Эти не блещут особенным гением,

Но ведь не бог обжигает горшки, —

Скорбность главы возместив направлением,

Пишут изрядно стишки!

Чего же вы хотели б от меня,

Венчающие славой и позором

Меня. Я слабый человек,

Сын времени, скупого на героя.

Я сам себя героем не считаю.

По-моему, геройство — шутовство.

Посылаю поклон Веньямину.

На письмо твое должен сказать:

Не за картами гну теперь спину,

Как изволите вы полагать.

Отказавшись от милой цензуры,

Погубил я досуги свои, —

Сам читаю теперь корректуры

И мараю чужие статьи!

Побежал бы, как школьник из класса,

Я к тебе, позабывши журнал,

Но не знаю свободного часа

С той поры, как свободу узнал!..

Пусть цензуру мы сильно ругали,

Но при ней мы спокойно так спали,

На охоте бывать успевали

И немало в картишки играли!..

А теперь не такая пора:

Одолела пииту забота,

Позабыл я, что значит игра,

Позабыл я, что значит охота! —

Потому что Валуев сердит;

Потому что закон о печати

Запрещеньем журналу грозит,

Если слово обронишь некстати!

Впрочем, в пятницу буду я рад

До Любани с тобой прокатиться:

Глухари уж поют, говорят,

Да и вальдшнепу поволочиться,

Полагаю, приходит черед…

Сговоримся, — и завтра в поход!

Так и чудится: вальдшнеп уж тянет,

Величаво крылом шевеля,

А известно — как вальдшнеп потянет,

Так потянет и нас в лес, в поля!..

Не громка моя лира, в ней нет

Величавых, торжественных песен,

Но придет, народится поэт,

Вдохновеньем могуч и чудесен,

Он великую песню споет,

И героями песни той чудной

Будут: царь, что стезей многотрудной

Царство русское к счастью ведет;

Царь, покончивший рабские стоны,

вековую бесправность людей

И свободных сынов миллионы

Даровавший отчизне своей;

И крестьянин, кого возрастил

В недрах Руси народ православный,

Чтоб в себе — весь народ он явил

Охранителем жизни державной!

Сын народа! тебя я пою!

Будешь славен ты много и много…

Ты велик — как орудие бога,

Направлявшего руку твою!

Ликует враг, молчит в недоуменьи

Вчерашний друг, качая головой,

И вы, и вы отпрянули в смущеньи,

Стоявшие бессменно предо мной

Великие, страдальческие тени,

О чьей судьбе так горько я рыдал,

На чьих гробах я преклонял колени

И клятвы мести грозно повторял…

Зато кричат безличные: «Ликуем!»,

Спеша в объятья к новому рабу

И пригвождая жирным поцелуем

Несчастного к позорному столбу.

Милый, не брани его,

Коли дурен спич:

Путь далек до Киева,

Позабудешь дичь!

У людей-то в дому — чистота, лепота,

А у нас-то в дому — теснота, духота.

У людей-то для щей — с солонинкою чан,

А у нас-то во щах — таракан, таракан!

У людей кумовья — ребятишек дарят,

А у нас кумовья — наш же хлеб приедят!

У людей на уме — погуторить с кумой,

А у нас на уме — не пойти бы с сумой?

Кабы так нам зажить, чтобы свет удивить:

Чтобы деньги в мошне, чтобы рожь на гумне;

Чтоб шлея в бубенцах, расписная дуга,

Чтоб сукно на плечах, не посконь-дерюга;

Чтоб не хуже других нам почет от людей,

Поп в гостях у больших, у детей — грамотей;

Чтобы дети в дому — словно пчелы в меду,

А хозяйка в дому — как малинка в саду!

Вянет, пропадает красота моя!

От лихого мужа нет в дому житья.

Пьяный всё колотит, трезвый всё ворчит,

Сам что ни попало из дому тащит!

Не того ждала я, как я шла к венцу!

К брату я ходила, плакалась отцу,

Плакалась соседям, плакалась родной,

Люди не жалеют — ни чужой, ни свой!

«Потерпи, родная, — старики твердят, —

Милого побои не долго болят!»

«Потерпи, сестрица! — отвечает брат. —

Милого побои не долго болят!»

«Потерпи! — соседи хором говорят. —

Милого побои не долго болят!»

Есть солдатик — Федя, дальняя родня,

Он один жалеет, любит он меня;

Подмигну я Феде, — с Федей мы вдвоем

Далеко хлебами за село уйдем.

Всю открою душу, выплачу печаль,

Всё отдам я Феде — всё, чего не жаль!

«Где ты пропадала?» — спросит муженек.

«Где была, там нету! так-то, мил дружок!

Посмотреть ходила, высока ли рожь!»

«Ах ты дура баба! ты еще и врешь…»

Станет горячиться, станет попрекать…

Пусть его бранится, мне не привыкать!

А и поколотит — не велик наклад —

Милого побои не долго болят!