Трофейные команды на месте принимали решения об изъятии и вывозе обнаруженных культурных ценностей, как «брошенного» или «бесхозяйного» имущества, в целях их сохранности от порчи, разрушения или расхищения. Так же, как и зондергруппы штурмбаннфюрера Кюнсберга, люди Грабаря свозили найденное на специальные склады, там производили отбор на вывоз. Упаковывали, делали опись, грузили в вагоны. Можно предположить, что многое из музейных предметов, минуя склады Бюро экспертов, уходило в вагоны, где распоряжались другие люди, настоящие военные — адъютанты и порученцы генералов и маршалов.

В трофейной кампании будет принимать деятельное участие генерал Крюков, четвёртый муж Руслановой. В его гараж в Москве попадут четыре трофейных легковых автомобиля. Из пятидесяти тысяч захваченных. Но вот картин в руслановском собрании, к тому времени уже большом, довольно изысканном и цельном, отражающем вкус и стиль владелицы, из поверженных немецких городов не оказалось. Ни одной! А ведь они, полотна европейских мастеров, всегда, и тогда тоже, ценились выше и дороже. Ни возвышенных немцев, ни утончённых итальянцев, ни изысканных голландцев в свой дом она не впустила. Только русская живопись! Торжество русского духа! И все работы купила на честно заработанные деньги.

На формирование собрания картин любимых художников у Руслановой ушло почти 20 лет. Гонорары порой почти целиком тратила на покупку очередной картины. Русланова была не просто коллекционером или богатой дамой, которая вкладывала лишние деньги в картины, поскольку они всегда будут в цене. Она создавала мир своего дома таким, чтобы всё в нём помогало главному — песне.

В её коллекции были картины Нестерова, Кустодиева, Серова, Малявина, Сурикова, Врубеля, Сомова, Шишкина, Репина, Поленова, Васнецова, Верещагина, Айвазовского, Тропинина, Левитана, Маковского, Крамского, Брюллова. Этот ряд, кажется, говорит сам за себя.

Общение с Грабарём и другими художниками, чтение литературы по искусству дали свои плоды. Русланова стала прекрасно разбираться в живописи, в художественных направлениях. Знала биографии художников. Чувствовала их манеру, стиль. Обладала поистине феноменальной интуицией, которая и была результатом воспитания души, признаком изысканного вкуса.

Порой подолгу и горячо спорила со специалистами, и те нередко ей уступали. Либо потом оказывалось, что права всё же она.

— Не профессор, — говорила она не без гордости, — но подлинник от копии отличить всегда сумею.

Как-то во время концертов в Ленинграде супруги Нина Васильевна Пельцер[26] и Николай Яковлевич Янет[27] пригласили Русланову на обед. Зная увлечение певицы и своей приятельницы, хозяин во время обеда вышел в другую комнату, снял со стены своё любимое полотно «Пастушок» кисти Репина и вынес, чтобы показать его Руслановой.

Она залюбовалась. Потом сказала:

— Вещь, что и говорить, преотличная! Только вот ноги у мальчонки не Илья Ефимович писал.

— А кто же?! — спросил обескураженный Янет.

— Брат его родной. Ведь работа эта из псковской коллекции…

Хозяин пожал плечами и растерянно сказал:

— Да уж не знаю…

— Ну, зато я знаю точно — из псковской.

Впоследствии супруги пригласили эксперта, и тот подтвердил слова Руслановой.

Другую историю в артистической среде часто рассказывают в качестве анекдота.

Актёр Владимир Хенкин[28], зная любовь Руслановой к русским мастерам, тоже купил старинную картину и решил поразить певицу своим приобретением. Как конферансье он в последнее время часто выступал в одних концертах с Руслановой.

Хенкин встретил дорогую гостью в прихожей, помог снять шубу.

— Ну, где твоё добро? Показывай! — Со своим конферансье она была накоротке, не церемонилась.

Хенкин сдёрнул материю со старинной рамы и торжественно объявил:

— Тропинин! Портрет Ивана Андреевича Крылова! Уникум! А?!

Русланова восторга товарища по сцене не разделила, внимательно осмотрела картину, вздохнула и, покачав головой, сказала:

— Ну, что не Тропинин, так это и необязательно. Ошибиться может каждый. Но изображён-то и не Крылов!

— А кто же? — растерялся расстроенный Хенкин.

— Это, Володя, собственной персоной Михаил Семёнович Щепкин! Был у тебя в прошлом такой коллега!..

Гаркави пристрастил нашу героиню и к коллекционированию драгоценностей.

В то время этим были увлечены многие состоятельные граждане СССР. Нам известны только некоторые коллекционеры из артистической среды. Если разложить все камешки и золотые украшения по мешочкам и выставить эти мешочки в ряд по ранжиру — вот забавное зрелище было бы! — то мешочек Руслановой оказался где-нибудь в конце этой длинной шеренги.

«Бриллиантовую» историю мы на время оставим, поскольку посвятим ей отдельную главу.

Гаркави внёс в жизнь Руслановой лёгкость, изящество и ту соль, которой конечно же не хватало ей, когда она жила с чекистом Науминым. Полного счастья по-прежнему не было, но некое ощущение его или чего-то похожего она получала. Во всяком случае, её концертной деятельности, росту артистической карьеры союз со знаменитым конферансье помогал немало. И она дорожила этим.

У них в доме часто собирались дружеские компании, устраивались весёлые вечеринки. Это были своего рода пиры единомышленников, людей одной профессии. А потому зачастую они носили характер капустников. Но — ничего вычурного и искусственного. Пошлой драматургии Русланова терпеть не могла, а уж в своём доме ничего подобного никогда не позволила бы.

И она, и Гаркави любили гостей. Угощали щедро и вкусно.

На стол целиком подавались окорока, запечённые гуси и индейки, рыбы и горы румяных пирогов. Её столы и её гости были буквально живым олицетворением кустодиевских «Чаепитий в Мытищах» и «Мещанских радостей». Только радости эти наполнялись ещё особым отношением друг к другу, общим уважением к профессии, обаянием любимого дела.

На такие посиделки за рюмкой чаю в прежние времена собирались поэты и писатели, художники, музыканты и артисты. У всех было своё застолье. Их объединяли дружество, творчество и то, что теперь назвали бы корпоративными интересами. Пили, пели, бранили, превозносили, ниспровергали и с радостью близкой родни смотрели друг другу в глаза…

Руслановские пироги. О них ходили легенды. Отведать их и конечно же провести вечер с хозяйкой, потолковать о том о сём мечтали многие. И многие в её доме бывали.

Пироги она пекла сама. А секреты вынесла из саратовской деревни, от бабушки. Подавала пироги с яблоками, с грибами. Но истинным шедевром её кулинарного искусства были пироги с капустой. Вся артистическая Москва гудела о руслановских пирогах с капустой.

Пили, ели, шутили, смеялись, рассказывали анекдоты.

Одна из актрис, бывавших на руслановских посиделках, обладала даром пародировать своих коллег, причём делала это с таким безжалостным юмором, что хоть смейся, хоть плачь.

Когда гости уже переходили в стадию безудержного веселья, Русланова просила её изобразить кого-нибудь из присутствующих. Та изображала, и тогда хохот переходил в стон.

Затем хозяйка просила:

— Ну покажи меня! Покажи меня!

Та брала непродолжительную паузу, чтобы войти в роль, и показывала.

Русланова, как рассказывали участники этих вечеров, первой заливалась смехом.

Сцены и мини-интермедии всякий раз были разные, за что Русланова их и любила. Вот одна из них.

Подруга изображала Русланову, готовящуюся в гости или к выходу на сцену. Не глядя в зеркало, красит брови и губы, как всегда, безукоризненно точно, при этом говорит: «Я своё лицо наизусть знаю. А зеркало теперь уж поздно заводить. Кого я там увижу?»

Другая сцена. Певица, готовясь к приёму гостей, пробует угощения и вдруг находит то или иное блюдо недостаточно солёным или недостаточно острым; щедрой рукой сыплет на блюда то и другое, приговаривая: «Вот теперь — полная кульминация!»