Ирен встала. Ей не хотелось говорить о том, что сказал бы ее сын, и спрашивать ее об этом было верхом бестактности.

— Пойду поищу фотографию.

— Подожди! — проворчала Кэрол, вставая с кровати. — Фотография может подождать. Я серьезно, сестренка, так больше нельзя. Не ешь, не спишь. Отправляйся обратно в Карлтон. Если хочешь, я наведу в родительском доме порядок. Послушай, я знаю, что тебе сейчас тяжело, но нужно жить сегодняшним днем, сегодняшними заботами.

Лицо Кэрол так и лучилось сочувствием. При виде его у Ирен возникло желание закричать. Тяжело? Да Кэрол не представляет себе, что такое по-настоящему тяжело. Чтобы успокоиться, Ирен начала медленно считать про себя. Ее сын мертв и похоронен на какой-то богом забытой горе. Кэрол хотелось поговорить о том, что у нее есть, точнее, о том, что у нее было. Могилка. Вот что у нее осталось. Вот что она сейчас имеет. Боже праведный, да как сестра не может ее понять? Ведь она мать и не может, черт побери, покинуть Шэпа. Тяжело? Сын Кэрол сильно подрос, ростом он даже выше Эла, своего отца. Шэп же никогда больше не подрастет. Ей уже никогда не увидеть, как он ростом обгонит Нэта. Как не дано ей увидеть, как он закончит школу и поступит в колледж. Или женится. Нет, она никогда не покинет Шэпа, не оставит его одного в его последнем пристанище на продуваемом всеми ветрами склоне горы. Шериф поймает подонка, который убил ее сына, и, как только это исчадие ада повесят или казнят на электрическом стуле, она отправится на кладбище и присоединится к своему мальчику, потому что знает наверняка, что, когда это будет сделано, ей незачем станет жить. Она заставила Нэта купить три участка земли рядом с могилой Шэпа, зная, что совсем скоро ей понадобится один из них.

— Ты права, — с усилием произнесла Ирен. — Но вы должны дать мне время. Только и всего. Просто немного времени. Я хочу побыть одна. — Она вздохнула. — Послушай, Кэрол, может быть, чуть позже я буду готова съездить в Карлтон и поживу с тобой и твоей семьей. Но пока это время еще не пришло. — Она сглотнула застрявший в горле комок. — Сейчас я воспользуюсь твоим советом и поем. Сделаю сэндвич, а потом лягу и посплю.

Кэрол склонила голову набок, точно так, как делала их мать, когда была не вполне уверена, что дочери говорят ей правду.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Кэрол. Понимаю. Ты права. Начнем с того, что мне не нужно было сюда приезжать. Может быть, когда-нибудь я смогу убедить Нэта уехать отсюда и вернуться домой, в Карлтон.

Ирен несколько секунд пристально смотрела на сестру. Кэрол вздохнула и похлопала ее по руке:

— Все будет хорошо. По крайней мере, у нас хотя бы есть план. Побудешь немного здесь, а потом вернешься домой. Теперь я могу быть спокойна, — улыбнулась она. — Не хочу делать вид, что полностью понимаю все твои чувства, но одно знаю наверняка: чем скорее начнешь заглядывать в будущее, тем будет лучше для тебя самой. Сейчас в тебе нуждается не один только Шэп. Знаю, ты не это хотела бы от меня услышать, и одному Господу Богу ведомо, что я не желаю говорить такие вещи, но это действительно так.

На следующее утро Блисс сидела на переднем крыльце дома Стубников и ждала тетю Кэрол. На девочке было ее лучшее летнее платье и новенькие кроссовки. В сумочке лежали подарки, которые пригодятся в дороге: журнал «Севентин» от Аннет, жевательная резинка от Трейси и двадцатидолларовая бумажка от Марджори Стубник, которая посоветовала ей «купить что-нибудь приятное для себя», когда она вернется домой.

— Давай еще раз! — попросил трехлетний Кельвин Стубник, потянув ее за косичку. — Сделай еще раз!

Блисс отпустила его руку, после чего сложила домиком собственные ладони.

— Это церковь. Это шпиль. В море буря. В море штиль. Открывай на раз, два, три. И где люди — посмотри!

Мальчик захихикал:

— Покажи по-другому. Ну пожа-а-алуйста!

Блисс заново сложила ладони, сделав шпиль из указательных пальцев и спрятав внутрь остальные пальцы.

— Вот они! — восторженно завопил Кельвин. — Мам, ты только глянь, вот они!

Миссис Стубник отвлеклась от вязания и посмотрела на детей.

— Вон твой папа идет, Блисс.

К дому подъехал голубой пикап Нэта, за которым следовала красная машина, которую взяла в Портленде напрокат Кэрол. Блисс помахала им рукой и бросилась вниз по ступенькам крыльца.

— Подожди меня! — завопил Кельвин.

Блисс остановилась и, схватив в охапку мальчика, зашагала по улице. Перед машиной отца она остановилась.

Какой у него измученный вид, подумала девочка. Он стал как сушеное яблоко. Она не помнила, когда видела его таким в последний раз, но тогда, раньше, все вообще было по-другому. Теперь же даже собственное лицо казалось ей каким-то чужим, непривычным. Как будто глаза лишились прежнего блеска и цвета.

Блисс поставила Кельвина на лужайку и, обняв отца, уткнулась лицом ему в живот. Неожиданно ей захотелось закричать в полный голос. В ее голове все было беспорядочно перемешано. Она до сих пор не могла поверить в то, что брат ее мертв. Во всяком случае, до конца поверить и осознать. Ее сердце говорило: да, его больше нет, и теперь все изменилось и разрушило жизнь, и ничего больше не будет так, как было раньше. Но разумом… ни в какие разумные рамки это никак не укладывалось, и Блисс продолжала ждать того дня, когда она проснется утром и окажется в своей комнате в окружении привычных вещей и жизнь потечет по привычному руслу, как и раньше. Не будет никаких серьезных проблем. Не будет никакой боли.

Услышав, как открылась дверь со стороны пассажирского сиденья, она повернула голову и увидела мать. Если отец показался ей сморщенным, то у матери вид был такой, будто ее слегка накачали воздухом. Глаза, щеки, даже руки, потянувшиеся к ней, показались Блисс как будто опухшими. Она отпустила отца и обняла мать:

— Веди себя хорошо и слушайся тетю Кэрол, слышишь? — шепнула Ирен на ухо дочери, и та послушно кивнула. — Помогай ей. Будь всегда аккуратной, предлагай помощь на кухне и при уборке дома.

— Обязательно.

Мать еще крепче обняла ее.

— Я знаю, что ты все будешь делать правильно.

Блисс приняла слова матери за истину, хотя никогда раньше не помогала по дому. Ирен неизменно приходилось напоминать дочери, чтобы та заправила постель, подмела комнату, помогла вымыть посуду или прополоть сорняки в саду. Не то что Шэп. Он как будто всегда угадывал то, чего хотела от него мать. И всегда надоедал ей. Но теперь… Теперь ей как будто не оставалось ничего другого, как помогать. По крайней мере, она была хоть чем-то занята, а это куда лучше, чем сидеть сложа руки. Весь день она просто сидит и ждет того момента, когда к ней снова вернется ощущение… чего? Не зрения, не слуха, не осязания. Может быть, равновесия? Как будто качаешься на качелях, подвешенных к старому дереву, и ждешь, когда мир вновь обретет четкость.

— Я не хочу сюда возвращаться, мама. Никогда. Вам с папой тоже лучше вернуться в Карлтон. Просто собрать вещи и вернуться домой. Приезжайте. Я не хочу оставаться в Карлтоне без тебя.

Мать вздохнула — этот звук был Блисс хорошо знаком. Материнские вздохи были для нее чем-то вроде белого шума; они сопровождали все те решения, которые, собственно, и вынудили их покинуть Карлтон. Блисс устала слышать эти беспомощные, бесцельные звуки. Это как вода, у которой нет иного выбора, кроме как течь там, где есть такая возможность.

— Не беспокойся, дорогая, — произнес подошедший к ней отец и погладил ее по спине. — Тебе будет чем заняться этим летом. Там с тобой будет Джефф и все твои кузины.

Блисс опустила глаза и увидела, что Кельвин бегает по траве и ловит кузнечиков.

— Но я хочу, чтобы ты, пап, и ты, мам… — Как ей хотелось, чтобы с ними был Шэп! А еще лучше, чтобы родители и Шэп вернулись в прошлое и чтобы все снова стало так, как было раньше.

— Мы знаем, милая, — сказала мать. — Мы скоро все будем вместе.

«Нет, этого не будет, — хотелось закричать Блисс. — Мы больше никогда не будем вместе. Больше никогда не повторится то, что было раньше». Однако Блисс ничего этого не сказала. Ей хотелось лишь одного — сделать больно тому, кто причинил им все эти страдания. Конечно же не родителям, они в этом не виноваты. Блисс зашагала к красному автомобилю тети Кэрол. Багажник был открыт, в нем лежал ее чемодан. Она однажды воспользовалась им, когда они с подружками устраивали «ночной девичник». Тогда они вместе с еще тремя девчонками бодрствовали всю ночь, играли в «Правду или желание» и смотрели видеофильмы. Она подружилась в Блейне с несколькими девочками, и еще ей очень понравился Руперт Нолан. А еще здесь ее избрали президентом класса. Но все это сейчас для нее ровным счетом ничего не значило. Ни для нее самой, ни для ее глаз — цвет, возбуждение, драма ее жизни, все было теперь напрочь вымыто слезами. Теперь ничто из прошлого не в состоянии вновь вернуться в ее жизнь.