Он резко повернулся в ее сторону.

— А ты, дура, решила, что все так просто? Вышла на "бродвей", покликала — эй, братва, дело есть! — и тут же к тебе сбежались лихие ребята? Идиотка... Ты бы еще объявление в газету "Из рук в руки" дала. — Он понизил голос. — Ладно, к делу. Что там у тебя — долги? Невозврат кредитов?

— Какая вам разница?

— Значит, есть разница, если спрашиваю. Ты что, в самом деле думаешь, что это так просто — пах-пах, и в кассу, сумма прописью, число и подпись?

Она с минуту молчала и теребила широкую лямку своей спортивной сумки.

— Нет. Не кредит и не долги. Это вообще к бизнесу не имеет отношения. Просто один человек виноват. Страшно, непоправимо виноват. — Она расстегнула молнию, достала из сумки конверт, вложила ему в руку. — Тут все, абсолютно. Адреса, телефоны, круг знакомых, привычный распорядок дня. Все очень подробно.

— Значит, — он взвесил на руке конверт, — человек виноват. А в чем, позвольте полюбопытствовать? Лицо вам его не нравится? Прононс? Или он сильно потеет?

— Из-за него погиб близкий мне человек...

— Повод... — задумчиво протянул он, погружая конверт во внутренний карман пиджака. — И как вам подать это блюдо? Сделать из него отбивную котлету? Или бефстроганов? Застрелить? Отравить? Придушить?.. Валяйте, заказывайте — вы, насколько я успел заметить, человек разборчивый и с тонким вкусом...

— Как хотите.

— Ну, воля ваша. — Он встал, огляделся. — Я дам вам знать, если мои скромные труды дадут хоть какой-то результат. Вы, между прочим, правы, я действительно отошел от дел. Ну да ладно, только ради вас. Прощайте.

— Пусть она сгорит... — тихо произнесла она, обращаясь к самой себе.

Он успел отойти на несколько шагов, но эти слова все-таки достигли его слуха. Он остановился, слегка качнувшись назад, словно налетел на невидимую преграду.

— Что, простите?

— Пусть она сгорит, — повторила она уже тверже. Он вернулся, сел на свое прежнее место, помолчал.

— Так это женщина...

— Нет.

— Извините, не понял.

— Нет. Это не женщина. Это ведьма. А ведьм во все века сжигали на кострах.

— Мадам, я еще в прошлый раз хотел вам кое-что сказать...

— Что сказать?

— Что вы большая сволочь.

Она расхохоталась:

— Ошибаетесь.

— Да что вы? — с деланной озабоченностью в голосе спросил он.

— Да. Я не просто большая сволочь. Я самая большая сволочь в этом городе.

— Ну-ну... В таком случае я подыщу вам какого-нибудь подонка, — он подумал и добавил: — Самого отъявленного подонка в этом городе.

— Идет! Какая это будет восхитительная парочка! — весело откликнулась она.

Спустя несколько дней у нее дома раздался телефонный звонок.

Она молча выслушала какое-то короткое сообщение, кивнула.

Положив трубку, она некоторое время курила, глядя в серее, запыленное поле телеэкрана и роняя пепел мимо пепельницы, потом резко поднялась, оставив недокуренную сигарету тлеть в просторном ложе квадратного фаянсового блюда, по слегка скошенной боковой стенке которого бежали три белых оленя, насадивших на рога пурпурный диск солнца и волочивших за собой крупные буквы: "FINLANDIA.Wodka of Finland".

Она откинула крышку изящного секретера из карельской березы, сняла с полки плоский металлический ящичек, напоминавший банковский сейфовый карман для хранения драгоценностей и прочей мелочи, открыла его и долго отсчитывала деньги, выкладывая их штабельками.

Отмерив необходимое количество банкнот с овальным портретом президента Франклина, она сложила деньги в кожаную сумочку на молнии, небрежно бросила ее на дно хозяйственной сумки и сказала собственному отражению в зеркале:

— Самый отъявленный подонок, говоришь?.. — и взвесила на руке сумку. — Подонкам приходится хорошо платить.

Ювелир наверняка ее заметил, но виду не подал — он сидел за оградой на лавочке, опустив голову. Несколько раз он поднимался, поправлял цветы на гранитной надгробной плите и возвращался на место, смотрел на скромный, но очень ладный, уютный какой-то памятник, выполненный с тем тонким вкусом, которого явно не хватало большинству здешних изваяний. Памятник представлял собой черный, на первый взгляд грубо и случайно, однако на самом деле очень точно обработанный камень с изящной полукруглой нишей для свечи в левом верхнем углу, откуда словно вытекала гладкая отполированная "река" с именами людей, покоившихся под плитой.

Она прогуливалась между оградами, стараясь не терять его из виду.

Получасовая прогулка утомила ее, к тому же ветер потяжелел, опустился к земле и теперь шнырял меж могилами. Она замерзла и решила, что с моционом на свежем воздухе пора заканчивать.

— Вам не приходило в голову, что являться сюда кощунственно? — сухо спросил ювелир.

— Ах, вон что, — раздраженно ответила она. — Черт же меня дернул связаться с человеком тонкой душевной конституции. Бросьте вы, бросьте... Мы с вами не на интеллигентской кухне и не на светском рауте, так что будем называть вещи своими именами. Я успела заскучать, пока вы тут медитировали. — Она зябко поежилась. — Деньги в сумке, все точно, как в аптеке.

Он поморщился, потянул носом воздух.

— Берите берите, — сказала она. — Деньги, как известно, не пахнут.

— Еще как пахнут, мадам, еще как, — покачал он головой.

— Да? И чем же?

Он медленным взглядом обвел кладбище:

— Да вот этим... Могилой.

— Будет вам... Так как обстоят наши дела?

— Сносно.

— Что значит — сносно? Дела или обстоят, или нет.

Он сумрачно глянул на нее и сложил руки на груди:

— Вам подойдет. В самый раз будет.

— Что значит — мне подойдет? Мы не в ателье на примерке.

— Вам подойдет, — твердо повторил он. — Этот парень, по слухам, отъявленный подонок. Вы составите чудесную пару.

— Вот это другое дело. — Она сняла с плеча сумку, повесила ее на ограду. — Вот. Тут все, как было договорено.

Ювелир не двинулся с места.

— Вы хотите сказать, что мне надо приплатить вам за красивые глаза? Глаза у вас в самом деле симпатичные. Но в делах такие мелочи роли не играют. И вот еще что... Избавьтесь вы от своей дурацкой привычки то и дело поправлять зачес.

Он демонстративно провел ладонью по виску.

— Насколько я понимаю, этот ваш суженый не сегодня завтра будет здесь. Он уже в пути... Одна просьба...

— Да?

— Не попадайтесь мне больше на глаза. Вы будите во мне какие-то дремучие пещерные инстинкты.

— Так это же прекрасно! — веселым тоном отозвалась она, повернулась и энергичной походкой направилась к выходу с кладбища.

Она обогнула колумбарий, вышла на главную аллею, но здесь, напротив какой-то ограды, накрытой зачем-то куполом из полупрозрачной синтетической пленки и оттого напоминавшей огородный парник, она вдруг резко остановилась.

Трубач стоял, ссутулившись, у поворота на боковую аллею, тупо глядя в картонную коробку из-под обуви, возле которой, свернувшись калачиком, дремала неопределенной масти собачка с острой лисьей мордочкой.

Музыкант поднял трубу, поцелуйно подвигал бескровными губами, вмял в рот мундштук и огласил окрестности долгим, протяжным звуком.

Он старательно, хотя и не всегда точно, соскальзывая на высоких нотах, выводил траурную мелодию, но взгляд его по-прежнему был направлен в коробку, на дне которой покоилась горка мелочи, — ему мало давали тут, куда меньше, чем самому последнему балалаечнику в подземном переходе, но он упорно приходил каждое утро на это место и провожал матовым прохладным голосом своей трубы бредущих мимо людей, которые при виде его бледного и бесщекого, отдающего в синеву лица и скучных глаз в оправе воспаленных розовых век почему-то опускали взгляды и убыстряли шаг.