В этот день лишь одна машина была припаркована на стоянке у «Обезьяньего бара»: ярко-желтый «ренджровер», покрытый бурой пылью заповедников. Кимати поставил машину рядом, друзья вышли из нее и принялись отряхивать одежду.

— Недурной аппарат, — сказал Фрэнк, поглядывая на вместительный и мощный «ренджровер».

— То, что нужно для сафари, — похвалил машину Кимати. — Пора бы начальству и нам такую приобрести.

— Размечтался! — хмыкнул Фрэнк.

«Обезьяний бар» дремал в жаркий послеобеденный час, когда в потоке транспорта наступает спад между полуденным и вечерним наплывом. Бармен дремал на высоком табурете за стойкой. В зале было всего четыре посетителя, они сидели за столиком в самом темном углу.

Фрэнк громко стукнул кулаком по прилавку.

— Время выпить! — гаркнул он едва не в ухо бармену.

— Муса, проснись! — вступил Кимати. — Твой автобус уходит.

Муса очнулся. Он без конца грозил в один прекрасный день сесть в автобус и укатить куда глаза глядят, лишь бы подальше от Маньяни.

— Бариди (Бариди — пиво (суахили).), как обычно? — грустно улыбнувшись, спросил он у Фрэнка.

— Бариди, сана (Пиво, пожалуйста.), — подтвердил Фрэнк.

— Ну и как мартышкин труд в «Обезьяньем баре»? — спросил Кимати после первого глотка пенистого ледяного пива.

— Как всегда, — ответил Муса.

— А где толстуха официантка? — спросил Фрэнк.

— Ушла отсюда.

— Ушла?

— Еще в прошлом месяце. Является как-то утром и заявляет, что ей до смерти надоело в этой дыре. Сложила свои платьишки, «проголосовала» на шоссе и умотала то ли в Найроби, то ли в Момбасу. Куда точно, не скажу.

— Надо же, какая беда! — шутливо вздохнул Фрэнк. — А я-то собрался на ней жениться!

Муса устало рассмеялся и снова вскарабкался на табурет. Он был еще совсем молодым человеком, но, видно, махнул на себя рукой, смирился с участью не слишком проворного бармена-тугодума в «Обезьяньем баре».

— Прежде чем ты снова уснешь, — попросил Кимати, — подай-ка нам еще пару пива.

«Муса молчун, — отметил про себя Кимати. — Впрочем, если бы мне пришлось торчать всю жизнь в такой мерзкой забегаловке, я бы вообще разучился говорить».

— Эй, Муса, — громко окликнул Фрэнк. — Не хочешь ли прихватить пару свежих рубашек и вечерком прошвырнуться с нами в Найроби?

— Оставь ты парня в покое, — вступился за бармена Кимати. — Он устал от жизни. Как бы тебе понравилось просиживать здесь сутки напролет и ничего не делать, разве что с мухами сражаться?

— Я ведь только хотел дать ему возможность встряхнуться.

— А кто тебе сказал, что ему это нужно? Парню и так хорошо, он привязался к здешним мухам, приглядывает за их детишками.

Фрэнк нахмурился:

— Зачем обижать такого славного малого? Просто ему с профессией не повезло. Из него бы вышел первоклассный чиновник...

— Значит, ты советуешь ему начать все сначала? В его-то возрасте!

— Да ему всего тридцать.

— Откуда ты знаешь?

— Толстуха мне шепнула.

— А ей почем знать?

— Они же работали вместе!

— Эй вы, потише! — крикнули им из-за столика а углу.

— Спокойно, приятель, — выпалил Фрэнк в ответ. — Вы не в церкви, а в «Обезьяньем баре». — И, повернувшись к Кимати, предложил: — Хочешь пари?

— Согласен. Если ты прав — ставлю пиво.

— Спроси его самого. — Фрэнк еще повысил голос: — Проснись, Муса! Скажи-ка нам, сколько тебе лет?

Муса устало пожал плечами:

— Что-то не припомню.

— Постарайся, Муса, — не унимался Фрэнк. — Иначе я разорюсь. Правда же, тебе тридцать?

— Пусть так, тридцать, — улыбнулся Муса.

— Это жульничество, — возмутился Кимати.

— Все, ты проиграл, — обрадовался Фрэнк и велел Мусе: — Тащи две бутылки, пока он не сбежал.

— О'кэй, — буркнул Муса.

— Я не согласен! — завопил Кимати. — Нечего распоряжаться моими деньгами!

— Да ладно вам, — лениво сказал Муса и поставил перед ними пиво.

— Кому говорят, заткнитесь! — снова донесся тот же голос из угла. Оба друга оглянулись, а затем продолжали веселиться как ни в чем не бывало.

Тогда тот, кто дважды гаркал на них, поднялся из-за столика и вразвалку пошел через зал. Это был здоровенный детина в перепачканном пылью костюме сафари.

— Если дойдет до драки, — шепнул Кимати, я беру на себя крикуна.

Фрэнк, глядя на приближающегося к ним верзилу, ответил:

— Да бери их всех, дружище. Или забыл — у меня только одна рука!

Незнакомец навис над ними.

— Вы не слышали, что я сказал?

Фрэнк, уставясь в пустоту, потягивал пиво. Кимати посмотрел на забияку, потом схватил со стойки кружку и залпом осушил ее.

— Я к вам обращаюсь! — крикнул незнакомец.

— Джонни, он как будто хочет что-то тебе сказать, — произнес Фрэнк.

— Мне? — переспросил Кимати, поворачиваясь лицом к мужчине в сафари. — Вы это мне?

— Вам обоим!

— И что же? — вежливо спросил Кимати. — Мы вас слушаем.

— Я говорю, что вы слишком расшумелись, точно базарные торговки.

— Базарные торговки! — Фрэнк в отчаянье воздел к потолку здоровую руку. — Меня никогда еще так не оскорбляли!

— Ну и как ты думаешь защитить свою честь? — спросил незнакомец.

Остальные трое молодчиков поднялись из-за столика в углу и подошли к стойке. Муса приготовился в случае необходимости юркнуть под стойку.

Задиристый верзила обогнул Кимати и остановился подле Фрэнка, зловеще поглядывая на его забинтованную руку.

— Что тебе неймется, приятель? — спросил Фрэнк ровным голосом.

— Вы оба действуете мне на нервы, — ответил верзила. — Что у вас общего, интересно знать?

— Больше, чем у тебя с этими тремя макаками, — дерзко выпалил Фрэнк.

Один из подоспевшей троицы бросился к Фрэнку, но вожак, подняв руку, остановил его.

— Интересно, кто из вас застилает кровать? — продолжал глумиться вожак.

— Какую кровать? — Фрэнк повернулся к Кимати. — Что за околесицу несет этот парень?

— Он говорит не ртом, а задом, — пояснил Кимати; поворачиваясь к вожаку. — Пожалуйста, говорите ртом, чтобы вас можно было понять.

Верзила выбросил вперед правую руку, сжатую в здоровенный кулак, но Кимати был к этому готов. Он парировал удар левой рукой, и одновременно правая сорвалась со стойки и ударила верзилу в лоб полупустой бутылкой с пивом. Бутылка разбилась. Кровь и пиво хлынули вожаку в глаза.

Фрэнк тем временем повернулся на вращающемся высоком табурете и ударил здоровой правой рукой в челюсть второго молодчика, тот от неожиданности не устоял на ногах, перелетел через столик и упал.

Кимати спрыгнул с табурета, выставив разбитую бутылку острыми краями вперед.

Два оставшихся на ногах молодчика отступили назад.

— Все в порядке, приятель, — сказал один из них. — Мы и не думали ввязываться, просто зрители...

— В таком случае спектакль окончен, — объявил Кимати.— Убирайтесь отсюда, пока целы, и горилл своих прихватите.

Они повиновались, подхватили под руку ослепленного вожака и выкатились из «Обезьяньего бара».

Старый Фаруда, забредший в бар в самом начале «представления», тоже поспешил к выходу.

Муса высунул голову из-под прилавка и, не дожидаясь заказа, поставил перед друзьями еще по бутылке пива.

— Ты их раньше видел? — спросил у бармена Фрэнк, Муса кивнул:

— Они здесь частые гости.

— Что у них за занятие? — поинтересовался Кимати.

— Цепляются ко всем, — буркнул Муса и снова взгромоздился на свой табурет.

В половине седьмого Кимати вышел из постепенно заполнившегося посетителями «Обезьяньего бара», оставив Фрэнка у стойки, сел в машину, выехал на шоссе и покатил в сторону Найроби. У столба с отметкой «305» он съехал на обочину и остановился.

Ночь была ясной, небо усеяно звездами, круглая луна медленно поднималась на востоке. Два автомобиля промчались в сторону Момбасы. Тяжело груженный трейлер и автобус прогромыхали в обратном направлении, держась друг друга, чтобы долгий путь до Найроби казался веселее.