Принц, не долго думая, произнес эту песню вслух, постаравшись сообщить своему голосу должную значительность.

Сайсё-но тюдзё, задержав гонца, допьяна напоил его вином. Кроме того, гонцу вручили полный женский наряд, присовокупив к нему хосонага из китайского шелка цвета «красная слива»[4]. На такого же цвета бумаге министр написал ответ и прикрепил его к сорванной в саду ветке сливы.

– Нетрудно представить себе содержание этого письма. Но, быть может, в нем сокрыта какая-нибудь тайна и потому вы не хотите показывать его мне? Досадно. – сетует принц, изнемогая от любопытства.

– А что в нем может быть особенного? Напрасно вы обижаете меня, подозревая в скрытности, – говорит министр.

Написал же он, если не ошибаюсь, вот что:

– Признаться, мне и самому вся эта затея представляется сумасбродством, – говорит Гэндзи. – Но речь идет о моей единственной дочери, и это до некоторой степени оправдывает мои старания. Будучи весьма невысокого мнения о ее наружности, я желал бы по возможности избежать участия в церемонии посторонних, а посему позволил себе рассчитывать на помощь Государыни-супруги. Разумеется, Государыня близка нашему семейству, но, зная, сколь безупречным вкусом она обладает, я не могу не опасаться, что она будет разочарована заурядностью происходящего.

– О, я совершенно согласен с вашим выбором. К тому же трудно найти лучший образец для подражания, – поддерживает его принц.

– Сегодня такой влажный вечер, вряд ли мы дождемся более подходящего случая, – говорит министр и отправляет к дамам гонцов, которые по прошествии некоторого времени возвращаются с изящно уложенными благовониями.

– Надеюсь, – говорит министр, обращаясь к принцу, – вы согласитесь стать судьей? Ибо «коль не тебе…» (262) – И он просит принести курильницы.

– Боюсь только, что я не вправе считаться «знатоком»… (262) – |скромничает принц Хёбукё.

Среди благовоний самого лучшего достоинства всегда может оказаться хотя бы одно чуть более резкое или чуть менее стойкое, чем полагается. От принца Хёбукё не укрывается ни один недостаток, он старательно отделяет лучшие от худших. Вот приходит пора представить на его суд ароматы, составленные Великим министром. По его распоряжению они были закопаны возле ручья, вытекающего из-под западной галереи и призванного заменить указанный в предписании государя Сёва ров у Правой караульни. Сын Корэмицу, Хёэ-но дзё, выкапывает благовония и приносит, а Сайсё-но тюдзё передает их Великому министру.

– Трудная задача быть судьей в таком деле, – жалуется принц Хёбукё. – Словно блуждаешь в тумане…

Для составления ароматов существуют вполне определенные и всем известные предписания, но, разумеется, многое зависит от вкуса самого составителя. Поэтому сравнивать ароматы, учитывая тончайшие их оттенки, – занятие весьма увлекательное.

Как ни хороши были все составленные ароматы, особенно тонким и нежным оказался «черный»[5], приготовленный бывшей жрицей. Среди ароматов типа «дзидзю»[6] принц Хёбукё отдал предпочтение составленному Великим министром, высоко оценив его благородную простоту и изящество.

Госпожа Весенних покоев приготовила три аромата, среди которых был особо отмечен аромат «цветок сливы»[7], привлекавший своей свежестью, изысканностью и несколько необычной для этого вида ароматов терпкостью.

– Весенний ветер и цветы сливы – что может быть лучше. – расхваливал его принц Хёбукё.

Госпожа Летних покоев, считая себя слишком ничтожной, чтобы соперничать с благородными дамами, не смела надеяться, что дым от ее курений вознесется выше других, а потому составила только один аромат – «лист лотоса»[8], который получился необыкновенно тонким и пленительно нежным.

Госпожа Зимних покоев, подумав, что ей нечего рассчитывать на успех, если она, как и прочие, будет руководствоваться единственно временем года, воспользовавшись предписанием государя Судзаку, усовершенствованным господином Кинтада[9], составила исключительно изысканный аромат, известный под названием «за сто шагов»[10], благодаря чему удостоилась особой похвалы принца Хёбукё, высоко оценившего ее тонкий вкус.

Впрочем, принц нашел, что все ароматы по-своему замечательны.

– Судье не мешало бы быть построже!. – попенял ему Великий министр.

На небо выплыла луна, принесли вино. Потчуя гостя, министр беседовал с ним о прошлом. Луна, проглядывая сквозь легкую дымку, заливала сад удивительно нежным сиянием. Прошел дождь, и свежий ветерок был напоен благоуханием цветов. В покоях витал чудесный аромат курений. Право, может ли ночь быть прекраснее?

В помещении Архива собрались придворные, которые, готовясь к завтрашней церемонии, приводили в порядок музыкальные инструменты. Оттуда доносились мелодичные звуки флейт. Сыновья министра Двора – То-но тюдзё и Бэн-но сёсё – зашли лишь для того, чтобы поприветствовать Великого министра, но он задержал их и послал за кото.

Принцу Хёбукё вручили бива, Гэндзи взял кото «со», То-но тюдзё досталось японское кото, которым он владел не хуже министра Двора. Сайсё-но тюдзё играл на флейте.

Мелодия, сообразная времени года, звучала чисто и светло, словно достигая высоких небес. Бэн-но сёсё, отбивая такт, запел «Ветку сливы»[11]. Голос его звучал великолепно. Вспомнилось, как мальчиком он пел «Высокие дюны» во время игры «закрывание рифм»[12].

Принц и министр вторили ему. Словом, вечер выдался прекрасный, хотя ничего и не было подготовлено заранее.

Передавая чашу министру, принц Хёбукё сказал:

Так, «мало будет и сотни веков…» (263).

ответил министр и передал чашу То-но тюдзё, который, в свою очередь, вручил ее Сайсё-но тюдзё:

Принимая чашу, Сайсё-но тюдзё ответил:

Это было бы просто жестоко…

Все засмеялись, а Бэн-но сёсё сказал: