Работая над поэмой, Некрасов стремился сохранить наибольшую близость к ее основному источнику, придав повествованию форму воспоминаний. Он даже обратился к М. С. Волконскому с просьбой дать ему воспоминания повторно, на два месяца: «…в записках, — писал поэт 9 июня 1872 г., - есть столько безыскусственной прелести, что ничего подобного не придумаешь. Но именно этой стороною их я не могу воспользоваться, потому что я записывал для себя только факты, и теперь, перечитывая мои наброски, вижу, что колорит пропал; кое-что затем припоминаю, а многое забыл. Чтоб удержать тон и манеру, мне нужно бы просто изучить записки…». Просьба Некрасова не была удовлетворена, но поэт сумел воссоздать «колорит», удержать «тон и манеру» «Записок». Они дали ему достоверный материал для социальной, бытовой и психологической характеристики эпохи. Внесенные в поэму изменения и дополнения идейно-художественного порядка имели своей целью политически емкое изображение декабрьских событий, установление преемственной связи между историей и современностью (особенно значительны дополнения о России и народе — см. ст. 1083–1084, 1249–1262, 1279–1284, 1352–1355 и др.). Если сравнить варианты автографа ГБЛ, черновой рукописи ИРЛИ и наборной рукописи ИРЛИ, можно заключить, что поэт стремился наиболее четко определить цели восстания, подчеркнуть при обрисовке как внешнего, так и внутреннего облика декабристов их самоотверженность, более ярко показать враждебное отношение к ним Николая I и народное сочувствие «несчастным» и их женам после поражения восстания, изображая, в частности, удручающую обстановку конвоирования декабристов в Сибирь и оттеняя бедность храма, в котором княгиня Волконская молилась вместе с простым народом и т. д. (подробнее об этом см.: Битюгова И. А. Творческая история поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины». — Тр. Сталинирского гос. пед. ин-та, 1958, вып. VI, с. 140–201).

В первоначальные намерения Некрасова входило, вероятно, более подробное описание салона З. А. Волконской, которая летом 1826 г. принимала у себя Е. И. Трубецкую, едущую в Сибирь, а об декабря 1826 г. устроила прощальный вечер в честь М. Н. Волконской. В этот же дом прибыл из Сибири сопровождавший Трубецкую до Иркутска секретарь ее отца К. Воше, который привез первую почту от декабристов. По просьбе З. А. Волконской и В. Веневитинов сопровождал затем Воше до Петербурга (Веневитинов М. К биографии поэта Д. В. Веневитинова. — РА, 1885, кн. 1, с. 120; Колюпанов Н. Биография А. И. Кошелева, т. 1, кн. 2. с. 112, 1889, с. 112; Гаррис М. А. Зинаида Волконская и ее время. М., 1916, с. 84). Об этих обстоятельствах Некрасов вполне мог знать, _так же, например, как и о том, что Д. В. Веневитинов присутствовал на вечере 26 декабря 1826 г., хотя публикация, содержащая сведения об этом, появилась тремя годами позднее (PC, 1875, № 4, с. 822–824).

«Княгиня М. Н. Волконская» была написана в Карабихе летом 1872 г. 10 июля 1872 г. Некрасов в письме к А. Н. Еракову выражал надежду закончить новое произведение, сюжет которого «вертятся всё там же — около Сибири», недели в две, но фактически работа над поэмой была в основном завершена им к 21 июля 1872 г. (см. помету на черновой рукописи ИРЛИ). По возвращении в Петербург поэт давал поэму на прочтение М. С. Волконскому и А. С. Суворину (отдельную, четвертую главу — см. замечания А. С. Суворина: Другие редакции и варианты, с. 427). По их совету он устраняет ряд натуралистических подробностей. 30 октября 1872 г. М. С. Волконский писал Некрасову: «Возьмем, например, рассказ о родах. Он представлял бы еще интерес, случись всё это в Сибири, среди лишений, но здесь, среди богатства и удобств, — это только игра случая, от которого поэма ничего не выиграет; между тем рассказ о том семейном событии, подробности которого я, самый близкий ему человек, не решусь передать другому близкому мне человеку, — переходит в публику! Сделайте одолжение, выпустите его совсем, т. е. присутствие отца, разговор с матерью, появление деревенской бабки» (Евгеньев-Максимов В. Е. Некрасов как человек, журналист и поэт. М.-Л., 1928, с. 328). В другом письме он давал поэту такой совет: «С благодарностью возвращаю IV главу — я позволил себе отметить несколько мест. Обратите внимание на последнюю пометку: мне кажется, что после главы, полной такого сильного поэтического настроения, — посылка в наем людей действует неприятно и охладительно. Сама же по себе подробность не интересна» (там же, с. 327). Аналогичную заметку на полях рукописи главы IV сделал А. С. Суворин рядом со строками о посылках родных: «Подробность малоинтересная и, кажется, вредящая общей нити этой главы» (см.: Другие редакции и варианты, с. 427). Некрасов учел эти замечания, так как они, по всей вероятности, совпали с его мнением. Он не включил в окончательный текст поэмы (первопечатный) стихов о родах, о посылках, об отправленном Зинаидой Волконской рояле и т. д. Все же существенное и дорогое для него Некрасов сохранил несмотря на замечания. Он не исключил, как ему советовал М. С. Волконский, строк в «Княгине Трубецкой», бичующих высший свет. Отказался он и внести изменения в эпизод встречи княгини Волконской с мужем, которая в поэме происходит не в тюрьме, как изложено в «Записках», а в шахте, заметив при этом: «Не всё ли вам равно, с кем встретилась там Княгиня: с мужем ли или с дядею Давыдовым; они оба работали под землею, а эта встреча у меня так красиво выходит!» (Записка Волконской, с. XVII).

В 1872 г. у Некрасова созрел замысел и третьей, завершающей части поэмы о декабристках. Повествование о героической поездке Трубецкой и Волконской могло послужить прологом к ней. Тема ее — страдальческая и мужественная жизнь декабристов и их жен в изгнании. Кроме Екатерины Ивановны Трубецкой и Марии Николаевны Волконской, выехали в Сибирь, чтобы разделить участь изгнанников, Александра Григорьевна Муравьева (урожд. Чернышева), Елизавета Петровна Нарышкина (урожд. Коновницына), Александра Васильевна Ентальцева (урожд. Лисовская), Наталия Дмитриевна Фонвизина (урожд. Апухтина), Александра Ивановна Давыдова (урожд. Потапова), Прасковья Егоровна Анненкова (урожд. Жанетта Поль или Полина Гебль), Анна Васильевна Розен (урожд. Малиновская), Мария Казимировна Юшневская (урожд. Круликовская), Камилла Петровна Ивашева (урожд. Ле-Дантю), Варвара Михайловна Шаховская, последовавшая за Петром Мухановым, с которым ей так и не было разрешено встретиться (почти все они упомянуты в некрасовском конспекте «Записок» М. Н. Волконской, см. подробно о каждой из них: Сергеев М. Д. Несчастью верная сестра. Иркутск, 1978). Центральной героиней будущей поэмы Некрасов хотел сделать А. Г. Муравьеву, умершую в Сибири. Поэт глубоко раздумывал над художественной формой, наиболее соответствующей его замыслу. 5 марта 1873 г. он писал А. Н. Островскому: «Скажите при случае, что Вы думаете о моей последней поэме. Следующая вещь из этого мира у меня укладывается… в драму! Боюсь и, может быть, обойду эту форму».

Март 1873 г. был, по-видимому, временем особенно активной работы Некрасова по сбору материалов для нового произведения. Через А. Н. Пыпина (см.: Звенья. V. М.-Л., 1935, с. 505; ПСС, т. XI, с. 244) он познакомился с декабристом М. А. Назимовым и несколько раз встречался с ним в узком кругу. Как сообщает биограф Назимова, декабрист передал Некрасову через А. Н. Яхонтова свои записки, охватывающие период с 1825 по 1840 г. (см.: Иеропольский К. М. А. Ничимов. (Биографическая справка). — В кн.: Сборник Псковского общества краеведения, вып. 1. Псков, 1924, с. 41). О содержании этих записок и их судьбе сведений не сохранилось. 17 марта 1873 г. Некрасов у себя на квартире должен был встретиться с Назимовым, бывшим псковским губернатором М. С. Кахановьтм и сыном декабриста И. С. Трубецким. На эту встречу, цель которой пока остается неизвестной, были приглашены также А. Н. Пыпин и М. Е. Салтыков-Щедрин, о чем свидетельствуют письма Некрасова к Пыпину (ПСС, т. XI, с. 244) и Трубецкому от 16 марта 1873 г. (см. публикацию последнего письма, а также более детальное освещение указанного этапа работы поэта над этой темой в статье: Мельгунов Б. В. «Декабристские» замыслы Некрасова после «Княгини Волконской». — РЛ, 1981, № 3, с. 147–150).