Когда он проходил мимо подвала магазина сельхозтехники, он услышал стон.
Вровень с тротуаром было окошко, забранное решеткой. Стон доносился оттуда.
– Кто там? – спросил Минц.
– Это мы, люди…
Минцу показалось, что он узнал голос Удалова.
В несколько секунд Минц сбежал вниз по ступенькам, откинул засов, и из темного подвала стали выползать ослабевшие, изможденные, несчастные люди. Некоторые из них были избиты и исцарапаны. Можно было подумать, что на город в отсутствие Минца напала стая пантер.
Среди теней, в которые превратились гуслярцы, Минц встретил Удалова и самого Белосельского. Махонькие, не достающие до пояса профессору, они столпились, пошатываясь, и пищали, требуя внимания, пищи и обвиняя Минца в предательстве. Перебивая друг друга, пигмеи поведали Минцу страшную историю о гибели Гусляра, подготовленную необдуманным открытием профессора.
Когда утром жители Гусляра проснулись уменьшенными, сразу возникло множество проблем. Одни стали пилить ножки у стульев, другие не доставали до верхней полки на кухне, третьи не могли почистить зубы… Но морально шокирующей и, главное, совершенно неучтенной оказалась встреча с детьми. Представьте себе положение ребенка, который намерен идти в детский садик, но его будит не мама, а как бы мамина кукла, ростом меньше самого дошкольника. А в соседней квартире папа пытается отправить в школу первоклассницу, которая на голову выше его… Сначала родители попытались подтвердить свое право распоряжаться детскими судьбами с позиции силы, и надо сказать, что растерянные дети покорно разошлись по детским садам, школам и всяким площадкам. Но затем по мере того, как родители прибегали ко все более репрессивным мерам и даже телесным наказаниям, чтобы удержать детей в руках, те стали объединяться. На третий день они выбрали вождя – второклассницу и второгодницу по прозвищу Дылда, самую высокую теперь жительницу города. От имени детей Дылда потребовала открыть кондитерские магазины и выдать детям бесплатно все жвачки и конфеты, затем закрыть школы и отменить умывание и суп.
Тут нашла коса на камень. Родители встали как один, пытаясь остановить детей, но у родителей нет такого опыта рукопашных, как у младшеклассников, а им хочется порядка и уважения к личности, тогда как дети не знают, что такое уважаемая личность. Таким образом, исход сражения, охватившего город, был предрешен. На четвертый день родителей безжалостно заточили в подвалы, и началась вольница: грабежи кондитерских и игрушечных отделов, разгром магазина «Кукла Барби» и еще многое другое, о чем и упоминать в цивилизованном обществе не пристало. Я уже не говорю о том, что за три последних дня ни один ребенок ни разу не почистил зубы. Даже те, кто хотел это сделать, не смели показаться паиньками в глазах зачинщиков переворота…
Минц отослал друзей открывать другие подвалы и узилища, а сам перебежками спешил к своему дому, надеясь, что новые господа Гусляра не добрались до его лаборатории.
Первое массовое скопление детей он увидал на площади Землепроходцев.
Там шел веселый бой яйцами, вывезенными из ближайшего продовольственного магазина. В стороне стояло несколько ящиков из-под шоколада – детишки дрались, роясь в обертках в надежде отыскать забытую плитку.
– Эй! – услышал Минц пронзительный детский голос. – Шпион!
Он обернулся. К нему неслась толпа детей во главе с длинноногой прыщавой девочкой, очевидно, Дылдой. Они были вооружены игрушечными и настоящими пистолетами из магазина «Охотник».
Несмотря на свой вес, возраст и живот, Минц помчался так, как не бегал с десятого класса. Ему удалось юркнуть во двор и промчаться к себе, оторвавшись от преследователей настолько, что они потеряли его из виду.
Переведя дух, Минц открыл последний баллон с антигазом и включил газовый насос. Облако газа заполнило город, вновь превращая взрослых во взрослых. И когда Минц подошел к телефону, он уже слышал, как с улицы несется детский плач – выросшие взрослые взялись за воспитание неблагодарных отпрысков всерьез.
Под отдаленный и близкий рев детей Минц набрал телефон области. Он хотел срочно предупредить руководство об опасности, грозящей последователям гуслярцев.
В области никто не отвечал.
Тогда Минц положил в свой «Москвич» баллоны с антигазом, позвал на помощь Удалова, и они помчались в область.
Город встретил их молчанием.
Сначала Минц решил, что там тоже произошла детская революция.
Но магазины были не тронуты. Даже кондитерские отделы.
Минц стоял посреди гастронома и прислушивался, не донесется ли человеческий голос.
Голос донесся, но был таким тонким, что Минц сначала не сообразил, откуда он прилетел.
– Это же надо! – закричал Удалов и как молодой кинулся туда. Падая, он поймал жирного магазинного кота.
Кот завопил и выпустил из зубов махонькую обнаженную толстушку – как оказалось впоследствии, заведующую молочным отделом его гастронома.
Нежно держа несчастную женщину в кулаке, Удалов выбрался на улицу.
В тени цветущей сирени он увидел шевеление.
Минц доставал из машины баллоны с антигазом.
Удалов раздвинул листья – несколько человечков, размером в полспички каждый, пытались спастись от курицы, которая деловито склевывала их.
– Скорее! – закричал Удалов, отгоняя курицу.
Через полчаса немногочисленные жители области, которые смогли пережить эти дни, скрываясь под крылечками и в щелях в асфальте, поведали им страшную историю. Оказывается, городское начальство посчитало идею Минца половинчатой. И решило продовольственную проблему одним ударом – дали стократную концентрацию газа. Оказав услугу населению, чиновники разъехались по дачам. Так что многие остались целы.
…Когда друзья возвращались в Гусляр, они молчали. Только у въезда в город Минц прошептал словно самому себе:
– А там, на совещании, ведь разные хозяйственники были…
– И что? – спросил Удалов.
– Не исключено, – ответил Минц, – что в некоторых городах население без микроскопа не отыщешь…
Отражение рожи
Разговор начался банально – с собак. Минц с Удаловым сидели на лавочке у дома № 16, чувствуя себя старичками, хотя, конечно, в душе ими не были. И смотрели, как внучка Ложкина Дашенька, приехавшая в Гусляр на каникулы, гуляла со своей стройной, поджарой, почти породистой собачкой и вся была под стать ей поджарая, стройная, почти породистая.
– Любопытно, – сказал профессор, – каков механизм подбора людьми собак?
Удалов, который понимал Льва Христофоровича с полуслова, возразил:
– Но, может, это собаки подбирают себе хозяев, похожих на них?
Так как разговор происходил в сентябре и окна были открыты, с первого этажа откликнулся Грубин:
– Я думаю, что собаке и хозяину надо пожить вместе, тогда они становятся на одно лицо.
Спорить с Грубиным не стали. Тем более что в подтверждение общих мыслей из-за угла вышел хулиган Корочкин, крутой качок, как называла его с придыханием Дашенька, мелкий рэкетир и террорист, который недавно приобрел в области за баксы настоящего бультерьера – существо, более всего похожее на большую жирную корявую крысу. Говорили, что Корочкин, известный в уголовном мире Великого Гусляра под кликухой Крыс, в память о популярном в детстве мультфильме, ходит со своим булем на операции и тот уже задушил двух или трех лоточников. Может, и не в самом Гусляре, но на станции или в Потьме. В любом случае хозяин и собака были похожи, и, только когда они прошли, пугнув по пути Дашеньку Ложкину, Удалов несмело произнес вслед кожаной спине Корочкина:
– При взгляде на собаку понимаешь суть хозяина. А вы говорили!..
Удалов ждал возражений, но не дождался. Через некоторое время Грубин сказал из открытого окна:
– Это даже неплохо.
Удалов, который прожил с Грубиным больше двадцати лет в одном доме, все понял и возразил:
– В тех случаях, когда облик соответствует содержанию, собака может многое поведать о своем хозяине. Но бывает множество исключений. Идет болонка, ведет болонку, а внутри бульдог-душитель.