Он не умел обращаться с топчаком. Никогда прежде не видывал он рогатого скота. Ничего удивительного поэтому, что горше всего приходилось ему из-за быков. Могучие, норовистые животные тащили его за собой, куда хотели, и что ни день Коуви порол Фредерика за то, что он не мог сладить с быками. У Коуви все учение заключалось в порке.

Первое время Фредерик мучил себя вопросами. Ведь они знали, что он не был приучен к полевым работам. Старый хозяин послал его еще совсем маленьким в Балтимор, в услужение к любимому своему внуку, краснощекому Томми. Фредерик запомнил увлекательное путешествие в Балтимор и ту минуту, когда миссис Олд взяла его за руку, подвела к своему сыну и сказала: «Смотри, Томми, вот это твой Фредди».

Маленький раб застенчиво глядел на своего, такого же маленького, хозяина. Белый мальчик улыбнулся, и оба сразу стали закадычными друзьями. Фред не отходил от Томми ни на шаг. Сторожевой пес не мог быть более предан.

— Фредди возле Томми, — с полным спокойствием, бывало, говорила миссис Олд.

Вполне естественно, что когда Томми начал читать, то он с упоением вовлек в эту новую, захватывающую игру своего товарища. Мать забавлялась быстрой восприимчивостью негритенка. Она охотно разрешала детям учиться вместе, потому что считала это полезным для Томми. Но однажды она похвасталась успехами Фредди перед мужем. Мистер Олд пришел в ужас.

— Это противозаконно! — бушевал он. — Грамотой можно испортить самого лучшего черномазого! Научишь раба читать, и он потом никуда не годен. Того и гляди начнет писать, и тогда уж дело вовсе плохо. Это очень опасная штука, если черномазый пишет.

Миссис Олд никак не могла усмотреть в кудрявом темнокожем мальчике будущую угрозу. Он так любил и охранял Томми. Но миссис Олд привыкла подчиняться мужу. К тому же ей приходилось слышать страшные рассказы о рабах, которые «сбились с пути».

«Ну, что ж, ничего еще не пропало, — утешала она себя. — Ведь Фредди совсем ребенок, он скоро забудет все это».

И она позаботилась о том, чтобы в руки его больше не попадали ни книги, ни газеты.

Но Фредди не забывал. Зерно попало в хорошую почву. Теперь он упорно тянулся к знанию, проявляя при этом изобретательность совсем не по возрасту. Не так уж трудно было подбирать заброшенные школьные учебники. Фредди придумывал игры для Томми и его друзей — игры, во время которых надо было читать и писать. Белые мальчики уносили из класса мел и писали буквы и слова на тротуарах и заборах. К тому времени, когда Томми минуло двенадцать лет, Фредди мог уже свободно прочесть все, что попадалось ему в руки. А Томми каким-то образом догадывался, что об этих вещах лучше не болтать. Фредди здорово ему помогал.

Пришло время, когда все они начали учить речи из «Колумбийского оратора». И Фредди с большой охотой держал книгу, пока мальчики декламировали выразительные строки Шеридана об эмансипации католиков, речь лорда Четэма об американской войне за независимость, речи великого Уильяма Питта и Фокса. Что-то смутно тревожило детей в этих речах, особенно когда в них говорилось об американской революции.

— Что ж, они, значит, воевали за свою свободу? — вдруг спросил Фредди.

Четверо мальчиков лежали, удобно растянувшись на полу погреба, ни один взрослый не мог их услышать, и все же этот вопрос заставил их испуганно оглянуться по сторонам.

— Тише, не ори!

— Рабы разве дерутся? — допытывался Фредди.

— Там рабов не было!

— Конечно, нет, это были янки[1]!

— Ненавижу я этих янки!

— Все их ненавидят!

Острый момент миновал. Фредди задумчиво перевернул страницу, и они принялись за следующую речь.

Томми подрос — это вдруг заметили все окружающие, — и решено было отдать его в пансион. И вот, прожив с ним семь лет, его темнокожий слуга и телохранитель — теперь уже не маленький негритенок с широко открытыми глазами — был послан обратно на плантацию.

Старый хозяин умер. При разделе имущества — скота, сельскохозяйственных орудий и рабов — Фредерик достался воспитаннице полковника Ллойда, Люсиль, вышедшей замуж за капитана Олда. И мальчика отправили к новому хозяину, поместье которого находилось вблизи устричных садков Сент-Микэлса. Обитатели деревушки Олда, тощие и серые, как их облезлые псы, глядели — на него во все глаза, когда он проходил мимо. Они пристально разглядывали его куртку и башмаки на ногах, хорошие башмаки с целыми подошвами. Никто, конечно, не догадывался, что в узелке Фреда запрятан старый томик «Колумбийского оратора».

Книга эта и привела его в лапы Коуви. Воспоминание вызвало внезапный приступ острой боли, все вокруг потемнело, тошнота подступила к горлу. Деревья приняли причудливые, зловещие очертания, ветви показались растопыренными руками, готовыми схватить его. Слова пылают в темноте, прыгают на Фредерика, жгут… На что ему понадобились книги? Ведь он раб — раб на всю жизнь.

Изумление и ужас нового хозяина были неподдельны. Он и представить себе не мог ничего подобного. Поселившись на плантации, Фред был послушен, вел себя спокойно. Капитан Олд удовлетворенно встретил добавление к жениному наследству. Мальчишка выглядел крепким и смышленым — хороший товар. Но Фреду не удалось показать, на что он способен. Наступило рождество, и обычные работы на плантации приостановились.

На Юге было принято давать отдых всем обитателям плантации на время между рождеством и Новым годом. На крупных плантациях в эти дни происходили кулачные бои, борьба, состязания в беге, люди без конца плясали и пьянствовали. Хозяева находили очень полезным раз в году отпускать, так сказать, вожжи — это служило удобной, истощающей излишки энергии отдушиной для рабов. В эти дни разрешалась самая бешеная гульба. Спиртное привозили бочками и раздавали без ограничений. Не напиться пьяным во время рождества считалось позором, и плантаторы смотрели на таких рабов с некоторым подозрением.

Капитан Олд был слишком беден, чтобы устраивать у себя празднества на широкую ногу, однако и на его плантации в дни рождества можно было вытворять что угодно; и истощенные негры вливали в себя кувшины рома и кукурузной водки. Мужчины и женщины бродили, пошатываясь, и хрипло орали песни; пары барахтались в канавах, малыши плясали, едва держась на ногах, и надсмотрщики покатывались со смеху, глядя на них. Словом, веселились все напропалую.

Фредерику это было непривычно. Никогда еще не приходилось ему наблюдать такую низменную распущенность. Он чувствовал себя чужаком. С надеждой в душе расспрашивал он о людях, которых знавал еще ребенком. Никто не мог ничего ему сообщить. Рабы старого хозяина были поделены, распроданы, выменены; а невольники, уходя с плантации, не оставляют своего нового адреса. С обитателями плантации Олда Фредерика ничто не связывало. Он скучал по Томми и пытался представить себе, как тот обходится без него. А полевые рабочие и лущильщики устриц, в свою очередь, сторонились новичка, считая его «дворовым негром».

Он поглядел немного, как пляшут рабы, как они распевают молитвенные гимны, хлопая в ладоши и извиваясь всем телом, отведал жгучего напитка, а потом, после полудня, незаметно ускользнул прочь. День стоял мягкий, ничто не говорило о зиме, какой она бывает на севере. Для Фредерика этот досуг оказался совершенно неожиданным. Книга его была xорошо припрятана — он знал, что такие вещи запрещены. Теперь он сунул ее за пазуху и зашагал через вспаханное поле к лесу.

Там и набрел на него капитан Олд. Растянувшись под деревом, не отрывая глаз от книги, раскрытой перед ним на земле, Фредерик читал, усердно шевеля губами. Он был так поглощен, что даже не услышал, как его окликнули по имени. Только когда хлыст капитана полоснул его по плечу, Фредерик вскочил на ноги. Но было уже поздно.

И вот на плантацию вызвали Коуви, объездчика рабов. Все это случилось семь месяцев назад.

Луна бывает очень хороша над Чесапикским заливом. В эту ночь было полнолуние, и верхушки сосен, устремленные в чистое небо, купались в серебре, легкая мерцающая рябь набегала на песчаный берег. Далеко в море с ленивой грацией двигался корабль, паруса его почти повисли.