Проблема отопления так и не была разрешена окончательно на протяжении всего XIX века. В доме приходского священника мистера Маршема камин имелся практически в каждой комнате, даже в гардеробной, и это не считая огромной плиты на кухне. Чтобы все их почистить и растопить, надо было приложить немало усилий, однако несколько месяцев в году дом почти наверняка оставался холодным (он и сейчас остается таким). Дело в том, что камины — недостаточно эффективные обогреватели; они способны прогреть лишь очень маленькие помещения. Это обстоятельство не слишком волновало жителей такой относительно теплой страны, как Англия. Но на большей части территории Северной Америки в морозные зимы дело обстоит иначе: Томас Джефферсон жаловался, что однажды вечером он не смог писать, потому что в чернильнице замерзли чернила. Мемуарист Джордж Темплтон Стронг записал в своем дневнике зимой 1866 года, что даже при двух жаровнях и ярко пылающих каминах температура в его бостонском доме не поднималась выше тридцати восьми градусов[47].
На эту проблему обратил внимание Бенджамин Франклин, который изобрел так называемую «печь Франклина» (или «пенсильванскую печь»). Печь Франклина была несомненным усовершенствованием — но больше в теории, чем на практике. По сути дела это была металлическая печь, встроенная в камин, но с дополнительными дымоходом и вентиляционными отверстиями, которые могли менять направление воздушного потока и гнать в комнату больше тепла. Однако эта печь имела слишком сложную конструкцию и дорого стоила; к тому же ее установка требовала огромных — и часто неосуществимых — переделок в доме. Главным элементом системы служил второй, задний, дымоход, чистить который, как оказалось, было невозможно (для этой цели его следовало бы полностью разобрать). Кроме того, пенсильванская печь нуждалась в поддувале, которое следовало устраивать в подполе, чтобы в печь поступал холодный воздух, а значит, она не годилась для верхних этажей и домов с подвальными этажами, а таких было множество.
Проект Франклина был усовершенствован: в Америке этим занялся Дэвид Риттенхаус, в Британии — Бенджамин Томпсон, граф Румфорд; но настоящий комфорт пришел в дома, когда люди махнули рукой на свои камины и выставили печь прямо в комнате. Такая печь, известная как голландская, пахла горячим железом и сушила воздух, но хотя бы обогревала жильцов.
Американцы продвигались на запад, осваивая прерии Среднего Запада. Вместо дров им приходилось использовать стержни кукурузных початков и сухие коровьи лепешки, которые они остроумно и довольно забавно именовали «наземным углем». В этих диких местах в печку летел также жир всех видов — свиной, олений, медвежий, рыбий и даже жир странствующих голубей, хотя такое топливо сильно дымило и воняло.
Печи стали навязчивой идеей Америки. К началу XX века патентное ведомство США зарегистрировало свыше семи тысяч заявок на различные их виды. Но у всех печей имелось одно неприятное свойство: на их растопку и содержание уходила масса усилий. Согласно одному бостонскому исследованию, типичный камин 1899 года в неделю сжигал три тысячи фунтов каменного угля и вырабатывал двадцать семь фунтов золы, а уход за ним отнимал три часа одиннадцать минут. Если в доме, помимо каминов, были еще и печи — например, в кухне и гостиной, — это сильно прибавляло работы. Еще один существенный недостаток печей заключался в том, что они здорово затемняли помещение.
Постоянное присутствие горючих материалов и открытого огня в доме привносило элемент опасности и тревоги в повседневную жизнь человека. Сэмюэл Пипс однажды записал в своем дневнике такую историю: работая за столом, он склонился над свечой и вдруг почувствовал отвратительный едкий запах, похожий на запах паленой шерсти. Только тогда он заметил, что его новый (и весьма дорогой) парик объят пламенем! Такие мелкие пожары были нередкими. Практически во всех комнатах имелся источник открытого огня, а дома на удивление легко воспламенялись: почти все, от соломенного матраса до тростниковой крыши, только и ждало малейшей искры. Чтобы снизить риск ночного пожара, тлеющие угли накрывали особыми выпуклыми крышками, которые назывались couvre-feu[48] (отсюда произошел термин curfew, «комендантский час»), но это были всего лишь полумеры.
Технологические усовершенствования иногда повышали качество освещения, но наряду с этим усиливали пожароопасность. Лампы Аргана были неустойчивы и легко опрокидывались: чтобы направить поток топлива к фитилю, приходилось поднимать топливный резервуар. Если переворачивалась керосинка и пролившийся керосин вспыхивал, потушить огонь было почти невозможно. В 1870-е годы в Америке ежегодно от таких «керосиновых» пожаров погибало шесть тысяч человек.
В общественных зданиях дела обстояли не лучше, особенно после того, как была изобретена ныне забытая, но весьма эффектная технология освещения, известная как «драммондов свет». Свое название эта система получила в честь военного инженера Томаса Драммонда, который повсеместно, но незаслуженно прославился в начале 1820-х благодаря этому изобретению. На самом деле «драммондов свет» придумал сэр Голдсуорси Герни, коллега Драммонда и очень талантливый изобретатель. Сам же Драммонд просто популяризировал эту систему освещения. Он никогда не приписывал себе авторство, тем не менее до сих пор почему-то считается, что именно он сыграл здесь главную роль.
Технология «драммондова света», или «известкового света» (limelight), как ее еще называют, основывалась на давно известном явлении: если взять кусок гашеной извести и нагреть до белого каления на сильном огне, она будет излучать очень яркий белый свет. Герни нагревал кусок извести в насыщенной смеси кислорода и спирта, и полученный им свет был виден за много миль.
Приспособление Герни успешно применялось на маяках и в театрах. Яркий, идеально ровный свет можно было собрать в пучок и в нужный момент направить на нужного артиста — вот откуда появилось выражение in the limelight («в свете рампы», «в фокусе»)[49]. Однако у «драммондова света» была и оборотная сторона: известковый блок сильно нагревался и нередко вызывал пожары. За одно лишь десятилетие в Америке сгорело больше четырехсот театров. В XIX веке в пожарах британских театров погибло около десяти тысяч человек, как явствует из отчета, опубликованного в 1899 году Уильямом Полом Герхардом, ведущим специалистом того времени в области пожарной безопасности.
Пожар легко мог начаться и на транспорте, и в этом случае пострадавших часто было очень много, поскольку пути эвакуации либо были ограниченны, либо отсутствовали вовсе. В 1858 году в море загорелось судно «Австрия», перевозившее эмигрантов в США; огонь полностью уничтожил корабль, и все находившиеся на борту — почти пятьсот человек — приняли страшную смерть. Поезда тоже были опасным видом транспорта. Примерно с 1840 года пассажирские вагоны отапливались дровяными или угольными печами и оснащались масляными лампами для чтения. Можно легко представить потенциал катастрофы в постоянно покачивающемся поезде. Уже в XX веке, в 1921 году, во время пожара в поезде недалеко от Филадельфии сгорели двадцать семь человек, причиной пожара стала вагонная печка.
В городах больше всего боялись, что пожар не удастся локализовать и что распространившийся огонь уничтожит целые районы. Самый известный городской пожар в истории — это, пожалуй, Великий пожар 1666 года в Лондоне, который начался со случайного возгорания в пекарне возле Лондонского моста, но быстро перекинулся на соседние кварталы, и в конце концов огонь охватил территорию в полмили в поперечнике. Даже в Оксфорде был виден дым и слышен зловещий треск пламени. Всего в эту ночь сгорело 13 200 жилых домов и 140 церквей.
Однако на самом деле пожар 1666 года был вторым «великим пожаром». Бедствие 1212 года нанесло Лондону гораздо больший урон. В тот раз огонь охватил не столь обширную территорию, как в 1666-м, зато распространялся гораздо быстрее. Языки пламени слизывали улицу за улицей с чудовищной скоростью, настигая бегущих жителей или отрезая им пути к отступлению. Этот пожар унес 12 000 жизней (насколько известно, в пожаре 1666 года погибло всего пять человек). На протяжении следующих 454 лет именно катастрофу 1212 года называли Великим лондонским пожаром.