Нам — мне, ей — не повезло. А может, повезло, кто знает?

Тетрадь Ани

Жизнь моя, увы, проходит по одному сценарию. Весь день я вожусь по хозяйству, помогаю матери, вечером приходит отец, предки почти сразу начинают скандал, и я ухожу на улицу.

— Опять гуляем? — Сашка улыбается сквозь большую щель в заборе.

— Гуляем, дядя Саша.

— Анюта, я же в прошлый раз просил тебя, не называй меня дядей.

— Хорошо, дядя Саша.

— Вот зачем ты издеваешься?

Я не издеваюсь. В прошлый раз мы сидели с ним почти до двенадцати. Он все рассказывал мне про свою несчастную жизнь, про сбежавшую жену. Сочувствовал, что мои предки скандалят. Тогда он и попросил, чтобы я называла его Сашей. Я пару раз попробовала, но сегодня снова как-то неудобно. Мои проблемы я ему передать не смогу. Родители скубутся — это одна беда, но вот Андрей стал меня почему-то избегать, вот это совсем непонятно. При встречах отводит глаза, не приходит на свидания. Уже дважды. Тогда хоть бы не врал, что придет. Все бы легче было. Вот про Андрея рассказать невозможно. А в остальном — есть кому поплакаться. Сашка так Сашка. Он меня выслушает, я его, и нам обоим легче.

— Ну, заходи, Анюта.

От приоткрывает калитку, и я проскальзываю внутрь. Мы идем туда, где сидели в прошлый раз. Это небольшая скамейка под самыми окнами его дома, со стороны сада. Мы садимся.

— Смотри, как быстро темнеет, — говорю я.

— Скоро осень, Анюта.

Мне нравится, что он так меня называет. Анюта. Даже Андрей меня так не зовет.

Начинают петь ночные сверчки. То на одном дереве, то на другом. Очень красиво.

Мы молча их слушаем.

— Как они это делают? — спрашиваю я.

— Трут ногой о брюшко, там у них специальный резонатор.

— Резонатор это что?

— Ну, это такая полость, которая усиливает звук. Как в патефоне.

— Откуда ты все знаешь?

— Ведь я старше тебя. Намного.

— Так уж и намного.

— Конечно, намного. Я помню, как ты родилась, и твоя мама показывала мне тебя через забор. Спеленатую. Только личико виднелось.

— И сколько же тебе было тогда?

— Шестнадцать.

— Уже, наверное, девушек сюда водил?

— Нет. Не водил.

— Ты обманываешь, водил, водил!

— Сюда — не водил. Этой скамейки еще не было.

— А куда водил?

— К речке, к морю ходили. Вообще, я в этих делах неудачник.

— Почему?

— Ну хотя бы потому, что моей первой женщиной стала моя будущая жена.

— Это же чудесно.

— Но я-то у нее был не первым.

— Ну и что?

— И не вторым.

— Господи, почему мужчины придают этому такое огромное значение?

— Природный эгоизм. Чувство собственника. Тут ничего не поделаешь.

Он слегка обнял меня за талию. Его ладонь была большой и теплой.

— А как у тебя с мальчиками? Сейчас все начинают так рано.

— Какими мальчиками?

— Ну, не знаю. Одноклассники или постарше. Ты встречаешься с кем-нибудь?

— Был один, да сплыл.

— Что ж так?

— Не уважила по первому требованию.

— Ну, он не прав. Ты любила его?

— Влюблена была.

— А он тебя любил?

— Теперь не знаю. Он только об одном и думал.

— В тебя невозможно не влюбиться.

— Не преувеличивай.

— Нет, ты такая красивая и милая, что я вот уже и влюблен.

Его ладонь оживает, он осторожно гладит меня, и я не решаюсь его оттолкнуть.

— Анюта, я так одинок. Будь моим ангелом-хранителем.

— Как это?

— Не знаю. Позволь мне любоваться тобой. Приходи ко мне. Хоть иногда.

— Вот я и прихожу.

— Спасибо тебе.

— Как темно стало. Сколько уже времени?

— Десять.

— Ого. Я пойду, мои, наверное, уже угомонились.

— Но ведь ты не хочешь уходить?

— Не хочу.

— Вот и побудь со мной.

— Искать начнут.

— Тогда и пойдешь. Я пересажу тебя через забор.

— Но я тяжелая.

— Сейчас проверим.

Он встал с лавочки. Затем нагнулся и легко поднял меня на руки.

— Саша, пусти. Ты что! Я же тяжелая.

— Совсем не тяжелая. Вот так возьму и унесу.

— Куда?

— В темный лес.

— И темный лес ягненка уволок?

— Уволок.

Он сел на лавочку, но меня не отпустил. Получилось, что я сижу у него на коленях. Однако!

— И что теперь? — спросила я тихо. Мои губы были прямо у его щеки.

— Теперь?

— Теперь.

— Теперь я тебя поцелую.

И он меня поцеловал. Легко так коснулся губами и все.

— Твой мальчик тебя так целовал?

— Нет.

— А как?

— Он грыз меня, — я рассмеялась, вспомнив, как Андрей целовал меня.

— Тебе это нравилось?

— Кому понравится, если его грызут?

— А так тебе нравится? — он снова поцеловал меня, и я почувствовала его ладонь на своей груди.

— Вы делаете успехи, маэстро, — я осторожно попыталась сдвинуть его руку.

— Ты нравишься мне, Анюта, — он снова стал целовать меня и не убрал руку.

— Не надо, Саша, — прошептала я.

— Почему? Разве твоему мальчику ты не позволяла себя так трогать?

— Но ты ведь не мой мальчик.

— А если я хочу этого?

— Чего? — я шлепаю комара на своей ноге. Замучили, проклятые.

— Быть твоим мальчиком.

— Не вгоняй меня в краску.

— Так темно же, и я все равно ничего не вижу. Хотя хотел бы.

— Что хотел бы?

— Увидеть, как ты краснеешь.

— У тебя еще все впереди.

Ого, какой намек я ему делаю. Даже сама от себя не ожидала. Он реагирует на мои слова и снова целует меня, только теперь еще и его ладонь на моем колене, я отталкиваю ее, но так, слегка. Наша волнительная возня завершается тем, что я задаю совершенно прозаический вопрос:

— А который час?

Времени уже столько, что меня может спасти только одно.

Что мои предки, всласть наругавшись, заснули.

Тетрадь Димы

— За что она тебя так? — спросил я Славика, когда мы уже были в палате.

— Глубоко засунул.

— Что засунул? — недоуменно спросил я.

— Вот это, — он поднял руку и выразительно пошевелил указательным пальцем.

Наверное, вид у меня был самый дурацкий. Сидевший на соседней койке Сергей громко рассмеялся, затем задумчиво произнес:

— Да ты, вероятно, совсем не опасен для девочек.

— Почему это? — не понял я.

— Ну, у тебя еще нет того, отчего могут быть дети.

— Чего нет?

— Чего, чего. Спермы, чего же еще, — тихо сказал он.

— Есть, — ответил я, не задумываясь.

— А я думаю, нет.

— Почему ты так думаешь?

— Сер ты очень в этих вопросах.

— Это не связанные вещи.

— Еще как связанные. А чего ты волнуешься? Если есть — докажи.

— Докажу.

— Докажи.

Почему я завелся? Не знаю. Наверное, надо было промолчать, да и все. Но теперь отступать было некуда. Разговор слышали многие, если не все. Я должен был доказать. Но как?

В палате словно забыли наш спор. Славик неторопливо расстилал простынь, Сергей рассматривал в зеркальце свою физиономию. Чуть поодаль пацаны играли в шашки.

До отбоя оставалось полчаса.

Я стал взбивать подушку. Разделся, лег мордой к стенке. Прикрыл глаза. Все события сегодняшнего дня пробежали передо мной. Собственно, сегодня ничего и не было, кроме тех неведомых прежде ласк, которые позволила мне Марина.

Я вспомнил все, что между нами было. Пережитое волнение вернулось. Я опустил руку, коснулся своего разгоряченного, восставшего петушка. «Давай помоем твой петушок», — говорила мне в мама, когда я был совсем маленьким. Теперь он был большим и твердым. Как такое получается? Если его вставить в тело девочки, ей же будет страшно больно. Но пацаны говорят, что им, девушкам, это очень приятно, не меньше, чем нам, парням. Так, как вот мне сейчас. Я делал свое дело тихо и незаметно. Вспомнилось все. И то, что было, и то, чего не было.

Вообще, я редко это делаю. Говорят, это вредно. Но иногда бывает такой нетерпеж, что это единственный способ сбросить напряжение.