— Слышим, слышим, покуда уши у нас не отрезаны, — буркнул Зосим и, посмотрев на печальную Алену, добавил: — Чего уж там, вытерпим и его небылицы. После Оранского монастыря это для меня — лишь весёлая игра. Там он товарищей продавал. Пусть плачет, — Зосим показал пальцем на рыдающего на полу Тимофея, — знать, не всю еще его душу дьявол забрал…

Елизар поднялся, дружески обнял Тимофея.

— На вот, надень свой картуз! — подал ему шапку Зосим. — Теперь ты действительно Бог!

Лапоть в ответ заскулил еще громче и съежился на полу казанской сиротой.

Рано утром Зосим вышел во двор за дровами. Перед порогом столкнулся с Елизаром. Старец спал на боку, подогнув под себя ноги. Зосим стал поднимать его — нашел, где спать! Тут же от испуга попятился: Елизар был одеревеневший и холодный. Умер, похоже, еще ночью. Тридцать лет Елизар жил в пещере — никто его не трогал, не волновал. И вот его окунули в жестокий человеческий мир, жить в котором он не умел.

Тимофей с Аленой сильно не переживали, тем более, что вины за собой в случившемся не чувствовали. Зосим сначала накричал было на них. Те качали головами, дескать, непричастны. Да, виновен только он, Зосим Козлов! Товарищей он сюда привел. Он нарушил покой отшельника и не защищал, когда Тимофей обижал Елизара.

Мертвеца Зосим поднял и положил на широкую лавку. Алене приказал согреть воды. Та принесла хворосту, бросила посреди пещеры, где разводили костер, молча разожгла. Дрова мгновенно вспыхнули. Огонь облизывал своим красным языком наполненный водою чан. Зосим встал на колени перед святыми иконами, умоляя Отца Небесного дать новопреставленному рабу божьему Елизару легкую судьбу на том свете. Райские поля просил, где друг его будет пахать и сеять, выращивать хлеб. Вечного покоя душевного просил, что усопший очень ценил. Просил также чистой ключевой воды — пусть Елизар-Антон и на небе пьет прохладную родниковую воду, как и в Медвежьем овраге, где одни родники бьют.

Молился Зосим, а у самого ручьем текли слезы. Он думал о судьбе и смысле человеческой жизни. Почему короче короткого она, эта земная жизнь? Не успеешь встать, а тут опять ложиться приходится. Человеческая жизнь не длиннее березовой серёжки. А созреет — вовсе крупинками рассеется на ветру. «Почему все-таки мы, подобно диким животным, порою кидаемся друг на дружку?» — все вертелось в голове у Зосима. Но не было у него ответа, не находилось.

Целый день Зосим с Тимофеем делали старцу последнее пристанище: гроб. Досок не нашлось, поэтому выдолбили его из толстой ольхи. Замечательный «дом» соорудили: душистый, теплый, не то что каменная пещера! Каменное счастье всегда грубое, жесткое.

Могилу вырыли под развесистым дубом, на вершине которого было свито гнездо ястреба. Когда рыли, пошел сильный дождь. Все промокли до нитки! Алена боялась мертвецов — стояла постоянно возле мужчин. Наконец Елизара похоронили, поставили ему огромный крест. В пещеру вернулись уже на закате полновластными хозяевами.

Наступило лето — открылись лесные дороги. По Теше пошли лодки, плоты. Люди в каменной пещере притаились, мечтая лишь об одном: чтоб их никто не потревожил. Зосим многие часы проводил за чтением Библии или за молитвами. Тимофей тачал из шкуры сапоги для Алены: недавно они хромоногую лосиху застрелили.

Мясо ее прибавило им сил. Из леса пришла Алена с корзиною грибов. Перед распахнутой дверью села чистить их. Взглянув в сторону Алены, Зосим сердито сверкнул очами: очень уж она легко, по-мирски одета. Пестрая кофта на груди в обтяжку, гляди того, лопнет. Вчера, когда Тимофей вышел из пещеры, она стала при Зосиме переодеваться. До шеи подняла свою черную юбку — из-под нее груди белые, пухлые, как булки, выскользнули. В душе Зосима поднялась буря. Он схватил со стены сыромятные вожжи, которыми таскал дрова, и огрел Алену по голой спине. Она взвыла:

— Сдурел, что ли, игумен?

Игумен, так Зосима Тимофей называл, снова вожжами замахнулся. Алена повалилась на лежанку, плечи ее затряслись. Плакала она, сунув руки под живот, дразня Зосима полуголыми ляжками. Чтобы больше не испытывать себя, он вышел из пещеры, бросив на пол вожжи.

Тимофей шил сапоги, сам думал о Зосиме. Сердит его друг, но без него в пещере этой им не выжить. Умеет мясо коптить, хлеб печь. Недавно сшил Алене беличью шапку, положил на скамейку — она им маковкой часовни казалась. Если бы к шапке приторочить серебряный крестик, хоть молись перед этим маленьким храмом.

— Хорошо бы знать, что теперь Гермоген делает, — неожиданно сорвалось с языка Тимофея. — Попался бы он мне один на один — в грудь ему прямехонько вонзил бы вот эту штуковину, — потряс он в воздухе остро отточенным шилом.

— Хватит о нем… надоело! — обратно вернувшись в пещеру, нахмурился Зосим и снова покосился в сторону Алены. Теперь он каялся, что зря ее обидел. Не надо было.

В последнее время Тимофей все чаще собирался в дорогу, чтобы убить Гермогена. Как Зосим его ни уверял не делать этого, приятель свое бубнил:

— Пусть за все злодейства отвечает…

Вот и теперь, закончив шить сапоги, он прилег на широкую скамейку, глядел на высокий потолок. В воспаленных его мозгах вертелись сумеречные, уродливые тени.

— Нет, я его на березе повешу! Как он нас с тобой! — Тимофей от этой мысли даже вскочил на ноги. — Тебя что, комары кусают? — теперь Тимофей кинулся на Козлова. — Когда мне долг отдашь? Пятьдесят копеек, которые ты брал у меня взаймы в Оранском монастыре?

— Зачем тебе деньги в лесу? Свободу бы себе купил, да? — усмехнулся Зосим.

— Для Алены платье куплю. Перед тобой чтоб нарядная ходила.

Алена подошла к единоверцу и хлесть! его по лицу:

— Закрой рот свой дырявый, дурачина! Чего плетешь! Позову-ка я Гермогена, он тебе язык быстро укоротит.

— Зови, зови, он остальные твои пальцы отрубит!

Алена схватила метлу — и за ним. Тимофей выскочил из пещеры.

Долго молчали Зосим с Аленой, оставшись одни. Наконец Алена обратилась к Зосиму:

— Так ты правда думаешь, что в красоте грех?

— Великий грех, — подтвердил Зосим, а сам вонзил свой взгляд в круглые ягодицы женщины. — Ты это… запросто меня не вводи во гнев. — И уже мягче сказал, успокаивая ее и себя: — Ты, это… За вчерашнее меня не ругай, ладно? Прости меня.

— И ты меня прости! — У Алены глаза заблестели. — И неожиданно спросила: — Тимофей-то когда нас оставит?

— Это уж у него спроси… — застыдился Зосим. Что-то хотел еще добавить, но вошел Тимофей и объявил с порога:

— Дождь будет, все небо заволокло. Лесные дороги закроются, никакие псы нас не отыщут…

Вскоре и в самом деле лес глухо застонал, хлынул сильный дождь. Трое беглецов, тесно прижавшись друг к другу на одной лежанке, вскоре уснули. Тимофей спал на краю, в середине — Зосим, около стенки — Алена.

Нередко у каменной пещеры рыбаки останавливались. Кланяясь, все просили: «Благослови, святой отец!» Думали: Елизар жив. Вместо него на свет божий выходил Зосим Козлов. В длинной рясе, на голове колпак, который сам и сшил себе. Благословлял людей, читал над их склоненными головами молитвы и отправлял восвояси. Рыбаки благодарно кланялись, оставляли на берегу свой улов и уплывали.

В это утро на том берегу реки вместо рыбаков его поджидало трое полицейских.

— Эгей, мы ищем убежавшего монаха из Оранского скита! Уж не ты ли прячешь его у себя, святой отец? — спросили незваные гости.

— Беглецов тут нет! — бросил им в ответ Зосим, а у самого поджилки затряслись.

— Гляди, не дай бог обманешь, самого заберем! — пообещали полицейские.

Зосим оглянулся назад — на пороге пещеры сидел, скорчившись, Тимофей. Алена держала его за рукав, что-то ласково говорила.

«Не дай бог их увидят, — пронеслось в голове Зосима. — От полицмейстера Сергеева не убежать тогда наверняка, это его люди по лесам рыскают».

— Пусти нас, чего пужаешься? — кричали с того берега. — Посмотрим, как ты маешься, может, помощь наша нужна?