Одной из моих маленьких пациенток, Эрне, едва минуло шесть лет, когда началось ее лечение. Она страдала тяжелым неврозом навязчивых состояний, замаскированным паранойей, которую удалось разоблачить только по прошествии многочисленных сеансов. В своих играх Эрна нередко назначала меня на роль ребенка, тогда как сама она играла наставнические роли. Я подвергалась всяческим воображаемым истязаниям и унижениям. Если кто-либо из взрослых персонажей в игре обращался со мной более милосердно, то его доброта все равно оставалась просто-напросто притворством, если не ловушкой. Параноидальные черты также проявлялись в следующем: в игре за мной постоянно велась слежка, люди догадывались о моих мыслях, отец объединялся против меня с матерью, короче говоря, я была все время окружена преследователями. В роли ребенка уже я должна была также непрерывно выслеживать и третировать окружающих. Иногда Эрна, в свою очередь, сама исполняла роль ребенка. В этом случае игра заканчивалась таким образом: она избегала преследований (во всех этих случаях «ребенок» был очень мил), становилась богатой и могущественной, ее делали королевой, и она жестоко мстила своим гонителям. Когда ее садизм получал удовлетворение в этих фантазиях, совершенно освобожденных от любого вида подавления (все это имело место только после длительного аналитического периода), реакция проявилась в форме тревоги, глубокой депрессии и огромной психической усталости. Она показала в своей игре, что не в силах больше выносить столь ужасающее притеснение, что в свою очередь проявлялось в целом ряде тяжелых симптомов.[22] В фантазиях этого ребенка любые роли сводились к единой формуле, распадающейся на две антагонистичные части: на преследующее Супер-Эго и, соответственно случаю. Оно или Эго, которые подвергалось одинаково серьезной опасности.

Во всех этих играх исполнение желаний воспроизводилось преимущественно в попытках Эрны самоиндетифицироваться с наиболее могущественными персонажами с целью обуздать собственный страх перед преследованием. Измученное Эго старалось переориентировать или заставить Супер-Эго ошибиться, чтобы помешать ему осуществить свои угрозы и полностью раздавить Оно. Эго даже попыталось завербовать переполненное садизмом Оно и привлечь его на службу Супер-Эго, — все с целью объединиться с ним в борьбе против общего врага, что потребовало расширенного использования механизмов проекции и замещения. Когда Эрна играла роль жестокой матери, врагом был гадкий ребенок; когда она сама была преследуемым ребенком, вскоре обретавшим могущество, врага представляли злые родители. В каждом случае для Эго существовали веские причины прилагать заметные усилия к тому, чтобы оправдать в глазах Супер-Эго использование оголтелого садизма, а затем под благовидным предлогом пуститься «во все тяжкие». Заключение такого «контракта» должно было позволить Супер-Эго предпринять борьбу против врага, как будто речь шла об Оно. Тем не менее, Оно втихую продолжало преследовать цели в основном садистического удовлетворения, а объекты всегда оставались примитивными объектами. Нарциссическое удовлетворение, в равной мере означающее победу Эго как над внешними врагами, так и над внутренними, соответствовало также стремлению утихомирить Супер-Эго, и, следовательно, снизить уровень тревоги, каковому действию придавалась особая ценность. В менее экстремальных случаях подобный пакт между двумя силами может сработать и привести к относительному успеху: например, можно было оставаться недоступным наблюдению внешнего мира или не переходить к патологическим манифестациям. Но в случае Эрны, провал был полный по причине двоякого чрезмерного садизма, исходящего и от Оно, и от Супер-Эго. В последствии Эго добавило свои усилия к усилиям Супер-Эго, и попыталось, наказывая Оно, достичь некоторого удовлетворения, но это привело лишь к еще более непереносимому поражению. Реакции мощной тревоги и раскаяния беспрерывно прорывались наружу, подтверждая, что никакое двойственное исполнение желаний не может поддерживаться длительное время.

Следующий пример показывает, что в случаях, аналогичных тому, что наблюдался у Эрны, возможны различные тактики поведения по отношению к трудностям.

Джордж, которому также исполнилось шесть лет, в течение нескольких месяцев рассказывал мне о своих фантазиях, в которых фигурировал могущественный главарь банды, состоящей из жестоких охотников и диких зверей. Он сражался против врагов, равным образом владевших дикими животными, которые им помогали, мальчик одерживал над ними победу, а затем убивал с жестокостью. Зверье потом пожиралось. Битва не прекращалась никогда, так как без конца возникали все новые и новые враги. Значительное число психоаналитических сеансов позволило выявить у этого ребенка помимо невротических черт, отчетливые паранойяльные характеристики. Джордж все время ощущал себя, причем вполне осознанно[23] загнанным в угол и беззащитным перед волшебниками, колдунами и воинами, но в противоположность Эрне он пытался защититься от них, прибегая к помощи других персонажей — спасителей, творений, отметим особо, стопроцентно фантастических.

В этих фантазиях, исполнение желаний осуществлялось на манер до известной степени схожий с тем, что мы обнаруживаем в играх Эрны. У Джорджа Эго также изыскивало возможности отторгнуть тревогу, благодаря самоидентификации с наиболее сильной частью в своих фантазиях о могуществе. Джордж пытался также усмирить Супер-Эго, превратив противника в «злого» врага. Тем не менее, садизм не был у него настолько подавляющим фактором, как у Эрны, так что даже первичный садизм, хотя и поддерживал его тревогу, все же оставался не так тщательно скрываемым. Эго наиболее полно идентифицировалось у него с Оно и в меньшей степени было расположено к объединению с Супер-Эго. Столь явное исключение реальности устраняло тревогу.[24] Осуществление желаний однозначно восторжествовало у него над познаванием реальности — тенденция, которая согласно Фрейду является одним из признаков психоза. В фантазиях Джорджа, выручающие персонажи играли вполне определенную роль, именно эта особенность отличала его тип персонификации от того, что представал в игре Эрны. Его игры позволяли ему вывести на сцену три главные силы: роль Оно, роль преследующего Супер-Эго и роль спасающего Супер-Эго.

Рита, еще одна моя маленькая пациентка в два года и девять месяцев от роду, применяла игру, которая может послужить прекрасным примером людической активности детей с тяжелым обсессивным неврозом. После откровенно навязчивого ритуала закутывания она укладывала свою куклу в кроватку спать, а рядом с ней ставила слона. Слон должен был помешать ее «ребенку» проснуться, в противном случае он мог бы пробраться в спальню родителей и либо причинить им вред, либо украсть что-нибудь. Слон (отцовское имаго) должен был исполнять роль «преграды». В сознании Риты, благодаря интроекции, отец уже исполнял эту преграждающую роль с того времени, как между пятнадцатью месяцами и двумя годами она захотела узурпировать место матери рядом с ним, похитить у нее ребенка, которым та была беременны, избить и кастрировать отца и мать. Реакции гнева и тревоги, которые последовали за наказанием «ребенка» в ходе данной игры, показывали, что мысленно Рита разыгрывала две возможных роли: власти, которая выносит приговор, и ребенка, который наказанию подвергается.

В данной игре осуществляется одно единственное желание: слону удается-таки предусмотрительно помешать «ребенку» проснуться. В ней также можно усмотреть два основных «персонажа»: куклы, которая воплощает Оно, и персонаж устрашающего слона, который представляет Супер-Эго. в данном случае исполнение желаний состоит в поражении, которое потерпело Оно под натиском Супер-Эго. Такое осуществление желаний и разделение действий между двумя персонажами зависят одно от другого, поскольку игра представляет собой борьбу между Супер-Эго и Оно, способную при тяжелых неврозах практически полностью подчинить себе все психические процессы. В игре Эрны мы встречали те же самые персонификации: в ней действовало доминирующее Супер-Эго, и начисто отсутствовал образ помощника. Но если для Эрны исполнение желаний состояло в заключении пакта с Супер-Эго, а для Джорджа, главным образом, в том вызове, который Оно бросало Супер-Эго (тут же открещиваясь от реальности), у Риты это приводило к проигрышу Оно перед Супер-Эго. Подобное господство Супер-Эго поддерживалось весьма тщательно, и стало возможным только благодаря тому, что уже была проделана определенная аналитическая работа. Экстремальная жестокость Супер-Эго изначально мешала любым проявлениям фантазии. Рита была не в силах воплотить свои фантазии в играх, сродни тем, что были описаны выше, прежде чем Супер-Эго не умерило свою жестокость. По сравнению с предыдущим периодом, когда игра была подавлена полностью, это означало существенный прогресс, так как впредь Супер-Эго перестало довольствоваться одними ужасающими и не воспринимаемыми угрозами, и была совершена попытка, хотя и по-прежнему при помощи угроз, но все-таки помешать исполнению запретных действий. Провал в отношениях между Супер-Эго и Оно открыл возможность для усиленного уничтожения импульсов, которые прежде вбирали всю энергию субъекта без остатка, что так характерно для протекания тяжелого невроза навязчивых состояний у взрослых пациентов.[25]