Изменить стиль страницы

Чувствовалось что-то застывшее и в то же время подвижное. У меня была возможность все видеть. Чья-то рука по собственной воле то опускала меня, запертую в стеклянной клетке, на самое дно, то поднимала на поверхность. Я задыхалась, но крики мои не могли вырваться за пределы клетки. Я узнала тело Фатимы, несчастной двоюродной сестры, страдавшей эпилепсией, на которой меня женили для вида и которую я любила, так как она была воплощением скорбной боли, лишенной сострадания. Лицо ее хранило ясность, и тело оставалось нетронутым. Она покоилась на дне озера, словно старая, никому не нужная вещь. Не знаю почему, но даже крысы сторонились ее. Увидев Фатиму, я так громко закричала, что, обливаясь потом, в панике проснулась.

Мне не впервые снился подобный кошмар. Причем всякий раз в том или ином виде являлся лик прошлого. Полное забвение было невозможно. Что надо сделать, чтобы не ощущать больше своей вины, избавиться от преследования крыс и пауков?

Мне вспомнилась история с мутной водой, которая бросается в голову, и я рассмеялась. В любом случае мне придется, конечно, платить эту дань, и неважно где — здесь или в другом месте. Тут и говорить нечего. Стремясь к забвению, я не оспаривала ни законов природы, ни велений судьбы.

Итак, я приходила в себя после ужасного кошмара, а Консул избавлялся от боли, терзавшей его голову. Мы оба преодолевали тяжкое испытание, лишний раз напоминавшее о проклятии, которое лежало на нас. Это давало нам ни с чем не сравнимое чувство свободы, пусть и ненадолго. Мы тем более остро ощущали этот краткий миг свободы, что рано или поздно нас все равно должны были настигнуть призраки прошлого.

В то утро, чувствуя себя совсем разбитой, я решила сделать еще один шаг, чтобы стать ближе Консулу. В тот момент, когда он уходил из дому, направляясь в школу, я попросила его не задерживаться после полудня. Он был удивлен.

— Вот как, сестрица! Разумеется, чтобы доставить вам удовольствие, я непременно вернусь пораньше. Не пойду ни в кофейню, ни к своему приятелю цирюльнику.

Мне хотелось проводить его к женщинам. Сидящая ни о чем не узнает. Он сам покажет мне дорогу. Идея была, конечно, нелепой, но меня привлекала ее смелость. Мне было любопытно. Я ощущала странную легкость во всем теле, словно навсегда избавилась от тяжести стоячей воды, придавившей меня минувшей ночью. От этого радостного ощущения у меня мурашки пробегали по спине. Прибирая в доме, я носилась как одержимая. Затем довольно много времени провела в умывальне, я намылась и надушилась, словно готовилась к свадьбе.

Консул вернулся к пяти часам. Он принес пучок мяты и пирожные. Я сказала ему, что этому не время и что Сидящая поручила мне проводить его к женщинам. Он замер в удивлении, не находя нужных слов. Затем, выпив стакан воды, спросил, действительно ли его сестра поручила мне такое дело. Он не верил.

— Мне это крайне неудобно. Это наши дела с сестрой. Быть того не может.

Слушая его, я отметила, что лицо его прояснилось при известии о том, что мы пойдем к женщинам.

— Вы в самом деле согласны сопровождать меня? Это вас не обременит?

— Нет! Нисколько. Я любопытна. Мне представляется случай войти туда, куда без вас я никогда не ступила бы. А с вами у меня есть оправдание.

— Ну, раз вы так считаете, мне остается только следовать за вами.

Потом, помолчав немного, он добавил:

— Вернее, вы пойдете следом за мной.

— А что, если я возьму вас за руку и вы мне будете говорить, куда следует сворачивать?

Впервые в жизни я шла по улице, держа за руку мужчину. На вид мы были самой обыкновенной парой. Мужчина и женщина, идущие по улице. Ничего особенного. Но если бы чей-то злонамеренный взгляд проследил за нами и понял, в каком направлении мы идем, возможно, он сглазил бы нас и наслал проклятие до скончания дней. Так вот, глаз этот и вправду следил за нами из-за полуоткрытой двери.

На нас глядела женщина, сама оставаясь невидимой. Проходя мимо нее, я почувствовала, как меня словно стрелой пронзило; я вздрогнула. Волна бедствия настигала меня. Всем телом я ощутила опасность, то было скверное предзнаменование. Однако я предпочла не придавать этому значения и продолжала идти своей дорогой. Мы подошли к тому самому дому. Узнать его было нетрудно. Консул сказал, чтобы я не останавливалась. Я последовала за ним. Он увлек меня в темную улочку, и через низкую дверь мы проникли в неосвещенный коридор. Теперь мы были равны — нас окружала кромешная тьма.

— Не пугайтесь. Здесь есть ступенька.

Я до боли сжала его руку. Поднявшись по лестнице, мы добрались до запертой двери. Консул стукнул два раза, потом после паузы еще раз. Нам открыла женщина, верно хозяйка; увидев Консула, она сказала:

— Давненько вы не заглядывали! Да у вас теперь новая провожатая!

— Приготовьте нам чай, пожалуйста, только не очень сладкий.

Она отвела нас в мерзкую комнату с грязным умывальником. Из крана текло. В глубине стоял старый, пропахший нафталином шкаф. Я села на стул. Консул чувствовал себя как дома и улегся на кровать. Вытащив из кармана заранее приготовленную трубку с кифом, он закурил. В ожидании чая мы хранили молчание. Я глядела во все глаза, чтобы ничего не упустить, и сгорала от нетерпения. Маленькая девочка, никак не старше десяти лет, принесла поднос с чайником и стаканами и, не сказав ни слова, исчезла. Мы пили чай — чересчур сладкий, — когда появилась хозяйка в сопровождении двух женщин лет двадцати-двадцати пяти. Они не блистали красотой, но и уродливыми тоже не были; правда, ни та ни другая не проявляли особого желания остаться с Консулом. Хозяйка попросила меня описать их.

— Одна — брюнетка, с татуировкой на лбу и на подбородке. Волосы — сальные, повязаны ярким платком. Грудь большая, но отвислая. Живот; ноги толстые и волосатые; она жует жвачку. Смотрит на вас, скривив рот. Словом, она не красавица, но и не уродина. Выполняет свою работу без особого восторга и благорасположения. Вторая стройная. У нее красивая грудь, тонкая талия и пышные бедра. Волосы черные, глаза светлые. Жвачку не жует, зато у нее нервный тик, она сплевывает каждую минуту. Выбирайте.

— Кто из них остается? — спросила отлучавшаяся ненадолго хозяйка.

— Никто, — ответил Консул.

Когда все трое ушли, Консул протянул мне деньги.

— Я забыл дать вам денег, чтобы расплатиться.

Сумма была значительная. Прошло немного времени, и появилась красивая молодая женщина, она была испугана, казалось, ее вытолкнула из-за двери сама хозяйка. С недоумением смотрела она на нас, не понимая, чего хотят от нее эти мужчина и женщина. Я заметила, что она дрожит, должно быть, это ремесло было для нее внове. Следом за ней опять вошла хозяйка, явно довольная своим выбором. Она протянула руку, и я вручила ей деньги. Хозяйка собралась было уходить, когда я начала описывать молодую женщину, почти блондинку, с высокой, крепкой грудью:

— Она очень стройная, брюнетка, с крохотной грудью и тонкой талией, коротко острижена, бедра не слишком широкие, губы полные. Жвачки не жует. Проявляет большой интерес к вам.

Знаком я отослала хозяйку вместе с молодой женщиной и услышала ответ Консула:

— Вы говорите, у нее маленькая грудь и не слишком широкие бедра? Согласен, я жду ее.

Я уже сбросила с себя джеллабу и платье. Осторожно приблизившись к кровати, я развязала шаровары Консула. Затем, оставив гореть слабый свет, прильнула к нему и положила руки ему на плечи, чтобы не очутиться внизу. Он тут же овладел мной. Я лежала сверху не шелохнувшись, дожидаясь, пока он придет в себя. И снова настал этот блаженный миг. Моя неопытность искупалась полным отсутствием стыдливости и смущения. Я инстинктивно следовала желанию, и ему послушно повиновалось мое тело. Я буквально обезумела. Впервые в жизни я испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, и где — в борделе, да еще со слепым! Он был ненасытен и неутомим. Все происходило в полной тишине. Я старалась ничем не выдать себя. Не следовало посвящать его в этот обман. Улучив момент, когда он заснул, я быстро оделась и постучала в дверь.