- Я - Санчо из Эсихи, а это - Хосуэ. А вы, должно быть, кузнец Дрейер, сеньор?

- Допустим, - ответил тот с некоторой с опаской.

- У нас есть для вас новости, маэсе Дрейер, но нам хотелось бы подойти поближе.

Кузнец пристально оглядел странных гостей. Их лица казались добрыми, но он был слишком старым стреляным воробьем, чтобы купиться на подобные вещи. Оба были очень коротко острижены, парень загорел дочерна и цветом кожи почти не отличался от своего спутника. Ноги обоих были замотаны грязными тряпками до середины икр, несмотря на палящую жару в это время года, А у негра вдобавок на щеке было выжжено клеймо - всем известный знак рабства. Не иначе как бандиты, бежавшие с галер каторжники. Люди, доведенные до отчаяния, и потому весьма опасные.

- Если вам есть что сказать, говорите оттуда, - велел он, тряхнув молотком.

Юноша поколебался, посмотрев на спутника, и тот кивнул. Наконец, он сунул руку под рубаху и пошарил там. Опасаясь, что там окажется кинжал, кузнец с силой сжал молоток. Что-то блеснуло, но паренек вытащил не оружие, а золотой медальон. Дрейер прищурил глаза и немедленно его узнал. Он тут же понял, что здесь делают эти незнакомцы. Руки его, казалось, лишились всякой силы, и молоток, что выковал превосходный клинок, которым его мертвый сын уже не сможет полюбоваться, упал в пыль.

Кузнец упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал.

XXXVII

Санчо и Хосуэ неподвижно стояли, с почтением наблюдая скорбь кузнеца; в конце концов он поднялся, взял из рук Санчо золотой медальон и, не сказав ни слова, направился в дом. Тогда они решились подойти ближе и устроились в тени кузницы. Хосуэ извлек из своих лохмотьев пару персиков, которые раздобыл прошлой ночью в чьем-то саду, и оба принялись неторопливо их поедать, тщательно смакуя каждый кусочек, а потом еще долго обсасывали косточки, чтобы хоть как-то утолить жажду. Санчо догадывался, что с другой стороны дома есть колодец, но не хотел переступать порог без разрешения кузнеца.

С тех самых пор, как они двенадцать дней назад выбрались на берег, их терзала невыносимая жажда. В первую ночь, пока они ползали по горам, пытаясь определить, куда попали, им не удалось найти ни капли воды. Повезло лишь на следующее утро, когда они добрались до деревушки, притулившейся возле устья небольшой реки. Они не решались показаться людям на глаза, поскольку с первого взгляда было понятно, что они - беглые каторжники с галеры. Их бы просто затравили собаками или поймали, чтобы сдать властям, поскольку за поимку беглого каторжника полагалось вознаграждение в семь эскудо. Для этих бедняков, в жизни своей не видевших золотой монеты, семь эскудо были целым состоянием, они бы их нипочем не упустили.

Весь этот долгий, невыносимо жаркий день они прятались в зарослях ракитника, дожидаясь темноты. Заросли кое-как скрывали их от посторонних глаз, но не спасали от палящего зноя. После долгих месяцев, проведенных в трюме, кожа Санчо отвыкла от солнца, и к вечеру его шея и плечи покраснели и покрылись волдырями. Несколько раз он терял сознание от зноя и жажды, и, когда пришел долгожданный вечер, Хосуэ пришлось тащить его к реке почти волоком. Добравшись до воды, оба принялись хлебать ее, как одержимые, до судорог, а Хосуэ даже стошнило. Потом Санчо, еще пошатываясь от слабости, оставил огромного негра в укрытии, а сам побрел в сторону деревушки, где ему удалось стащить несколько репок и простыню, прежде чем его почуяли собаки и подняли лай.

Из этой простыни они смастерили себе некое подобие одежды, которую теперь и носили. Санчо также попытался сделать из тряпок что-то вроде башмаков, но эти, с позволения сказать, башмаки годились лишь на то, чтобы скрыть следы кандалов, отчетливо заметные у них на лодыжках, но оказались совершенно непригодными для ходьбы по твердой каменистой земле.

В этой скверной экипировке они и продолжили свой путь, решаясь выбраться на свет и расспросить дорогу, лишь когда встречали одиноких путников, не представлявших большой опасности, и прячась в придорожных кустах, едва заслышав грохот копыт по дороге. Когда на пути попадалось большое селение, они скрывались где-нибудь поблизости.до захода солнца, а глубокой ночью обходили его как можно дальше по широкой дуге. Этот переход занял у них втрое больше времени, чем у обычных путешественников, и всё это время их терзали жажда, голод и страх. Только однажды Санчо ощутил что-то вроде облегчения; сердце радостно забилось у него в груди, когда вечером десятого дня перед ним предстала знакомая вершина холма, пробудившая в нем смутные воспоминания детства. Сначала он ничего не сказал Хосуэ, однако, когда тот, заслышав чьи-то шаги, попытался, как всегда, увести его с дороги, Санчо удержал его на месте.

- Погоди. Я должен кое-что выяснить.

Негр выглядел озадаченным, но не стал спорить. Санчо сел на камень у обочины, не скрывая своего беспокойства. Через несколько минут появилась группа странников, которым предшествовала туча пыли и звон колокольчиков, доносившийся до них ветром. Санчо прищурил глаза и поднял руки, привлекая внимание. Один из путешественников остановился, чтобы с ним поговорить, и показал куда-то за спину.

Когда караван прошел, Хосуэ увидел, что его друг по-прежнему сидит на камне, а его сияющую улыбку не может скрыть даже запорошивший лицо слой пыли.

- Просто не могу поверить, - признался Санчо другу, едва не пускаясь в пляс. Сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди от радостного волнения. - Прямо за этими холмами - Хениль. А чуть дальше - наш постоялый двор, где я родился и вырос.

И не прибавив больше ни слова, он заставил Хосуэ срезать путь напрямик, со всей скоростью, что позволяли их ноги после стольких дней пути и тяжких трудов. Вода в реке стояла низко, едва доходя Хосуэ до живота. Несмотря на это, Санчо пришлось взять его за руку, чтобы помочь пересечь реку, потому что его друг по-прежнему боялся утонуть. Он шел мелкими и боязливыми шажками, как едва научившийся ходить малыш, ощупывая носком ступни скользкое дно. Когда они перебрались на другой берег, Хосуэ глубоко вздохнул, словно долго задерживал дыхание. Раб боялся, что Санчо бросится бежать, но сейчас, когда они находились так близко, он снизил темп, словно опасаясь того, что найдет по другую сторону холмов, что виднелись вдали.

Когда они наконец добрались до того места, где Санчо родился и вырос, подтвердились самые худшие его опасения. На месте славного маленького домика с белеными стенами они обнаружили лишь почерневшие развалины. Хосуэ взглянул на Санчо, но тот ничего не сказал. Он принялся копаться в груде мусора на том месте, где прежде стоял сарайчик с инструментами. Протянув руку, он поднял обугленный кусок дерева, которым было удобно разгребать мусор. Ветра и дожди занесли пепел толстым слоем пыли и сухих листьев, однако ему потребовалось не более пяти минут, чтобы найти то, что искал. Это оказался некий длинный и хрупкий предмет, уцелевший после пожара.

Это была кость. Человеческая кость.

Большая, дочерна обгоревшая берцовая кость, принадлежавшая, несомненно, взрослому мужчине. Хосуэ не был из племени каннибалов, однако в его роду трупы врагов всегда сжигали, устроив огромный костер, а обгоревшие кости так и бросали. Лишь останки женщин и детей было принято предавать земле.

Санчо тяжело вздохнул и сглотнул. Хосуэ сочувственно положил руку ему на плечо, однако тот отвернулся и взял в руки ужасную находку.

- Он пришел к нам однажды вечером, весь дрожа. Сказал, что ему холодно, хотя на дворе стояла жара. Мама потрогала его лоб и уложила в постель. Она даже принесла ему чашку бульона, хотя мы никогда не видели его раньше и не были уверены, что он заплатит за проживание. Он был хорошо одет, но едва мог говорить, охваченный лихорадкой, а в кармане у него болталось лишь несколько мараведи. Наутро мама увидела у него чумные бубоны и попросила меня помочь перенести его в сарайчик, чтобы он не заразил всех в доме. Ну что нам стоило перерезать ему глотку и бросить в канаву!