Купфершлегер заходит в канцелярию почти каждый день. И он не упускает случая поговорить с русскими, особенно с Тягуновым, к которому питает большую симпатию. Через Купфершлегера кое-что уже удалось сделать. Пользуясь правами представителя шахты по делам военнопленных, он несколько раз отправлял в лагерь продукты сверх положенной нормы, хотя в документах указывался вес, точно соответствовавший лагерным нормам. Оказал Купфершлегер и еще одну услугу. По «заявкам» Тягунова он переставлял нужных людей в шахте по сменам, забоям, рабочим местам. Но все это Купфершлегер мог делать просто по своей доброте, из симпатии к русским, не догадываясь, что он работает на подпольную организацию. И до сих пор, помогая пленным, он не подвергал себя большому риску. Пойдет ли Купфершлегер на сотрудничество с подпольной организацией, станет ли он рисковать жизнью ради русских? Тягунов не был в этом уверен. Но он помнил слова Петро: Купфершлегер не предаст.

Тягунов ждал Купфершлегера весь день. Но он пришел в канцелярию только перед концом работы.

В канцелярии, кроме писарей, сидели лагерь-фюрер Виганд и зондер-фюрер Траксдорф. Купфершлегер дружески с ними поздоровался, уселся за свободный стол.

— У вас, кажется, свежая газета, господин лагерь-фюрер? — обратился он к Виганду, читавшему газету. — Что там новенького, хорошего?

— Можете прочитать. — Виганд снял очки и протянул газету. — Наши выпрямляют линию фронта…

Купфершлегер взял газету, стал читать сводку.

— Ого! «Сбито двенадцать английских и тридцать шесть советских самолетов! Два наших истребителя не вернулись на свою базу…» — Купфершлегер опустил газету и спросил с серьезным видом: — Вы слышали, господин лагерь-фюрер, Гитлер сказал, что все сбитые немецкие летчики попадают прямо в рай?

— Да, конечно.

— А сколько вчера вы потеряли самолетов?

— Вчера? Ни одного. Наши летчики дерутся прекрасно. О, немецкие асы!

— Да, да, разумеется… Но представьте себе, господин лагерь-фюрер, как раз вчера у врат рая произошла неприятная сцена. Пришли несколько немецких летчиков, немного, человек так десять-пятнадцать, а их в рай не пускают. Что? Как? Почему? Нам сам фюрер обещал рай! А им отвечают: правильно, мы всех сбитых немецких летчиков без всяких формальностей пропускаем в рай. Пожалуйста! Но ведь сегодня, согласно вашей сводке, не сбито ни одного немецкого самолета…

Лагерь-фюрер смотрит на Купфершлегера, по-бычьи наклонив голову, выставив тяжелый лоб. Он не знает, как ему поступить: разразиться бранью или рассмеяться. Но на лице бельгийца такая добродушная, невинная улыбка! Лагерь-фюрер оглушительно хохочет, крутит большой, коротко стриженой головой.

— Придумают же, подлецы!

Помощнику главного инженера шахты дозволительны такие шутки. Он с немцами в дружбе. Лагерь-фюрер не раз хорошо угощался в богатом коттедже Купфершлегера. Бывает там и сам господин комендант…

Лагерь-фюрер уходит к коменданту. Траксдорф копается в бумагах и что-то сердито бубнит себе под нос. Купфершлегер подходит к старшему писарю, просит найти какую-то справку. Тягунов передает справку вместе с запиской: «Нам необходимо встретиться. Здесь, после работы».

Купфершлегер приходит ровно в семь. Кроме старшего писаря, в канцелярии уже никого нет. Купфершлегер садится у стола, молча закуривает. Лицо его серьезно, — губы плотно сжаты. Он понимает, что предстоит важный разговор.

Тягунов сразу объяснил, для каких целей нужен приемник, и сказал, что русские рассчитывают на его помощь.

— Хорошо! — Купфершлегер кивнул головой. — Все, что в моих силах, я сделаю… Но как подойти к ним, к этим болванам? — Напряженно думая, он постукивал пальцами по столу. — Постойте, постойте… Здесь есть микрофон! Из этой комнаты Шрейдер вызывает бараки… Репродукторы во всех бараках?

— Да, во всех.

— Хорошо!.. — Купфершлегер быстро поднялся. — Я не могу задерживаться, Борис. — Он первый раз назвал его так: Борис. — Кажется, у нас это получится!

На другой день Купфершлегер направился прямо к коменданту. Он застал там Траксдорфа.

— О, и господин зондер-фюрер здесь! Чудесно… — Купфершлегер по обыкновению добродушно улыбается. — Вы знаете, у меня возникла превосходная мысль. Да, да… Я даже сказал себе: молодец, Купфершлегер, твоя голова еще на что-то годится…

— Вы в этом сомневались, господин Купфершлегер? — комендант, протягивая руку помощнику главного инженера, ухмыльнулся.

— Я убедился, что мы с вами плохо работаем. Не можем выжать из этих русских побольше… Я не против карцера, голодных пайков. Все это надо, надо… Но ведь нет результатов, господин комендант! Результатов нет! — Купфершлегер сокрушенно разводит руками. — Боюсь, что нам придется отвечать перед Берлином. Выработка падает и падает! А в Берлине шутить не любят…

— Что вы тянете? — недовольно перебивает комендант. — Если есть дело, так выкладывайте! — Комендант не хочет подать вида, но он страшно заинтригован. Еще бы! Добыча угля срывается, а он ничего не может с этим поделать.

— Этим русским надо поднять настроение, дух поднять, господин комендант.

— Уж не хотите ли вы, чтобы я их коньяком поил или духовой оркестр в лагере завел?

— Нет, духовой оркестр не обязательно, господин комендант. Хотя, может быть, и это следует сделать… На первый случай можно предавать немецкую музыку. Немецкие марши! Господин Геббельс именно так делает… Пропаганда! Создать настроение! Пусть они слушают немецкие передачи, немецкую музыку. Это подействует лучше, чем тюрьма, могу вас уверить!

— Господин Купфершлегер говорит правильно. Это не дело — тюрьма… Надо знать русского человека! — произносит Траксдорф, многозначительно поднимая вверх указательный палец.

Комендант молчит, щурит глаза.

— Но у меня нет приемника… Где я возьму приемник? Не покупать же мне его!

— Приемник даст шахта. Это в наших интересах. Нам нужен уголь, господин лагерь-фюрер. Мы не хотим остаться без головы…

— Шахта? Тогда другое дело… Один приемник? А может быть, вы два дадите?

— Будет сделано! — Купфершлегер понимающе подмигивает коменданту. — Для вас я устрою превосходный приемник…

Через два дня в канцелярии уже стоял мощный многоволновый супер первого класса фирмы Филлипс. В присутствии коменданта приемник поместили в обитый железом ящик и закрыли на замок. Ключ забрал комендант.

— Шрейдер, без моего разрешения не включать. И не отходить от приемника, когда он работает! Головой ответите! И вообще надо поменьше его включать. Ну его к черту, этого Купфершлегера, с его выдумкой… Музыки им надо! Я бы дал им музыку…

Приемник есть. Теперь надо перестроить работу канцелярии так, чтобы писаря могли находиться в ее помещении в любое время, особенно рано утром и поздно вечером, когда нет ни немцев, ни «воспитателей». Но как это сделать? Как убедить лагерь-фюрера, что писарям необходимо находиться в канцелярии круглые сутки? Правда, повод для этого имеется, и довольно убедительный: ночью переводчиков нет, поэтому солдатам конвоя приходится бродить по затемненному лагерю в поисках бараков очередной смены. Часто происходит путаница, поднимают не те бараки, которые нужны, и из-за этого колонны с опозданием прибывают в шахту. Ничего этого не было бы, будь ночью дежурный писарь. Довод основательный. Но как начать разговор об этом с лагерь-фюрером? Не вызовет ли эта «старательность» у него подозрений? Надо выждать удобный случай. И сделать так, чтобы лагерь-фюрер сам пришел к этому решению…

Повод для разговора нашелся на другой же день. Солдаты не разбудили вовремя поваров, завтрак для утренней смены запоздал. Вместо пяти часов утра пленных отправили на шахту в шесть. Комендант посадил на гауптвахту старшего конвоя и накричал на лагерь-фюрера, отвечающего за внутренний порядок.

Виганд весь день ходил надутый, распекал всех, кто попадался под руку. Досталось от лагерь-фюрера и Тягунову.

— Никакого порядка! Смотрите у меня, смотрите… Поваров не могли разбудить! Подлецы! Канальи!