– Принц приходится вам младшим братом, но кажется гораздо старше. Мне говорили, что он никогда не упускает случая навестить вас, но сама я увидела его сегодня впервые. Правда, мне приходилось встречать его во Дворце, но это было слишком давно… Смею заметить, что за это время он стал еще красивее. Принц Соти тоже хорош собой, но до старшего брата ему далеко. Трудно поверить, что он принц крови, – ответила она.

«Ей не откажешь в проницательности», – подумал министр, но в ответ лишь улыбнулся, как видно не имея желания обсуждать чьи бы то ни было достоинства и недостатки. Он никогда не одобрял присущего некоторым людям стремления выискивать изъяны в окружающих и открыто выказывать им свое презрение. Даже об Удайсё он не стал ничего говорить. В мире Удайсё считали человеком утонченным, но трудно было сказать, что он представляет собой на самом деле. Не исключено, что при более близком общении он мог оказаться далеко не таким безупречным.

Отношения между министром и обитательницей Восточных покоев были весьма дружескими, но не более того, поэтому, побеседовав, они разошлись.

«И когда мы успели так отдалиться друг от друга?» – с некоторым сожалением подумал Гэндзи. Женщина никогда не обижалась на него, явно примирившись с тем, что о пышных празднествах, устраиваемых в доме на Шестой линии, знала лишь понаслышке. Сегодня же ей посчастливилось самой наблюдать столь редкое зрелище, и она не могла не радоваться. Так, наконец-то и до ее покоев дошло сияние…

тихо проговорила она, и, хотя ничего особенного не было в этой песне, министра она растрогала до слез.

Пожалуй, и его песня была ненамного лучше.

– Мы почти не видимся, но каждая встреча с вами – большая радость для меня. – Министр произнес эти слова с искренним чувством, зная, что женщина слишком кротка, чтобы усмотреть в них повод для любовной игры.

Уступив гостю полог, госпожа Восточных покоев легла поодаль, отгородившись переносным занавесом. Она давно уже укрепилась в мысли, что бОльшая близость меж ними невозможна, да и сам министр никогда не выражал желания что-либо менять в их отношениях.

В нынешнем году пора ливней продолжалась особенно долго, просвета не было ни малейшего, и изнывающие от скуки обитательницы дома на Шестой линии искали спасения в повестях с картинками[7]. Госпожа Акаси, подготовив несколько прекрасных, как все, что она делала, свитков, отослала их дочери.

Однако самой страстной поклонницей повестей оказалась юная госпожа из Западного флигеля, возможно потому, что прежде ей не приходилось видеть ничего подобного. Весь свой досуг она отдавала повестям – усердно переписывала их, читала. Многие из ее молодых прислужниц проявили немалую осведомленность в этой области.

«Сколько собрано здесь удивительных разных судеб. – думала юная госпожа. – Кто знает, правда это или вымысел? И все же я уверена, того, что выпало мне на долю, не довелось испытать никому».

Среди повестей, которые она прочла, была повесть о девушке из Сумиёси[8], до сих пор пользовавшаяся известностью в мире. Читая о том, в какой ужас повергали героиню преследования Кадзоэ-но ками, девушка вспоминала свой давний страх перед Таю-но гэном.

Разбросанные повсюду свитки с повестями не укрылись от взора министра.

– Что за нелепое времяпрепровождение. – замечает он. – Женщины словно созданы для того, чтобы их обманывали. Во всяком случае, они никогда этим не тяготятся. В повестях, которые вы читаете и переписываете, не жалея сил, так мало истинного. А вы, зная об этом, все же отдаете подобным небылицам свое сердце, позволяете вводить себя в заблуждение, да еще и переписываете их в такую жару, не замечая, что ваши волосы совсем растрепались.

И, засмеявшись, министр продолжает:

– Впрочем, и в самом деле, что, кроме древних преданий, может спасти нас от неотвратимой скуки? Среди этих небылиц есть и такие, в которых события развертываются вполне правдоподобно, трогая сердца читателей и заставляя их думать: «А ведь так бывает и в жизни». Даже зная, что все это лишь досужие выдумки, человек может испытывать невольное волнение. Разве кто-нибудь останется равнодушным, читая, к примеру, о прелестной юной особе, которой сердце истерзано тайной горестью?

А иногда, хорошо понимая: «Да ведь в жизни такого не бывает», увлечешься вдруг описанием совершенно невероятных событий и, хотя не исключено, что, немного поостыв, устыдишься своих преждевременных восторгов, вряд ли стоит отрицать ценность первого впечатления.

В последнее время мне довольно часто приходится слушать, как дамы читают юной госпоже из Весенних покоев разные повести. Как-то я подумал, что, не будь в мире словоохотливых людей, любящих поражать воображение слушателей своими выдумками – а ведь таких немало, – не было бы и повестей. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

– О, разумеется, люди, привыкшие вводить в заблуждение окружающих, могут придерживаться именно такого мнения, – возражает юная госпожа, отодвигая тушечницу. – Что до меня, то я убеждена в полной достоверности всего мною прочитанного.

– Боюсь, что я и в самом деле несправедлив к повестям, – улыбнувшись, отвечает министр. – Ведь они сохраняют для нас все, что происходило и происходит в мире, начиная с века богов. «Нихонги»[9] и прочие исторические хроники касаются только одной стороны явлений. В повестях же содержатся разнообразные подробности.

Предметом повести не является жизнь какого-то отдельного человека как она есть. Повесть рождается тогда, когда человек, наблюдая за всем вокруг него происходящим – хорошим ли, дурным ли, – видя то, чем никогда не надоест любоваться, слыша то, к чему невозможно остаться равнодушным, в конце концов оказывается не в силах хранить все это в собственном сердце, и у него возникает желание поделиться своими наблюдениями с потомками. Когда хотят, чтобы рассказ произвел приятное впечатление, выбирают и описывают только что-нибудь хорошее. А иногда, стараясь угодить вкусам читателей, собирают воедино все самое невероятное, дурное. Однако все это – хорошее ли, дурное ли – равно принадлежит одному и тому же миру. А разве иначе сочиняются повести в других странах? Впрочем, повести бывают разные, даже у нас, в Ямато, старые значительно отличаются от новых. Не говоря уже о том, сколь велико различие между произведениями глубокими и неглубокими. Однако утверждать, что все повести – сплошная выдумка, значит искажать истинный смысл явлений.

Даже в Учении, открытом нам просветленным сердцем Будды, есть так называемые притчи. У невежественных людей вызывает недоумение существование в священных текстах разноречий. А между тем в сутрах Великой колесницы[10] их множество. Но все они в конечном счете служат одной цели: показать, чем просветление отличается от заблуждений. Точно так же и повести показывают различие между добром и злом в человеческой жизни. Короче говоря, ничто не пропадает даром.

Теперь министр явно стремился подчеркнуть полезность повестей.

– Кстати, не встречали ли вы в какой-нибудь из этих старинных повестей такого законченного глупца, как я? – продолжает он. – Полагаю, что ни одной из самых неземных героинь не удалось бы сравниться с вами в черствости и нечуткости. Не написать ли нам новую повесть, чтобы о том стало известно в мире?