2) Почва для успеха указанной агитации создана, помимо объективных условий войны и разрухи, промедлением в проведении неотложных мер, и потому необходимы, прежде всего, немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительное выступление по внешней политике с предложением к союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры.

3) Для борьбы с активным проявлением анархии и погромного движения необходимо немедленное принятие мер к их ликвидации и создание для этой цели в Петрограде Комитета общественного спасения из представителей городского самоуправления и органов революционной демократии, действующего в контакте с Врем. правительством…».

Любопытно отметить, что за эту резолюцию голосовали также меньшевики и эсеры… Однако, когда Керенский узнал об этом, он пригласил Авксентьева для объяснений в Зимний дворец. «Если эта резолюция является выражением недоверия Временному правительству, — заявил он Авксентьеву, — то я предлагаю вам составить новый кабинет». Тогда соглашательские вожди Дан, Гоц и Авксентьев совершили своё последнее «соглашение»… Они разъяснили Керенскому, что эта резолюция не означает критики действий правительства…

На углу Морской и Невского отряды солдат, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками, останавливали все частные автомобили, высаживали из них седоков и направляли машины к Зимнему дворцу. На них глядела большая толпа. Никто не знал, за кого эти солдаты — за Временное правительство или за Военно-революционный комитет. У Казанского собора происходило то же самое. Машины отправлялись оттуда вверх по Невскому. Вдруг появилось пять-шесть матросов, вооружённых винтовками. Взволнованно смеясь, они вступили в разговор с двумя солдатами. На их матросских бескозырках были надписи «Аврора» и «Заря свободы» — названия самых известных большевистских крейсеров Балтийского флота. «Кронштадт идёт!» — сказал один из матросов… Эти слова значили то же самое, что значили в Париже 1792 г. слова «Марсельцы идут!». Ибо в Кронштадте было двадцать пять тысяч матросов, и все они были убеждённые большевики, готовые идти на смерть.

«Рабочий и Солдат» уже вышел. Вся его первая страница была занята воззванием, напечатанным крупным шрифтом:

«Солдаты! Рабочие! Граждане!

Враги народа перешли ночью в наступление. Штабные корниловцы пытаются стянуть из окрестностей юнкеров и ударные батальоны. Ораниенбаумские юнкера и ударники в Царском Селе отказались выступать. Замышляется предательский удар против Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов… Поход контрреволюционных заговорщиков направлен против Всероссийского съезда Советов накануне его открытия, против Учредительного собрания, против народа. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов стоит на защите революции. Военно-революционный комитет руководит отпором натиску заговорщиков. Весь гарнизон и весь пролетариат Петрограда готовы нанести врагам народа сокрушительный удар.

Военно-революционный комитет постановляет:

1. Все полковые, ротные и командные комитеты, вместе с комиссарами Совета, все революционные организации должны заседать непрерывно, сосредоточивая в своих руках все сведения о планах и действиях заговорщиков.

2. Ни один солдат не должен отлучаться без разрешения комитета из своей части.

3. Немедленно прислать в Смольный институт по два представителя от каждой части и по пяти от каждого районного Совета.

4. Обо всех действиях заговорщиков сообщать немедленно в Смольный институт.

5. Все члены Петроградского Совета и все делегаты на Всероссийский съезд Советов приглашаются немедленно в Смольный институт на экстренное заседание.

Контрреволюция подняла свою преступную голову.

Всем завоеваниям и надеждам солдат, рабочих и крестьян грозит великая опасность. Но силы революции неизмеримо превышают силы её врагов.

Дело народа в твёрдых руках. Заговорщики будут сокрушены.

Никаких колебаний и сомнений. Твёрдость, стойкость, выдержка, решительность.

Да здравствует революция!

Военно-революционный комитет».

Петроградский Совет беспрерывно заседал в Смольном, где был центр бури. Делегаты сваливались и засыпали тут же на полу, а потом просыпались, чтобы немедленно принять участие в прениях. Троцкий, Каменев, Володарский говорили по 6, по 8, по 12 часов в день. Я спустился на первый этаж, в комнату 18-ю, где шло совещание делегатов-большевиков. Резкий голос не видного за толпой оратора уверенно твердил: «Соглашатели говорят, что мы изолированы. Не обращайте на них внимания! В конце концов, им придётся идти за нами или остаться без последователей…».

Оратор поднял вверх клочок бумаги: «Мы уже увлекаем их за собой! От меньшевиков и эсеров только что явилась делегация; они говорят, что осуждают наши действия, но, если правительство нападёт на нас, они не станут бороться против пролетарского дела!». Гром восторженных восклицаний…

____________________

С наступлением ночи огромный зал наполнился солдатами и рабочими, густой тёмно-коричневой толпой, глухо гудевшей в синем табачном дыму. Старый ЦИК, наконец, решился приветствовать делегатов того нового съезда, который нёс ему гибель, а может быть, и гибель всему созданному им революционному порядку. Впрочем, на этом собрании имели право голоса только члены ЦИК.

Было уже за полночь, когда Гоц занял председательское место, а на ораторскую трибуну в напряжённой, казавшейся мне почти угрожающей тишине поднялся Дан.

«Переживаемый момент окрашен в самые трагические тона, — заговорил он. — Враг стоит на путях к Петрограду, силы демократии пытаются организовать сопротивление, а в это время мы ждём кровопролития на улицах столицы и голод угрожает погубить не только наше правительство, но и самую революцию…

Массы измучены и болезненно настроены; они потеряли интерес к революции. Если большевики начнут что бы то ни было, то это будет гибелью революции… (Возгласы: «Ложь!») Контрреволюционеры только ждут большевиков, чтобы приступить к погромам и убийствам… Если произойдёт хоть какое-нибудь выступление, то Учредительного собрания не будет… (Крики: «Ложь! Позор!»)

Совершенно недопустимо, чтобы петроградский гарнизон в районе военных действий отказывался исполнять приказания штаба… Вы должны повиноваться штабу и избранному вами ЦИК. Вся власть Советам — это смерть. Разбойники и громилы только ждут момента, чтобы начать грабежи и поджоги. Когда выставляются такие лозунги, как «вламывайтесь в дома, срывайте с буржуев сапоги и одежду!.. (Шум, крики: «Таких лозунгов не было! Ложь! Ложь!»)…Всё равно, начинать можно по-разному, но кончится этим!

ЦИК имеет власть и право действовать, и все обязаны повиноваться ему. Мы не боимся штыков! ЦИК прикроет революцию своим собственным телом… (Крики: «Он уже давно мёртвое тело!»)

Страшный, непрекращающийся шум, в котором еле можно разобрать голос Дана, когда он, напрягая все силы, выкрикивал, ударяя кулаком по краю трибуны: «Кто подстрекает к этому, тот совершает преступление!»

Голос: «Вы уже давно совершили преступление! Вы взяли власть и отдали её буржуазии!»

Гоц размахивает председательским колокольчиком: «Тише, или я удалю вас!»

Голос: «Попробуйте!» Рукоплескания и свист.

«Теперь, — продолжает Дан, — о нашей мирной политике. (Смех.) К сожалению, Россия более не может воевать. Будет мир, но мир не постоянный, не демократический… Сегодня в Совете республики мы, чтобы избежать кровопролития, приняли формулу перехода, требующую передачи земли земельным комитетам и немедленного открытия мирных переговоров…» (Смех, крики: «Поздно!»)

От большевиков взошёл на трибуну Троцкий, встреченный громом аплодисментов. Всё собрание встало и устроило ему овацию. Худое, заострённое лицо Троцкого выражало мефистофельскую злобную иронию.

«Тактика Дана доказывает, что масса — широкая, тупая, безразличная масса — всецело идёт за ним!» Гомерический хохот… Оратор трагическим жестом поворачивается к председателю. «Когда мы говорили о передаче земли крестьянам, вы были против этого. Мы говорили крестьянам: если вам не дают земли, берите её сами! Теперь крестьяне последовали нашему совету, а вы призываете к тому, о чём мы говорили шесть месяцев назад!