…Пришел я к крайнему пределу…

Я добр, я честен; я служить

Не соглашусь дурному делу,

За добрым рад не есть, не пить,

Но иногда пройти сторонкой

В вопросе грозном и живом,

Но понижать мой голос звонкий

Перед влиятельным лицом —

Увы! вошло в мою натуру!..

Не от рожденья я таков,

Но я прошел через цензуру

Незабываемых годов.

На всех, рожденных в двадцать пятом

Году, и около того,

Отяготел жестокий фатум:

Не выйти нам из-под него.

Я не продам за деньги мненья,

Без крайней нужды не солгу…

Но — гибнуть жертвой убежденья

Я не могу… я не могу…

Шляпа, перчатки, портфейль,

Форменный фрак со звездою,

Несколько впалая грудь,

Правый висок с сединою.

Не до одышки я толст,

Не до мизерности тонок,

Слог у меня деловой,

Голос приятен и звонок…

Только прибавить бы лба,

Но — никакими судьбами!

Волосы глупо торчат

Тотчас почти над бровями.

При несомненном уме,

Соображении быстром,

Мне далеко не пойти —

Быть не могу я министром.

Да, представительный лоб

Необходим в этом сане,

Вот Дикобразов Прокоп…

Счастье, подумаешь, дряни!

Случай вывозит слепой

Эту фигуру медвежью:

Лоб у него небольшой,

Но дополняется плешью…

. . . . . . . . . . . . . . .

«Однажды, зимним вечерком»

Я перепуган был звонком,

Внезапным, властным… Вот опять!

Зачем и кто — как угадать?

Как сладить с бедной головой,

Когда врывается толпой

В нее тревожных мыслей рой?

Вечерний звон! вечерний звон!

Как много дум наводит он!

За много лет всю жизнь мою

Припомнил я в единый миг,

Припомнил каждую статью

И содержанье двух-трех книг,

Мной сочиненных. Вспоминал

Я также то, где я бывал,

О чем и с кем вступал я в спор;

А звон неумолим и скор,

Меж тем на миг не умолкал,

Пока я брюки надевал…

О невидимая рука!

Не обрывай же мне звонка!

Тотчас я силы соберу,

Зажгу свечу — и отопру.

Гляжу — чуть теплится камин.

Невинный «Модный магазин»

(Издательницы Софьи Мей)

И письма — память лучших дней —

Жены теперешней моей,

Когда, наивна и мила,

Она невестою была,

И начатый недавно труд,

И мемуары — весом в пуд,

И приглашенья двух вельмож,

В дома которых был я вхож,

До прейскуранта крымских вин —

Всё быстро бросил я в камин!

И если б истребленья дух

Насытить время я имел,

Камин бы долго не потух.

Но колокольчик мой звенел

Что миг — настойчивей и злей.

Пылай, камин! Гори скорей,

Записок толстая тетрадь!

Пора мне гостя принимать…

Ну, догорела! Выхожу

В гостиную — и нахожу

Жену… О, верная жена!

Ни слез, ни жалоб, лишь бледна.

Блажен, кому дана судьбой

Жена с геройскою душой,

Но тот блаженней, у кого

Нет близких ровно никого…

«Не бойся ничего! поверь,

Всё пустяки!» — шепчу жене,

Но голос изменяет мне.

Иду — и отворяю дверь…

Одно из славных русских лиц

Со взором кротким без границ,

Полуопущенным к земле,

С печатью тайны на челе,

Тогда предстал передо мной

Администратор молодой.

Не только этот грустный взор,

Формально всё — до звука шпор

Так деликатно было в нем,

Что с этим тактом и умом

Он даже больше был бы мил,

Когда бы меньше был уныл.

Кивнув угрюмо головой,

Я указал ему на стул,

Не сел он; стоя предо мной,

Он лист бумаги развернул

И подал мне. Я прочитал

И ожил — духом просиял!

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он!

Порой таких ужасных дум,

Что и действительность сама

Не помрачает так ума,

Напротив, возвращает ум!

«Судить назначено меня

При публике, при свете дня! —

Я крикнул весело жене. —

Прочти, мой друг! Поди ко мне!»

Жена поспешно подошла

И извещение прочла:

«Понеже в вашей книге есть

Такие дерзкие места,

Что оскорбилась чья-то честь

И помрачилась красота,

То вас за дерзость этих мест

Начальство отдало под суд,

А книгу взяло под арест».

И дальше чин и подпись тут.

Я сущность передал — но слог…

Я слога передать не мог!

Когда б я слог такой имел,

Когда б владел таким пером,

Я не дрожал бы, не бледнел

Перед нечаянным звонком…

Заметив радость, а не злость

В лице моем, почтенный гость

Любезно на меня взглянул.

Вновь указав ему на стул,

Я папиросу предложил,

Он сел и скромно закурил.

Тогда беседа началась

О том, как многое у нас

Несовершенно; как далек

Тот вожделенный идеал,

Какого всякий бы желал

Родному краю: нет дорог,

В торговле плутни и застой,

С финансами хоть волком вой,

Мужик не чувствует добра,

Et caetera, et caetera…

Уж час в беседе пролетел,

А не коснулись между тем

Мы очень многих важных тем,

Но тут огарок догорел,

Дымясь, — и вдруг расстались мы

Среди зловония и тьмы.