Изменить стиль страницы

Никому не сыскать за все время похода более лживых и непотребных речей, чем эти, когда лучший ирландский король Конхобар был обозван князьком.

Между тем пошел Фиаху, сын Фир Аба поговорить с Кухулином, который первым приветствовал его.

— Верю твоим я словам, — сказал Фиаху.

— Воистину можешь им верить, — промолвил Кухулин.

— Послан я был королевой с тобой повидаться, — сказал Фиаху.

— С чем же пришел ты? — спросил Кухулин.

— Сказать, что воздано будет за убыль, постигшую Улад, а сам ты получишь награду, какую по праву присудят ирландцы. Во всякое время найдешь ты усладу в Круаху, меду довольно и вволю вина. Будешь ты принят на службу к Айлилю и Медб, что не сравнится со службой такому князьку, как твой господии.

— Вот уж нет, — отвечал на это Кухулин, — не променяю я брата моей матери на другого короля!

— Тогда приходи ранним утром назавтра к Глен Фохайне на встречу с Медб и Фергусом, — сказал Фиаху.

На другой день рано утром направился Кухулин к Глен Фохайне повидаться с Медб я Фергусом. Оглядела Медб Кухулина и про себя посмеялась над ним, ибо решила, что видит лишь мальчика.

— Это и есть знаменитый Кухулин? — спросила она и, обращаясь к Фергусу, пропела:

— Если мне и впрямь лицезреть довелось
Того, кто зовется доблестный Нес,
Не найдется среди ирландских мужей
Бойца, который был бы сильней
— Тот, кто по Маг Муиртемне летит
На колеснице, молод на вид,
Но никто из рожденных но земле ходить
Не в силах в бою его победить.
— Передай условия наши бойцу:
(Отвергнуть их — лишь безумцу к лицу)
Получит половину и жен, и коров,
Коль в битве не будет слишком суров.
— Пес Кузнеца искусен и смел.
Пораженье — отнюдь не его удел.
Никому никогда не уступит он,
Как бы ни был соперник хитер и силен!

— Поговори сам с Кухулином, о Фергус! — молвила Медб.

— Нет, — отвечал Фергус, — лучше уж ты говори с ним, ибо близко стоишь от него в этой узкой долине.

Тогда обратилась Медб к Кухулину в пропела:

— О Кухулин прославленный! Пощади!
Свою пращу от нас отведи!
Совсем затопил нас битвы поток,
Губителен, зол, кровав и жесток.
— О Медб из Мур мак Магах! Пойми
Не хочу я трусом прослыть меж людьми.
Ни за что не дозволю тебе, пока
Я жив, увести из Куальнге быка.
— Прими же участие в нашей судьбе!
О прославленный пес из Куальнге, тебе
Половину коров и женщин дадим,
Ибо ты устрашил нас мечом своим.
— Доблестны были, кто мной убит!
Уладам по праву я крепкий щит!
Будет меж нами мир навсегда,
Коль всех жен отдадите и все стада!
— Грозные воины сражены тобой,
Но зря ты тешишься похвальбой:
Устрашимся ль, богатства боясь потерять,
Одного, когда под началом рать?!
— О дочь Эохайда! В споре таком
Тот победит, кто силен языком.
Я воин и лучше сказать не мог.
От этой беседы какой тебе прок?
— О сын Дейхтре! Не услышишь от вас
Упрека за то, что сказал сейчас.
Но наши условия, о Пес Кузнеца
И для славнейшего почетны бойца!

Вот, что случилось после той песни: что ни сулили ему, от всего отказался Кухулин. Так и расстались они в той долине, разгневанные друг на друга.

Три дня и три ночи стояли лагерем войска четырех великих королевств Ирландии у Друим Эн в Конайлле Муиртемне. Но на сей раз не расставляли ирландцы шатров и палаток, не готовили яства и кушанья, и не звучала у них музыка или иные напевы. И каждую ночь до рассветного часа убивал Кухулин по сто ирландских воинов.

— Не надолго хватит нашего войска, — молвила Медб, — коли и дальше каждую ночь будет Кухулин губить сто ирландцев. Отчего бы не предложить ему условия и не договориться с ним?

— Какие же это условия? — спросил Айлиль.

— Пусть заберет он нашу молочную скотину, да пленников, что рождены в неволе и, укротив свою пращу, даст ирландцам хотя бы поспать.

— Кто ж передаст ему эти условия? — спросил Айлиль.

— Кто же, как не гонец Мак Рот, — сказала Медб.

Но отказался Мак Рот, ибо не ведал пути а не знал, где разыскать Кухулина.

— Спроси у Фергуса, — сказала Медб Мак Роту, — похоже, что он знает.

— Воистину и я ничего не знаю, — промолвил Фергус, — но думается мне, что он где-то между Фохайн и морем, наедине с ветром и солнцем после бессонной ночи, когда в одиночку разил и крушил он врагов.

Правдой были слова Фергуса.

Много снега выпало той ночью, и оттого казались все королевства Ирландии бескрайним белым простором. Скинул с себя Кухулин двадцать семь рубах, навощенных и твердых, что ремнями и веревками привязывал он к телу, дабы не помутиться в уме от приступов ярости. Велик был воинский пыл Кухулина и такой жар шел от его тела, что растаял снег на тридцать шагов вокруг, н невмоготу стало вознице сидеть близ него, ибо велики были ярость и пыл воина, и страшный жар испускало его тело.

— Идет к нам одинокий воин, о малыш Ку! — молвил Лаэг.

— Каков он собой? — спросил Кухулин.

— Темноволос, широколиц и прекрасен, — отвечал Лаэг, — одет он в чудесный коричневый плащ, скрепленный бронзовой заколкой. Крепкая плетеная рубаха на его теле. Обутые ноги ступают по земле. В одной руке у него жезл из светлого орешника, а в другой заточенный с одной стороны меч с костяной рукоятью.

— Вот что, юноша, — сказал Кухулин, — это знаки гонца. Видно один из ирландцев идет ко мне с вестью.

Между тем приблизился Мак Рот к Лаэгу и молвил:

— Кому ты служишь, о юноша?

— Мой господин вон тот воин, — ответил возница.

Тогда подошел Мак Рот к Кухулину и спросил кто его господин.

— Мой господин Конхобар, сын Фахтна Фатаха, — ответил Кухулин.

— Ответь-ка яснее, — сказал Мак Рот.

— Пока довольно и этого, — молвил Кухулин.

— Укажи мне тогда, — попросил Мак Рот, — где разыскать достославного Кухулина, за которым охотятся ныне ирландцы.

— Что бы сказал ты ему, что не можешь сказать мне? — спросил Кухулин.

— От Айлиля и Медб явился я встретиться с ним и возвестить условия мира, — ответил Мак Рот.

— С чем же идешь ты к нему? — спросил Кухулин.

— Предложить всю молочную скотину, да пленников, что рождены в неволе, лишь бы усмирил он свою пращу, ибо не сладок громоподобный удар, что обрушивает он по ночам на ирландцев.

— Случись тот, кого ты ищешь, поблизости, — молвил Кухулин, — не принял бы он этих условии, ведь чтобы не осрамиться, забьют улады молочных коров для пирушек, гостей и поэтов, коль не сыщется яловых и возложат с собой несвободных женщин, отчего народится уладам дурное потомство.