Всего два раунда необходимо провести нам. Мой Федотыч в перерыве много не говорил, лишь сказал, что и по очкам я не выигрываю этот бой. Что-то советовать он мне не стал, лишь протирал мое лицо от пота и постоянно при этом кряхтел, толи от усердия, толи от волнения.

   - Соберись, попробуй свои приемчики - он все-таки перед выходом на ринг попытался мне подсказать, что надо делать. И я постарался. Привыкнув, что я пытаюсь уйти от его длинных рук соперник не ожидал, что я сразу же попру на него и, войдя в близкий контакт, сходу проведу серию ударов. Прямой в голову, затем хук слева и добавил прямой в грудь. То, что у меня сильный удар тренер хорошо знал и запрещал мне использовать его против слабых мальчишечьих костей, но здесь я не стал церемониться и то, что после моего удара у парня подкосились ноги и он упал, я предвидел и даже не подумал, что делаю неправильно. Мне необходима была эта победа. Мое слово в глазах всех кто слышал его должно означать и его непременное выполнение. Пусть это мелочь в глазах других, но она должна запомниться всем.

   Дома меня с нетерпением ожидали мои друзья. Они эти две недели на тренировки не ходили, отдыхали. Уже конец июля, наш "парк отдыха" выглядел неплохо, почти все деревья принялись, цветы на клумбах вовсю уже цвели. Правда дорожки как-то все расползлись, сказалось, что края мы так и не смогли ничем четко обозначить, бордюров нам никто не дал.

   - Работаем тут понемногу, совсем уже в тимуровцев превратились. - Вроде как, жалуясь, и в тоже время с гордостью докладывал мне Табак о проделанной работе. - Поливаем постоянно, девчонки за цветами ухаживают, вот думаем, как и чем скосить траву, косить то нечем, да и некому. Тут еще чуть было катастрофа не произошла. Представляешь, козы у Трофимовых выбрались со двора и прямым ходом сюда в наш скверик. А для них ведь все что растет, все съедобно. Хорошо, что тут были девчонки, спасли наши кусты от уничтожения.

   Я, прослушав все местные новости, тоже в долгу не остался, и подробно рассказал о соревнованиях, добавил также в конце рассказа и то, что тренер дал нам возможность еще отдохнуть целую неделю.

   - Предлагаю всей командой смотаться на рыбалку, на Белое озеро. А что, и отдохнем, и потом доброе дело сделаем, захватим карасиков для нашего озера, а то там кроме лягушек и головастиков никого больше не заметишь. Сухарь, ты как, сможешь с матерью договориться, чтобы она нас взяла на свой поезд. - Только тут я обратил внимание на разукрашенную физиономию своего товарища, которую он пытался скрыть от меня.

   - Что с тобой? Кто тебя так разукрасил? Даже хуже чем у меня было зимой?

   Сухарь явно стеснялся говорить, кто его так отделал. Он вообще старался не открывать всем свои домашние дела. Но мы-то не слепые. То, что его мать, пытаясь найти и себе женское счастье, забывала при этом о том, что у нее вполне уже взрослый сын, никому из нас секретом не было. Очередной "мужчинка", поселяясь в халупе, а иначе и не назовешь дом, который она не смотря ни на что смогла слепить из того что было под рукой, начинал качать права и требовать внимания только к себе. Ничего естественно не принося в дом и не пытаясь улучшить этот слепленный в основном из остатков привезенного матерью Сухаря из родной деревни дома, где жила она со своей матерью до того как вышла замуж за машиниста паровоза и переехала в его дом. Откуда он ее выгнал буквально через год за чересчур свободное понимание ею отношений с другими мужчинами. Руководство железной дороги пошло ей навстречу дали ей участок, помогли с перевозкой этого домишки из деревни вместе с полуживой матерью сюда, и даже помогли ей построить этот дом. Поговаривали, что она в то время была любовницей аж самого профсоюзного деятеля железнодорожного управления узла. Правда это или нет, так и не узнали любопытные соседи. Тем не менее, ей помогли встать на ноги и худо-бедно, но свой угол вместе с больной матерью и сыном они имели. Алименты от первого мужа и небольшой заработок от работы проводницей в поезде вполне хватило бы ей для нормальной жизни одинокой женщины. Но она не хотела жить в одиночестве, и в погоне за своим очередным "счастьем", совсем забывала о матери и сыне. Если бы не моя мать, которая успевала и там помощь оказывать, то неизвестно смогли бы выжить маленький ребенок и старая больная женщина, которая даже выйти в туалет не могла самостоятельно.

   Поэтому я примерно представлял что там, в семье Сухаря произошло, и я вспомнил, что именно подобный инцидент повлек за собой появление у него болезни "недержание мочи" и потом эта болезнь привела его к самоубийству. Ни в коем случае я не мог допустить повторения той ситуации.

   - Так, давай колись, мужик матери постарался? А мать дома была?

   - Нет, мама на работе, а этот бугай напился и стал меня бить. У него кулаки-то как четыре моих, я не смог ничего ему сделать.

   - Он где сейчас?

   - Не знаю, я из дома убежал.

   Вокруг меня стояли четверо из нашей команды. Табак, Сухарь, Генка Давыдов, или Давыд, как мы его звали и Узбек, я пятый. Мне подумалось, что для моей задумки вполне хватит. Я не стал привлекать ни участкового, ни соседей, это никак не повлияет на психологическое состояние моего друга. Клин вышибают клином, его испуг можно вылечить только тем, что он его, испуг я имею в виду, прочтет в глазах своего обидчика. А там посмотрим. Будет его донимать эта болезнь или она вылечится, еще не начавшись. Сейчас необходимо вылечить парнишку от испуга, заставить мужика, что распустил руки против пацана испытать страх и как можно более сильный и явно видимый обиженным им мальчишкой.

   Мудрый человек сказал: "Три вещи никогда не возвращаются обратно: "время, слово, возможность" и это правильно, но не в моем случае. Время вернулось, возможность можно повторить и изменить. А вот слово нет, оно всегда одно и всегда говорится впервые, даже если ты его повторяешь, оно все равно новое.

   Возможность изменить судьбу моего друга есть, и этим я изменю время. Что из этого получится? Пока не знаю, но слово произнесено, и оно уже не повторится в другом его понимании. Человек сказал - человек сделал. Только так и не иначе.

   Меня поразила бедность быта присутствующая в этом доме, почти близкая к нищете: маленькая комната сразу после полуразваленных сеней с большой русской печкой посередине, железной армейской койкой в углу, и столом, сделанным из деревянных досок и накрытым скатертью, вот и вся обстановка. За печкой в другом углу была имитация кухни. Стол с тумбой, открытые деревянные полки с немногочисленной посудой и керогаз, стоящий на тумбочке возле рукомойника. Несомненно тому Кольке в чье тело влез я, было все это знакомо и удивления не вызывало, но для меня повидавшего что-то подобное в моей жизни в роли бомжа видеть эту убогость было почему-то жутко неудобно. Как-то не вязалось то, что было перед глазами со счастливым нашим детством, о котором так вдохновенно говорили с трибун руководители партии и правительства. Ну не было у меня сейчас желания сказать, как хорошо мы жили при Советской власти. Я все понимаю и то, что еще совсем недавно отгремели залпы страшной войны, и то, что надо порох держать сухим на случай другой войны, и что трудно восстановить народное хозяйство. И что не сразу Москва строилась. Все знаю, все понимаю, но и тот факт, что в той жизни эта семья так и прожила в этом убогом домишке всю свою жизнь, говорил сам за себя. Не все хорошо в королевстве Датском, что-то мы делали не так. И то что мать Сухаря своего счастья так и не нашла, только сына потеряла, единственного человека, который мог бы быть ей в утешение на старости тоже все из той же оперы. Нелюбовь к своему народу, его нуждам, его чаяниям - вот это мне не понять никогда. Не стало у нас традицией проявлять заботу о человеке, не стало ее и тогда когда в руки малочисленной группы людей перешли все богатства страны что так самозабвенно копили наши отцы, а потом и мы сами. Благотворительность не стала необходимостью богатого человека, а если и сделает кто-то, что-то подобное, так надзорные органы тут же проявляют интерес, а откуда у человека лишние деньги и почему это он занимается благотворительностью для какого-то там бедняги, а не отдаст эти деньги в надлежащие руки, раз они у него лишние.