Историки традиционно считают, что в Петербурге предлагалось назначить другого начальника эскадры, но выдвигавшиеся претендентами адмиралы А.А. Бирилев, Ф.В. Дубасов и З.П. Рожественский отказались, находя совместную службу с Е.И. Алексеевым невозможной из-за характера последнего.
Однако сей факт известен нам только из дневника генерала Куропаткина{327}. А к писаниям последнего, в том числе и дневниковым, следует отнестись с большой осторожностью. В дальнейшем об этом скажем подробней.
Также традиционно наибольшей критике Е.И. Алексеев подвергается за свою внешнеполитическую позицию. Дипломатия действительно была наиважнейшей составляющей деятельности Адмирала в начале XX века. И здесь имя адмирала оказалось связанным с деятельностью так называемой «безобразовской шайки».
Поскольку об этой «шайке» говорят все, начиная от нашего дорогого (в буквальном смысле — дорого обошедшегося России) Витте, расскажем здесь о ней, опираясь на данные, приведенные в известном нам труде С.С. Ольденбурга.
Безобразовская шайка. Была ли она?
Примечательно и трагично, говорит Ольденбург, «что “большая азиатская программа”, оцененная по достоинству иностранной дипломатией, встречала полное непонимание в русском обществе, которое что-то лепетало о “маньчжурской авантюре” и готово было искать причины русской политики на Дальнем Востоке, единой в течение всего первого периода царствования Государя, в материальной заинтересованности каких-то “царских адъютантов”… в лесных концессиях на территории Кореи».
В отличие от русского общества Государь прекрасно осознавал важность азиатской программы для России. Он верил в русское будущее в Азии и последовательно, упорно прокладывал пути, «прорубал окно на океан» для Российской Империи. «Преодолевая сопротивление и в своем ближайшем окружении, и в сложной международной обстановке, Император Николай II на рубеже XX зека был главным носителем идеи имперского величия России».
Но рост русской мощи тревожил так называемые великие державы, в первую очередь англосаксонские, и вызывал растущую русофобию, что отмечал, например, рейхсканцлер Германии Бернхардт фон Бюлов в февральском меморандуме 1902 года. У «англосаксонских» владык мира русофобия, как мы знаем, была, да остается и сейчас, основным содержанием их политики.
В качестве орудия противодействия нашему продвижению на восток на тот исторический момент была избрана Япония. Корея сохраняла, между тем, формальную независимость, а корейское правительство еще с ранних времен русско-корейской дружбы выдало лесные концессии нескольким русским военным.
Ввиду надвигавшейся опасности столкновения с Японией эти концессии, расположенные преимущественно в районе пограничной (между Маньчжурией и Кореей) реки Ялу, открывали возможность не только изучить местность, но и подготовить некоторую передовую оборонительную линию, «заслон» перед маньчжурской границей.
Об этих стратегических задачах, разумеется, нельзя было открыто писать, и в русском обществе сложилось превратное представление, будто речь шла о каких-то исключительно выгодных концессиях, которые «жадная придворная клика» никак не хочет отдавать Японии, хотя бы это грозило России войной…
На самом деле Государь не любил войну и готов был отказаться от многого, если бы этой ценой действительно удалось достигнуть «мира во всем мире». Но Он также знал, что политика капитуляций и «свертывания» далеко не всегда войну предотвращает. Государь предвидел возможность столкновения с Японией и готовился к этой борьбе как в дипломатическом, так и в военном отношении. Сделано было не мало: соглашением с Австрией и восстановлением «добрососедских» отношений с Германией Россия себе обеспечивала тыл. Постройка Сибирской дороги и усиление флота давали ей материальную возможность борьбы.
Но если основные вехи русской политики были поставлены правильно[253], то практическое исполнение оставалось весьма несовершенным. Нет нужды повторять вновь про занятие Порт-Артура, урезание расходов на его защиту, про вакханалию растраты казенных средств на Дальний, на укрепление Киньчжоуской позиции, на сдачу почти присоединенной Маньчжурии и т.п. За весь 1903 год, когда военные агенты на Дальнем Востоке сообщали в один голос об энергичных приготовлениях Японии к войне, русские силы в Приамурье и в Порт-Артуре были увеличены на каких-нибудь 20 000 человек, хотя только в Южной Маньчжурии требовалось сосредоточить армию минимум в 50 000 штыков.
Понятно, что наш друг Военный Министр Куропаткин всячески от этого уклонялся, упорно доказывая невозможность отправки значительных подкреплений на Дальний Восток и утверждая, что это слишком ослабило бы Россию на западной границе. Будто напрочь забыв блестящие успехи 1900 года или слишком хорошо помня о них.
«Я не переставал в течение двух лет ему говорить (писал Государь в апреле 1904 года императору Вильгельму), что надо укрепить позиции на Дальнем Востоке. Он упорно противился моим советам до осени, а тогда уже было поздно усиливать состав войск».
А по-хорошему, конечно, не говорить надо было, а гнать в шею, как минимум. А лучше повесить в назидание народам древности, как сказал один путник по дороге из Москвы в Петушки.
«С этим сопротивлением (говоря по-нашему — саботажем! — Б.Г.) “ведомств”, никогда, разумеется, не принимавшим форму прямого неповиновения, а только всевозможных оттяжек и отговорок, Государю было нелегко бороться. Государь, со своей стороны, посылал от себя на Дальний Восток “разведчиков”, из которых наибольшую известность получил статс-секретарь A.M. Безобразов.
Все значение столь нелюбимых министрами и столь вообще непопулярных “квантунцев”, как их называли — A.M. Безобразова, адмирала Абаза, отчасти и Наместника Е.И. Алексеева — в том и было, что они должны были сообщать Государю обо всем, что недоделано; они являлись как бы “Государевым оком”, наблюдавшим за исполнением Его велений».
Одаренный чуткой душой Государь, чувствуя обман со стороны «официальных источников» пытался получать информацию по неофициальным каналам, но и здесь сталкивался с крайне ограниченной возможностью выбора. Массовый отход русских имперских верхов от православия, а значит утрата ими понимания исторических задач Русского Государства, делал задачу подбора верных кадров высшего эшелона власти все более затруднительной для всех последних русских государей вообще. Для последнего Императора она стала практически неразрешимой.
Поэтому плохи или хороши были «безобразовцы», к стыду русского «образованного» общества, других верных русскому делу людей оно рекрутировать из себя не могло. Отсюда уже однозначно вытекают и возможные отношения с ними адмирала Алексеева{328}.
Адмирал Алексеев и «вневедомственные деятели»
Сторонники совершенно верной в своей основе политики — активного продвижения России к последним остающимся ей теплым морям на Дальнем Востоке, «вневедомственные деятели», как деликатно именовали безобразовцев, не могли пройти мимо самого влиятельного деятеля на этом Востоке, равно как и деятели «ведомственные». Некоторое время адмирал пытался сохранить «беспартийность», но в конечном итоге все же встал на сторону безобразовцев. И это понятно — они в меру своего разумения были патриотами.
Однако достаточно взглянуть в дневниковые записи Алексеева, и мы увидим его истинное отношение к своим политическим «соратникам». Его высказывания о A.M. Безобразове и иже с ним настолько нелицеприятны{329}, что становится ясно: адмирал примкнул к ним не по принципу «на чьей стороне сила», а из соображений военной необходимости.