– Я знаю, что виноват, ибо не должен был столько раз повергать в смятение ваши чувства, и раскаяние мое мучительно. Но надеюсь, что хоть теперь вы поверили наконец в мое бескорыстие. Подумайте сами, разве я похож на других?

Догадавшись, что он имеет в виду недостойное поведение ее пасынка, женщина смутилась.

– Могу ли я быть наказана тяжелее? Ведь я обречена до самого конца появляться перед вами в этом печальном обличье… – сказала она и горько заплакала.

Нежные черты Уцусэми с годами словно стали еще нежнее, никогда она не казалась Гэндзи такой привлекательной. К тому же она была монахиней, и оставить ее было не так-то просто… Понимая, что шутливый тон в подобных обстоятельствах неуместен, Гэндзи степенно и учтиво беседовал с женщиной, а иногда, поглядывая в сторону покоев дочери принца Хитати, думал, вздыхая: «Как жаль, что с той даже так говорить невозможно…»

Немало было и других женщин, которым он покровительствовал. Гэндзи навестил всех.

– Бывает, что я не появляюсь у вас по нескольку дней кряду, – ласково говорил он, – но я всегда помню о вас. Ведь страшна лишь последняя разлука на этом, увы, небеспредельном пути… Да, продлится ли жизнь, даже того не знаем… (208, 209).

Каждая из этих женщин была по-своему дорога его сердцу.

Люди, достигшие высокого положения, очень часто не знают меры в высокомерии и чванливости, но Великий министр был неизменно ровен и приветлив со всеми, кто его окружал, независимо от их рангов и званий. Так, многие жили, уповая единственно на его доброту.

В том году решено было провести Песенное шествие. Предполагалось, что, выйдя из Дворца, процессия направится ко дворцу Красной птицы, а оттуда к дому Великого министра. Путь неблизкий, и на Шестой линии певцы появились уже перед самым рассветом.

В безоблачном небе сияла луна, и невозможно было оторвать глаз от присыпанного легким снежком сада. В те времена среди придворных было немало замечательных музыкантов, а поскольку на сей раз их воодушевляло еще и присутствие Великого министра, флейты звучали особенно сладостно.

Гэндзи заранее разослал приглашения дамам, и они поспешили занять приготовленные для них помещения в левом и правом флигелях и на обеих галереях. Девушка из Западного флигеля, перейдя в Южные покои, встретилась с маленькой госпожой. Госпожа Мурасаки, отгородившись занавесом, тоже участвовала в их беседе.

Пока певцы обходили покои Великой государыни из дворца Красной птицы, ночь склонилась к рассвету, и предполагалось, что в доме на Шестой линии у них будет «остановка», во время которой они получат легкое угощение. Великий министр изволил распорядиться, чтобы участников процессии приняли со всевозможными почестями и выставили для них роскошные яства, вовсе не предусмотренные правилами.

Близился рассвет, и в холодном сиянии луны мерцал падающий снег. Налетал ветер, возникая где-то высоко, в кронах сосен.

Мягкие, зеленые с белым одеяния певцов вряд ли могли оживить унылое однообразие пейзажа. Не отличались яркостью и искусственные цветы, украшавшие головные уборы, но в доме на Шестой линии они, так же как, впрочем, и все остальное, казались необыкновенно изящными, и, любуясь ими, люди чувствовали, как вливаются в них новые жизненные силы. Среди гостей было немало красивых юношей, но самыми красивыми были господин Тюдзё и сыновья министра Двора.

Небо светлело, падал легкий снежок, в холодном воздухе звенели стройные голоса певцов, поющих «Бамбуковую реку»[117]. Движения танцоров поражали изяществом. Как жаль, что кисть не может запечатлеть все это на бумаге!

Из-за ширм и занавесей видны были рукава дам, не пожалевших сил, дабы затмить своих соперниц. Радуя взоры многообразием оттенков, рукава эти напоминали о «весенней парче» (210), просвечивающей сквозь легкую рассветную дымку. На редкость отрадное зрелище! И если б непривычные одеяния певцов, громкие приветственные крики и диковинные обычаи, соблюдавшиеся с нарочитой строгостью, не умаляли достоинства поистине прекрасных мелодий… Так или иначе, участники шествия получили обычное вознаграждение, с которым и удалились.

На рассвете дамы разошлись по своим покоям. Господин министр лег почивать и поднялся, когда солнце стояло совсем высоко.

– А ведь голос у нашего Тюдзё почти так же хорош, как у Бэн-но сёсё. Право, никогда еще в мире не рождалось столько талантов. Может быть, в старину люди и были ученее, но если говорить о чувствительности… Решив воспитывать Тюдзё таким образом, чтобы он был прежде всего пригоден для государственной службы, я старался уберечь его от легкомысленных утех, которые занимали столь значительное место в моей собственной юности, однако в сердце каждого человека живет, наверное, подспудная тяга к прекрасному. Невозмутимая суровость, даже если она является чисто внешней, производит скорее неприятное впечатление, – говорил Гэндзи, явно довольный сыном.

Тихонько пропев «Тысячу весен»[9], он добавил:

– Раз уж собрались здесь все дамы, неплохо было бы послушать музыку. – Не устроить ли нам благодарственное пиршество?

Он распорядился, чтобы принесли хранящиеся в прекрасных чехлах кото и бива, и, стряхнув с них пыль, подтянул ослабевшие струны. Разумеется, дамы без промедления принялись совершенствовать свое мастерство, усердно готовясь к предстоящему празднеству.

Бабочки

Великий министр (Гэндзи), 36 лет

Государыня-супруга (Акиконому), 27 лет, – дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, воспитанница Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй

Госпожа Весенних покоев (Мурасаки), 28 лет, – супруга Гэндзи

Принц Хёбукё (Хотару) – сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи

Юная госпожа из Западного флигеля (Тамакадзура), 22 года, – дочь Югао и министра Двора, приемная дочь Гэндзи

Министр Двора (То-но тюдзё) – брат Аои, первой супруги Гэндзи

Утюдзё (Касиваги) – сын министра Двора

Тюдзё из дома Великого министра (Югири), 15 лет, – сын Гэндзи

Удайсё (Хигэкуро) – поклонник Тамакадзура

Миновал Двадцатый день Третьей луны, а в Весеннем саду необыкновенно пышно цвели цветы, звонко пели птицы. «Возможно ли? – недоумевали обитательницы остальных покоев. – Ведь повсюду цветы уже отцвели…»

Понимая, как хочется молодым дамам поближе полюбоваться цветущими на холмах деревьями, зеленым покровом мха на Срединном острове, министр распорядился, чтобы, снарядив, спустили на воду китайские ладьи, давно уже построенные по его указанию.

В назначенный день решено было устроить «музицирование в ладьях», для чего пригласили музыкантов из Музыкальной палаты. В доме на Шестой линии собралось множество принцев крови и знатных сановников.

Незадолго до этого дня в дом Великого министра переехала Государыня-супруга. «Вот и настало время ответить на песню о саде, тоскующем по далекой весне[1], которой Государыня когда-то бросила мне вызов», – подумала госпожа Весенних покоев. Министру же очень хотелось показать Государыне прекрасный цветущий сад, однако особе, столь высокое положение занимающей, невозможно было прийти сюда единственно для того, чтобы полюбоваться цветами… В конце концов, посадив в ладью особенно чувствительных молодых дам…

Южный пруд соединялся с прудом Весеннего сада, лишь несколько невысоких холмов служили меж ними границей. Обогнув их, дамы оказались в саду госпожи, молодые прислужницы которой уже собрались в восточном павильоне Для рыбной ловли.