Но ведь… Эх, да мне какое дело! А что же она сама не попросит, неужели мне к ней идти?

– Да здесь я, здесь, дорогой муж!

Жена его с плачем выбежала из соседней комнаты и, не успел он опомниться, как она пала на колени, обняв его ноги:

– Уйди… прочь… а то ударю! – в страшном затруднении пробормотал пан Странский.

– Ты не обидишь меня, Странский. На коленях тебя прошу…

– Уходи лучше, а то крикну стражу, что ты меня задушить

хочешь! – А пальцы старались расстегнуть воротник на горле.

– Богом прошу тебя, Странский, скажи, что прощаешь меня!

– Какое на тебе красивое платье, откуда ты это взяла? Видно, по дядюшкиному способу?

– Не обижайте ее. Это платье я ей дала, чтоб могла сесть с вами рядом и не срамить вас.

Дрожащей рукой налил пан Странский пива в кружку – и перелил через край.

– Встань… Садись и пей.

Слезы катились у него по лицу – он поднялся и вышел вон.

Еще днем, шагом, исполненным достоинства,- чтобы заткнуть рты соседям, – отвел пан Странский свою жену домой.