– Это напоминает мне одну забавную вещь, говорит За, показывая на купюру.

– Да? Ну, так что же? Расскажите, чтобы и я позабавился. Мне страшно хочется услышать что-нибудь забавное.

– Когда я возвращался, только что… а может быть, раньше, я уже точно не помню… в городе… я заметил грузовик, на боку которого были написаны буквы OAS.

– Ну и что? Что здесь необычного? Это генерал Салан[26] ездит с инспекцией. Тринадцатое мая – его выездной день. А вообще-то блондинка пошла вам на пользу!

– Ну ладно…

Он пожимает плечами.

– Плюньте на то, что я сказал. Я был пьян, наверное, мне померещилось. А может быть, это начало слова «Оазис». Гостиница «Оазис» или что-нибудь в этом роде.

– В любом случае,– я показываю на Морто,– это не померещилось. Комиссар Вайо явно считает, что двух сегодняшних трупов уже вполне достаточно. Если сообщить ему о третьем, это может испортить ему выходные. Надо засунуть этого шпика в холодильник, пока не наступят более походящие для откровений дни. В этом доме есть подвал?

Подвал находится, довольно глубокий и очень сырой, как будто специально созданный для наших целей. Мы кладем туда Морто, завернув его в одеяло.

– А теперь,– говорю я За, когда мы возвращаемся в гостиную,– слушайте меня внимательно. Блондинка не должна больше путаться у нас под ногами (как бы ни был приятен такой контакт). Оставайтесь около нее. Когда она проснется, утихомирьте ее – деньги Морто, да и я что-нибудь добавлю, помогут вам в этом – и как можно скорее запихните в поезд на Марсель или в любое другое место, неважно. А потом вы отправитесь на улицу Сен-Луи и будете наблюдать за домом Дорвиля. Это тот тип, с которым мы приехали сюда, когда вы с блондинкой собирались куда-то выйти. Наш клиент, так сказать. Надо за ним последить.

– Вот здорово! Мы теперь следим за своими собственными клиентами?

– Да, если они могут нас заложить. Надо последить за ним и помешать ему обратиться в полицию, если он вдруг соберется это сделать.

– С удовольствием. Но вы не подумали, что этому Дорвилю, чтобы выложить свои бредни, совершенно не обязательно идти самому к фараонам. А телефон на что?

– Верно. Я, пожалуй, немного переутомился. Но все же сделайте так, как я сказал. А теперь посмотрим, сколько денег мы можем пожертвовать в кубышку блондиночки.

Я раскладываю на столе деньги, взятые из бумажника шпика, и добавляю туда несколько купюр из моих собственных ресурсов.

– Вложите немного, За. После того, что между вами было, это самое меньшее, что вы можете сделать. Правда, может быть, вы не захватили деньги из Парижа?

– Вот именно. Но я предусмотрителен. У меня всегда при себе чеки, которые везде годятся к оплате. Сегодня утром, перед тем как прийти к вам в номер, я обменял один из них.

Он показывает несколько десятитысячных купюр, среди которых новенькие «бонапарты». Я хватаю их и проверяю дату выпуска. Начало июня 1962 года…

Я чувствую настоятельную потребность выпить чего-нибудь. Я нахожу бутылку и делаю большой глоток прямо из горлышка. Потом я говорю:

– Вам дали эти деньги в обмен на чек?

– Ну да.

– В «Литтораль»?

– Нет. В банке рядом с гостиницей – банк «Бонфис». Маленький местный банк, что-то в этом роде.

Я выпиваю еще рюмочку, сажусь, закрываю глаза и прокручиваю в голове всю цепь событий.

– До меня дошло теперь, За. Для Блуа – будем его пока так называть – эти деньги оказались тяжким бременем. Ему надо было найти способ обменять эти новенькие купюры с номерами, идущими друг за другом, на обычные деньги. Он не мог положить их в банк. Как, по-вашему, будет выглядеть человек, который кладет на только что открытый счет пятьдесят миллионов купюрами, недавно сошедшими с печатного станка. Он не мог положить их в банк, но банк ему был нужен. Или банкир. Или кассир, который потихоньку обменяет их. Короче говоря, сообщник! Вольный или невольный, которого будут держать в руках, благодаря (почему бы и нет) организации «бале роз», созданной специально для того, чтобы заманить в нее какого-нибудь простака, а затем скомпрометировать с помощью фотографий. Ну, как вам нравится моя речь? Я по-прежнему кажусь усталым?

– Никто не говорил, что вы устали.

– Говорил, я сам. А теперь я действительно устал. Пойду спать. Завтра я отправлюсь в этот банк «Бонфис».

– Завтра, то есть сегодня – в субботу,– банк закрыт.

– Подождем до понедельника. Если в этом будет еще смысл. За это время мы получим известия от Элен. Пока, За.

Глава IX

Игровые площадки Нестора Бюрма

Будит меня в это субботнее утро телефонный звонок. Это Дорвиль. Совершенно растерянный, судя по голосу.

– Я хотел бы извиниться за эту ночь перед вами,– говорит он.– Я немного потерял голову. Сообщать фараонам, конечно, бесполезно – это ничего не даст. В этом отношении можете больше не волноваться за меня. Простите.

– Какие могут быть извинения. Вы еще не привыкли в отличие от меня. Вы оказались втянутым во все это случайно, из-за Алжира. Я же здесь по призванию. Я прошел всю испанскую войну, на стороне Дюррути[27], и у нас с Троцким был общий друг, которого уничтожило ГПУ.

– Ах!… Ну!… Что ж…

Эти исторические реминисценции оглушили его. Я чувствую, что он хочет что-то сказать, но не может найти слов. В конце концов, промямлив еще несколько раз «гм», он извиняется и вешает трубку. Я поступаю так же, и, поскольку выспаться в этом городе все равно невозможно, я заказываю в номер белое вино с сельтерской водой, легкий завтрак и газету. Бедный Дельма! О Дакоста напечатано еще меньше, чем о Кристин Крузэ. Трагедия безумия: «Г-н Дакоста, репатриант, в приступе сумасшествия, убил свою дочь и потом сам покончил жизнь самоубийством. Перед этим он сжег остававшиеся у него деньги». Словно басня-экспресс, мораль которой: «Туристический сезон приближается». Как раз в этот момент мне звонит несчастный Дельма, чтобы выяснить кое-что для себя. Я вожу его за нос, испытывая некоторый стыд за то, что я так с ним поступаю. Теперь мне очень хотелось бы, чтобы Элен подала хоть какие-нибудь признаки жизни. Я жду этого, лежа на кровати с трубкой во рту, а заодно ломаю голову над двумя-тремя идейками, которые вертятся у меня в голове.

Проведя час в состоянии тихого помешательства, я вынимаю из кармана купюру, найденную у шпика (это не та купюра, которую получил Дакоста). И я думаю: раз Элен не объявляется и мне нечего делать, я могу еще раз попытать счастья в Сен-Жан-де-Жаку, местечке, откуда был отправлен конверт марки «Фикс» с отметкой «СЖДЖ». Говорят, там одна галантерейщица – тетушка Ламалу или Марфалу – держит подобный товар.

Я останавливаюсь пообедать в Селльнев и около трех часов приезжаю в Сен-Жан. Я навожу справки о тетушке Ламалу – в действительности ее зовут Теналу, безмозглый дурак,– и вскорости вхожу в темную лавку. Я показываю ей конверт. Такие конверты? Да, они, кажется, лежат у нее в коробке, там, на верхней полке. Их у нее нечасто покупают. «Подождите,– говорит она,– я позову сына. В моем возрасте залезать на табуретку…» Она зовет сына, который работает на заднем дворе, плавящемся от солнца. Сын послушно прибегает. Это мой любознательный парень с дороги в Праду – тот, который следил за «Дубками» в бинокль. Он тоже меня узнает и хмурится, явно обеспокоенный. На вид он так же опасен, как новорожденный ребенок.

– Привет,– говорю я.– Меня зовут Нестор Бюрма. Я частный детектив. Я хотел бы с вами поговорить, после того как вы достанете мне конверты.

И действительно, чуть позже мы с ним говорим, стоя на пороге гаража, где относительно прохладно и пахнет бочками. Это он отослал купюру Дакоста. Он нашел ее в городе, на тротуаре на улице Бурсье; теперь она уже так не называется, Бурсье – это ее старое название.

– Я знаю. Я ее тоже знал под этим именем когда-то.