Объединение русских «схизматиков» с «неверными» характеризует умонастроение папства и Польши, отразившееся в хорошо освещенной источниками практике: в землях, подвластных Венгрии и Польше, православных христиан перекрещивали в католичество. В 1366 году, когда византийский император Иоанн V Палеолог ездил в Буду, король Людовик и его мать Елизавета Польская потребовали, разумеется безуспешно, вторичного крещения и от него; венгры вторично крестили князя Страпимира Болгарского и многих его подданных. [131] Подобно этому, Казимир в 1370 году угрожал «крестить» русских в Галиче, пока не были приняты его условия, на которых местной православной церкви предоставлялась административная автономия. [132] Такая практика не одобрялась Римом официально, и папы XIV и XV веков всегда принимали православных в католичество через простое исповедание веры, признавая «действенность» православного крещения. Однако в целом папство поддерживало крестоносный дух венгров и поляков, которые сменили тевтонских рыцарей в роли активных проводников римского христианства в Восточной Европе, а в документах папы постоянно употребляли терминологию, которая практически отождествляла «неверных» и «схизматиков» как врагов церкви. Поэтому не следует удивляться, что католические правители Восточной Европы забыли (или не знали) канонические тонкости и крутыми мерами подкрепляли свои политические и религиозные притязания.

Историки часто связывают правление Казимира Великого с возникновением нового польского мессианизма, который отводит Польше роль европейского аванпоста против варварского «востока». Можно только гадать, сознавал ли вполне сам Казимир, что играет именно эту роль, или просто использовал удобную возможность для расширения своей власти. [133] В любом случае, его война с «востоком» была в меньшей степени защитой страны от татар (в конце правления Казимира Кипчакское ханство перестало быть реальной угрозой для Европы), нежели орудием политического и религиозного проникновения в Литву и на Русь, и таким образом — началом многовековой русско–польской розни. Для Казимира «восток» начинался у границ латинского христианского мира и поэтому включал не только татар, но и византийско–русскую традицию.

5. Татары и их русские данники

Если оставить в стороне парадоксы политических интриг и временные союзы, в которые на протяжении XIII и XIV веков были втянуты западные княжества, то для Руси в целом господство татар было не просто разовым опустошением, но чем дальше, тем больше ощущалось как не имеющее конца бедствие. Летописи и жития согласно говорят о татарском иге как о Божьем наказании за грехи, за слабость и междоусобицы русских князей. [134]

Внутренние раздоры в Кипчакской империи иногда давали русским князьям возможность политических маневров, но — по крайней мере в XIII веке — это приводило лишь к худшим несчастьям. Великий князь Владимирский Дмитрий решился поддержать Ногая против законного хана Тохты, который дал великое княжение Михаилу Тверскому. В результате великое княжество Владимирское было опустошено ордами Тохты (1293 год), вслед за чем последовал полный разгром и смерть Ногая (1300 год).

Своего апогея татарское владычество на Руси достигло в правление Тохты (1291–1312 гг.) и Узбека (1313–1341 гг.). Золотая Орда требовала от русских князей дани, повиновения и, по мере необходимости, военной помощи против своих врагов. Воля хана передавалась непосредственно каждому князю или, реже, специальным княжеским съездам, на которые приезжали ханские послы. При Тохте таких съездов было два: во Владимире, в 1296 году, на нем присутствовал ханский посол Олекса Невруй, и в 1304 году в Переяславле. [135] Переход Узбека в ислам часто связывают с концом политики религиозной терпимости, которую проводили татары в начале своего господства на Руси. Однако мы не имеем никаких реальных сведений о том, что в его правление привилегированное положение церкви сколько–нибудь изменилось. Мы видели, однако, что Узбек энергично пресекал всякие сношения русских с западом и утвердил татарскую власть в Галицко–Волынском княжестве, поддержав сопротивление польской экспансии.

Прямая зависимость северо–русских княжеств от Орды выражалась в том, что все князья постоянно ездили в Сарай и смертельно враждовали между собой, добиваясь ханской милости. Среди средств, которые употреблялись для достижения заветной цели, были прислужничество, подкуп, междоусобные войны. Именно в эту эпоху расчетливая, последовательная, не перед чем не останавливающаяся политика московских князей, направленная в первую очередь против тверских соперников, положила начало возвышению Москвы.

Русские летописи и официальные документы, с самого начала татарского нашествия, называют ханов «царями». Когда в правление Дмитрия и Василия I Московское княжество возобновило чеканку денег (прекратившуюся в 1240 году), на монетах на аверсе ставилось имя правящего великого князя, а на реверсе — имя хана, написанное по–арабски. [136] Эта черта, наряду с другими, показывает, что в глазах русских татарские завоеватели заступили место христианского константинопольского императора («царя»), ибо такова была воля Божья. Так что повиновение ханской власти по существу исходило из христианского ученья, но не исключало явной ненависти к татарам. Оно требовало, однако, чтобы слова Писания о повиновении императору относились к ханам (например, предписание «царя чтите» o I Петр. 2, 17, и другие тексты). Даже когда в 1246 году князь Михаил Черниговский отказался участвовать в языческом обряде поклонения огню и принял мученическую смерть, он, обращаясь к хану, вполне признавал законность его власти: «Я кланяюсь тебе, о царь, потому что Бог дал тебе царство и славу этого мира…». [137]

Сарай, откуда ханы управляли Русью, постепенно стал столицей империи. В правление хана Узбека его посетил арабский путешественник Ибн Батута, который описывал Сарай как «город прекраснейший, безграничных размеров, расположенный на людной равнине, с великолепными базарами и широкими улицами». Среди жителей, кроме монголов, Ибн Батута упоминает «аланов, которые являются мусульманами, куманов (кипчаков), черкесов, русских, греков (Rum) — это все христиане. Каждый народ живет в своем квартале с отдельным базаром». [138] Русские князья месяцами живали при ханском дворе, улаживая дела с татарскими правителями и, кроме того, используя многочисленные международные контакты, доступные в Сарае. Такие поездки нередко заканчивались кровавым финалом: казнь нескольких подряд тверских князей Узбеком показывает, что обладать властью на Руси было делом рискованным и что единственным критерием законности оставалась воля хана.

Отношения Золотой Орды и Византии все это время в основном были дружественными. Между Восточной империей и монголами никогда не было серьезных военных столкновений: наоборот, монгольские набеги уничтожили господство сельджуков в Малой Азии. С другой стороны, татары нападали на балканских соседей Византии — болгар и сербов, что тоже было на руку тогдашней Византии. Наконец, присутствие генуэзцев в Черном море зависело от византийцев и татар, и итальянские купцы служили постоянными и заинтересованными посредниками между Константинополем и Сараем, причем Византия заботливо оберегала и укрепляла это посредничество. Примечательно, что каждый из первых трех императоров династии Палеологов выдавал свою побочную дочь за татарского хана: Евфросиния, дочь Михаила VIII, стала женой хана Ногая, [139] Мария, дочь Андроника II, вышла замуж за Тохту, [140] и Ибн Батута рассказывает, что около 1332 года в гареме Узбека находилась дочь константинопольского императора (возможно, еще одна побочная дочь Андроника), что в Сарае при ней были греческие слуги и что она ездила в Константинополь, чтобы родить там своего первого ребенка. [141]