Не приходи в часы волнений,

Сердечных бурь и мятежей,

Когда душа огнем мучений

Сгорает в пламени страстей.

Не приходи в часы раздумья,

Когда наводит демон зла,

Вливая в сердце яд безумья,

На нечестивые дела;

Когда внушеньям духа злого,

Как низкий раб, послушен ум,

И ничего в нем нет святого,

И много, много грешных дум.

Закон озлобленного рока,

Смерть, надо мной останови

И в черном рубище порока

Меня на небо не зови!

Не приходи тогда накинуть

Оков тяжелых на меня:

Мне будет жалко мир покинуть,

И робко небо встречу я…

Приди ко мне в часы забвенья

И о страстях и о земле,

Когда святое вдохновенье

Горит в груди и на челе;

Когда я, дум высоких полный,

Безгрешен сердцем и душой,

И бурной суетности волны

Меня от жизни неземной

Увлечь не в силах за собою;

Когда я мыслью улетаю

В обитель к горнему царю,

Когда пою, когда мечтаю,

Когда молитву говорю.

Я близок к небу — смерти время!

Нетруден будет переход;

Душа, покинув жизни бремя,

Без страха в небо перейдет…

Жизнь без надежд — тропа без цели,

Страсть без огня, без искр кремень,

Пир буйный Вакха без веселий,

Без слез тоска, без света день.

Жизнь без надежд — без силы воля,

Без пробужденья тяжкий сон;

О, как того ужасна доля,

Кто этой жизни обречен!

Он не живет; он без сознанья

Влачит томительные дни,

И цепью горького страданья

Влекутся медленно они.

Как отчужденный, с мрачной думой,

С немой печалью на челе,

Всегда унылый и угрюмый,

Он будто лишний на земле.

И в целом мире нет предмета,

Его способного пленить

И вновь отступника от света

К нему в объятья заключить.

Глубоко в сердце уязвленный,

На всё он холодно глядит,

И уж ничто во всей вселенной

Его очей не веселит.

Всему он чужд — и нет тяжеле

Его догробного креста,

И носит он на грешном теле

Печать поборника Христа…

Когда сверкнет звезда полночи

На полусонную Неву,

Ряды былых событий очи

Как будто видят наяву…

Я мыслю: где ты, век деяний

Царя великого Петра?

Где гений мира, гений браней

И славы русского орла?

И слышу голос: «Слоем пыли

Давно покрыт прошедший век,

И дань обычную могиле

Вовремя отдал человек!»

Обоих нет. Но память века

С ним закатилась навсегда,

А память славы человека

Горит и светит как звезда…

«Я владею чудным даром,

Много власти у меня:

Я взволную грудь пожаром,

Брошу в холод из огня,

Из покоя в чад похмелья;

А как песенку спою,

Благотворного веселья

Море в сердце разолью;

Разорву покровы ночи,

Тьму веков разоблачу,

Проникать земные очи

В мир надзвездный научу.

Кто пленится сим чертогом —

Крылья дам туда летать,

С Аполлоном, гордым богом,

Наравне позволю стать.

Возложу венец лавровый

На достойного жреца

Или вмиг запру в оковы

Поносителя венца.

Я властна блаженства морем

Грудь страдальца напоить

Или вмиг счастливца горем,

Как стрелою, поразить!..»

— «Кто ж ты, гордая царица?

Тайну смертным обнаружь!

Светлый дух иль чаровница,

Обольстительница душ?..»

Заструилась в небе змейка,

Свет блеснул, исчезла тьма:

«Я не дух, не чародейка,

Я поэзия сама!..»

Мне плакать хочется, а плакать в мире стыдно,

Увидят люди — осмеют

И с едкой клеветой, с улыбкою обидной

Притворством слезы назовут.

О, горько жить, о, трудно пережить измену

Того, чем сладко было жить!..

Из чаши радостей я пил одну лишь пену,

Она мешала нектар пить…

Так прочь, прочь, чаша всех надежд и упований!

Не принесла мне счастья ты;

Меня сгубила ты; ты в чары ожиданий

Втравила тщетные мечты…

Я небу покорюсь… возьму другую чашу,

С ней съединю судьбу свою;

Не суетных надежд ее венком украшу —

Могильным плющем обовью.

И если слезы даст, по милости великой,

Бог в утешение мое,

Презря и суд глупца, и хохот черни дикой,

Наполню ими я ее.

И в день, когда совсем преполненная чаша

Ни капли боле не вместит,

Скажу «прощай» мятежной жизни нашей,

И дух мой в небо воспарит.

Там стану с ней, чужд черной ризы праха,

Все раны сердца обнажу

И у царя Судеб, как должного, без страха,

За них награды попрошу.