— Монастырь у нас большой, — вздохнула мать-настоятельница, —триста шестьдесят пять душ, если со мной, а в високосный год — триста шестьдесят шесть...

— А если без тебя? — пробормотал я. Но она услышала:

— А без меня — никого, — тихо сказала она.

Я кивнул и принялся есть. Мать-настоятельница продолжала тихо говорить:

— Живем мы здесь скромно, спокойно, на отшибе, в стороне от больших дорог. Хозяйство ведем сами: и готовим, и убираем.

Мы с сэром Жеральдом молча кивали, поглощая пищу. Юнис все порывался рассказывать нашу историю, но с набитым ртом выходило плохо. Так и не знаю, поняла ли мать-настоятельница хоть что-либо из его рассказа, и было ли ей это интересно.

Поев, мы запили жирный плов великолепным вишневым компотом — для вишни, на мой взгляд, был не сезон, но я вспомнил, что это любимый компот Вики, да, признаться, и мой, и успокоился. Зачем поднимать шум по таким мелочам? Вот если бы что-нибудь неприятное, тогда можно было бы и придраться.

Мать-настоятельница удалилась, сэр Жеральд принялся готовиться ко сну, а я подбил Юниса посетить то заведение, где только что побывал сэр Жеральд - то самое, слева от конюшни...

Выйдя направо, я прицепился к Юнису:

- Дай ириску!

- У меня нету! — защищался он.

- Врешь! Я знаю, что у тебя есть всегда! — продолжал наступать я.

- Здесь будешь есть? — он сменил тактику и решил укорить меня. — Грязными руками? - Я не для себя — я Малышу.

Юнис сдался и, покраснев, сунул мне в руку несколько ирисок. Я заглянул на конюшню. Кроме наших коней, в ней стояли еще две или три клячи — по сравнению с нашими богатырскими конями, конечно, — и несколько длинноухих серых ишаков.

Я угостил Малыша ириской, потом еще одной; пожалев, сунул по ириске лошадям Юниса и сэра Жеральда и, услышав позади сдавленный писк, обернулся.

Сквозь щель в деревянной перегородке на меня смотрели два глаза. Два сияющих глаза. И, сдается мне, два очень знакомых глаза.

— Вылезай! — скомандовал я.

Монашка нерешительно встала во весь рост из-за перегородки, за которой она от меня пряталась, полуприсев.

Да, я ожидал чего-то подобного, поэтому в обморок не упал. Монашкой тоже была Вика!

— И все триста шестьдесят пять — на одно лицо? — догадливо поинтересовался я

Монашка кивнула:

— Это очень удобно: никто никому ни в чем не завидует. Все одинаковые.

— Клоны проклятые... — пробормотал я себе под нос.

Она не поняла. Она не поняла бы этого слова и в своем нормальном облике, не то что сейчас, когда вынуждена была разыгрывать деревенскую девку (интересно, что она для этого применила: пустой цикл или просто отжала кнопку «турбо»? — у нее старый компьютер).

— Что? Какие клопы? У нас клопов не бывает, все чисто... - Да нет, это я так... Ты что тут делаешь?

— Тебя жду, — тихо произнесла она, — каждый день. Жду, когда ты обратишь на меня внимание, когда полюбишь...

Меня чуть не замутило.

— Это я уже слышал... там, наверху. А по легенде что делаешь? Как монашка, сейчас?

— Ишачонка кормлю... Вчера только родился, славный такой!

— Детеныша ослицы? — уточнил я. — Маленького ослика? Осленка?

— Да... Хочешь посмотреть?

— Нет, спасибо, — я отказался, потому что подумал: взгляну я на ишачонка — а у него вдруг окажется мое лицо... — меня друзья ждут, извини.

И я быстро вышел.

Триста шестьдесят пять Вик. По одной на каждый день, а в високосный год тоже не отдохнешь — появляется дополнительная, триста шестьдесят шестая.

Да, ни о каких ночных походах речи и быть не могло — спать, спать, спать! И поскорее.

Ночью меня мучили кошмары: мириады Вик водили вокруг меня хороводы, я путался в них, как в лабиринтах и все не мог найти выхода. Да и какой выход я мог найти, если куда ни пойди — всюду встречало меня Викино лицо?

Ну хорошо, а как она кошмары-то насылает? Или это мне самому снится, а компьютер у нее выключен?

СПАСЕМ ДРАКОНА!

Уснуть спокойно мне удалось лишь под самое утро, но, как ни странно, я успел выспаться за это время и — мало того — утром проснулся с острым ощущением чего-то несделанного и с огромной жаждой деятельности.

Посмотрев на своих товарищей, я заметил, что они также горят желанием совершать великие дела.

— Итак, — коротко сказал я, — не будем терять ни минуты. Все прекрасно знают, что нам предстоит сделать. Нам нужно убить принцессу и освободить дракона!

— Правильно! — гаркнул сэр Жеральд, расправляя плечи.

— Такая большая, а мучает такого маленького... — всхлипнул Юнис.

— По коням! — скомандовал я.

И мы поскакали. Мы даже не стали завтракать. Я был сыт по горло желанием немедленно расправиться с принцессой. Какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, куда следует скакать, чтобы как можно скорее выполнить свое предназначение. И тогда всё: свобода, награда, все блага мира окажутся у наших ног.

Правда, второе внутреннее чутье, намного слабее первого, копошась где-то на дне сознания, подсознания, кэш-памяти, шептало, что тут что-то не так, что мы вроде бы должны наоборот: убить дракона и освободить принцессу, Но явная нелепость такой мысли лишь немного смущала, но не заставляла задуматься. Как можно убивать дракона, когда он — хороший? А принцес-са — злая. Она похитила его и унесла в железной клетке. Все так говорят, все очевидцы. Вот прямо вчера нам об этом в трактире рассказывали:

- Схватила прямо на лету — огромная, злая, зубы ощерила... Лапищей своей огромадной... Он, бедный, чуть не задохнулся, а уж уписался — точно. Так она его за это чуть вообще не задушила. И в клетку сунула. Бросила ему воробья дохлого, а он цветочки любит... и ягодки!

— Ну и принцессы нынче пошли, — вторил ему другой, — в наше время таких не было!

Показался замок. Я узнал, узнал этот типовой проект средневековых замков! Все замки в этой проклятой стране построены на одно лицо — так экономнее, не надо напрягать фантазию, не надо расширять память, не надо заниматься прогрессом. И пусть он выкрашен в веселенький красный и зеленый горошек на белом фоне — я все равно знаю, что внешность обманчива, что в нем скрывается злобная и коварная принцесса, которая похитила моего маленького и слабенького драконника, а я-то так надеялся, что он станет мне усладой в одиночестве и опорой в старости...

Я мчался и не понимал, что я несусь, но логика первого внутреннего чутья не находила никаких противоречий в моих мыслях; они плавно перетекали из извилины в извилину и лишь чуть-чуть спотыкались на втором уровне внутреннего чутья, но только спотыкались, не задерживаясь.

Вот, вот она появляется — гороподобная, величиной до неба, эта принцесса, одетая в украшенное алмазами величиной с пятиэтажный дом платье, — то-то будет добыча! — и в руках у нее огромный меч, и она изрыгает пламя, но мы ее не боимся, нет. Длинный меч — длинный рычаг, а еще Архимед доказал, что длинный рычаг описывает слишком длинный путь, или же для его поворота требуется слишком большая сила. На чем-то одном она обязательно проколется!

Нас трое: трое друзей, трое рыцарей, трое воинов... Что это за рев? А, это ревет принцесса, это ее боевой клич. Так это она — родная сестра иерихонской трубы? От ее крика высыхают горы, рушатся моря, листва облетает с елок и сосен, а птицы умирают на лету и остаются висеть в небе чаинками, прилипшими к экрану компьютера...

На небе сияет мультипликационное солнце — это не солнце, это пародия на него: оно желтой аппликацией приклеено к синей бумажке неба, на котором написано «Рецепт», а лучи его, медленно поворачиваясь, пропахивают зеленую бумагу травы, прорывая ее и распугивая залегших на дневку зайцев и ежиков.

Сэр Жеральд цепляется за один луч, чертыхается, хватает его обеими руками и, дергая, отламывает. И вот он уже едет торжествующе, с лучом солнца наперевес, выставив его, словно копье. А за плечами у него сверкает еще одно копье — настоящее! Теперь у него два копья!