– Этот крокодил мне Леваневского хвостом смял, понимаешь? Прилетел, извините, с другой планеты, напросился в гости, весь чай дома выпил, чуть ли не нагадил…

– Вот именно, что чуть ли не… – согласился обиженно Коко. – Варвары…

– Ну, я его прижал, – слышен был голос Ложкина. – Я ему сказал кое-что о космической дружбе. Он у меня закрутился, как черт на сковороде…

– Он в самом деле на крокодила похож? – спросил Иванов.

– Хуже.

– Крокодилов не встречал, – заметил негромко Коко. – Но теперь обязательно познакомлюсь.

– Нет смысла, – ответил Удалов. – Хищники эти крокодилы.

– На, говорит он мне, – слышен был голос Ложкина, – возьми копирку. И дает мне машинку. Небольшую. Заложи, говорит, в нее любой листок бумаги и свою попорченную марку. Через минуту будешь иметь точную копию. До атома. Починишь марку, говорит, вернешь мне машинку. Понимаешь?

– И починил? – спросил Ипполит Иванов.

– Точно такую сделал. Без обмана. У них там, в космическом пространстве, какой только техники нет, страшно подумать! Они ею буквально кидаются.

– Лучше бы с нами поделились. Мы с такими машинками замечательное бы производство наладили.

– Не хотят, – сказал Ложкин. – Невмешательство у них. Желают, чтобы мы сами. А на самом деле скопидомничают.

Коко обиделся:

– Какое он имеет моральное право судить…

– Погоди, – перебил его Удалов.

– Значит, починил и вернул? – спросил Иванов.

– Грех попутал, – признался Ложкин. – Я одну марку сделал. А потом еще одну захотел. Так, на случай обмена. Понимаешь, у Гинзбурга в обмене антивоенная серия лежит, ты ведь знаешь.

– Знаю, – вздохнул Ипполит.

– Пойми меня правильно. Сделаю, решил я, еще одну марку, для Гинзбурга. И ему приятно, и мне польза. Марка ведь не поддельная. Марка настоящая, скопированная на уровне космических стандартов.

– Стыдно, – сказал Иванов.

– Еще как стыдно. Но удержаться невозможно.

– А я вот под дождем пошел к вам марку возвращать.

– И не говори… Ну ладно, сделал я еще одну, а потом вспомнил о Штормилле. Помнишь, что у Штормиллы в обмене лежит? Забыл? Беззубцовый Дзержинский у него лежит!

– Помню, – произнес Иванов.

– Ну, ради этого стоило еще одного Леваневского сделать?

– Погодите. Сколько же вы Леваневских отшлепали?

– Уже все, уже остановился. Что, разве я не понимаю всей глубины моего морального падения?

– Так завтра же Гинзбург своего Леваневского Штормилле покажет. И все, и где ваша честь?

– Вот именно, – сказал Коко. – Где честь?

– Я только Штормилле отнес, – сказал Ложкин. – А гинзбурговскую марку я по дороге потерял. Тебе она на глаза и попалась.

– Ваше счастье, что попалась, – заключил Иванов твердо. – Все равно надо было остановиться.

– Да я и остановился! Я же сегодня приборчик Коко возвращаю.

– И все?

– И все…

– Ну и возвращайте. Немедленно! А Леваневского мы разорвем!

– Вот молодец! Нравится мне этот Иванов, – проговорил Корнелий.

– Погоди с выводами, – ответил Коко.

– Верну. А Леваневского, может, рвать не будем? – спросил Ложкин заискивающим голосом. – Беззубцового Дзержинского я уже в коллекцию положил. Когда еще попадется! Да и ты себе оставь. Марка хорошая, настоящая. До атома.

– Нет, – сказал Иванов уже не так уверенно. – Все равно я обязан проинформировать Штормиллу.

– И расстроишь его смертельно. Он же сейчас живет в наслаждении, что выгодный обмен со мной совершил. А как узнает, что ему делать? Оставаться без Леваневского?

– Конечно, так…

– Постой-ка, – сообразил Ложкин. – Может, ты хочешь на эту машинку взглянуть? Может, тебе еще какая из моих марок нужна? Я быстренько копии сделаю. Задаром. И нет в том обмана и жульничества. Помню, ты консульской почтой интересовался. Интересовался, да?

– Нет, не буду я в этом участвовать, – сказал Иванов.

– А ты и не будешь, – ответил Ложкин. – Только поднимемся ко мне, поглядишь на машинку, чайку попьем. Ладно, а? Я совсем промок. Заработаю из-за тебя воспаление легких, помру еще…

– Если так, то поднимемся, – согласился Иванов.

Хлопнула входная дверь.

7

– Нам бы тоже не мешало чайку выпить, – сказал Коко Удалову.

В мгновение ока галактическая ящерица перемахнула на стол.

Удалов был задумчив. Он несколько раз подходил к окну, прислушивался, не хлопнет ли дверь, а Коко откровенно над ним посмеивался.

– Не спеши, – говорил он. – Твой Иванов уже совращен.

– В каком смысле?

– Изготавливает марки честным способом.

– Он не такой человек, – возразил Удалов. – Он под дождем чужую вещь хозяину понес.

– Это была для него непонятная ситуация. Он знал, что в таком случае положено делать. А в ситуации сомнительной он легко поддался уговорам Ложкина, который чувствует, что морально погиб, и сейчас идет на все, чтобы только нейтрализовать свидетеля.

– Ты рассуждаешь, будто про уголовников, – обиделся Удалов.

– Да какие они уголовники! Обыкновенные люди. Пока соблазн невелик, они честные, а как соблазн перейдет через допустимые пределы, они уже начинают шататься, как тростник на ветру.

– Грустно мне, что ты такого низкого мнения о землянах.

– Почему низкого? Нормального мнения… Кстати, уже одиннадцатый час, спать пора. Послушай, Корнелий, ты мне сделаешь личное одолжение?

– А что?

– Зайди к Ложкину, возьми копирку. Мне ее уничтожить надо. Сам понимаешь…

– Может, ты сам сходишь?..

– Могу, конечно, ты не думай, что я тебя принуждаю. Только вот спина что-то побаливает, радикулит опять одолел…

И пришлось Удалову идти к соседу за машинкой, понимая притом, что хитрец Коко сделал это не случайно: хочет он, чтобы Удалов собственными глазами убедился, насколько моральный облик отдельных жителей нашей планеты оставляет желать лучшего… И Удалов пересек лестничную площадку, злой на Коко, злой тем более на Ложкина с Ивановым. И он, хоть и надеялся в глубине души, что коллекционеры мирно пьют чай, сам себе не верил, и потому, как только Ложкин приоткрыл дверь, Корнелий отстранил его, метнулся в комнату и увидел, как Иванов пытается прикрыть телом машинку, кляссеры, марки, все орудия преступления.

– Не старайся, Ипполит, – произнес Удалов голосом Командора, который застукал Дон Жуана, хотя никакого морального удовлетворения от этого не получил. – Я в курсе.

– Он в курсе, – сказал за его спиной Ложкин. – Этот Коко у него остановился.

– Сдавайте копирку. Нельзя вам доверять…

– Мы только испытывали, – проговорил Ипполит, красный, как свекла, хватаясь за сердце.

– Солидно наиспытывали, – сказал Удалов. – Если вам машинку еще на час оставить, вы за деньги возьметесь или как?

– Деньги в нее не поместятся, – возразил Ложкин.

И Удалов понял, что даже такая отвратительная мысль уже посещала его соседа. Человека, которого он знал много лет, не очень любил, но не сомневался в его порядочности…

Удалов снял со стола машинку, хотел было порвать марки, но не знал, какие из них настоящие, а какие – копии. И ему ли судить этих людей?.. Они сами себя осудят.

Удалов без единого слова вышел на лестничную площадку, закрыл за собой дверь. И остановился. Машинка, плоская, похожая на портсигар, лежала на ладони. Что хочешь можно сунуть в нее. Ну хоть автобусный билет. Интересно, а что будет? Удалов достал автобусный билет из кармана. На лестничной площадке было не очень светло – одна лампочка в двадцать пять свечей. Удалов оглянулся: никто не наблюдает? Никто за ним не наблюдал. Удалов вложил автобусный билет в щель на торце портсигара. Ага, нужна еще бумажка, чтобы из нее сделать копию. Бумажку он вырвал из записной книжки. Сунул туда же. Машинка тихо зажужжала. Потом с другого конца выскочили две одинаковые бумажки. Две странички из записной книжки, совершенно одинаковые. Видно, Удалов в чем-то ошибся, и машинка скопировала не билет, а наоборот. И тут Корнелий словно проснулся.