Вывей опустил шерсть на загривке, подступил ближе. Изнутри доносились голоса. Плачущие — женские. Суровый — мужской. Снова запищал замок. Волк скакнул в сторону и затаился за цветником.

— Где собака? — удивился кто-то, пахнущий, словно шпала, густым крепким дегтем. И табаком. — Нет тут никого…

Мужчина прошел. Вывей поднялся, подбежал к двери и молча оскалился перед выглянувшими наружу женщинами. Створка моментально захлопнулась — он отбежал к проезду и снова залег за машинами. Заметят его жертвы еще раз или нет — теперь значения не имело. Им все равно нужно идти домой и переодеваться. А вот случайно попасться на глаза другим жильцам, что отправляются на работу — не хотелось. Вдруг женщины охотника захотят вызвать полицию или санэпидстанцию? Лишние свидетели в этом деле вовсе ни к чему. Если волка видят всего три человека во всем доме — после двух-трех вызовов эту троицу будут сразу посылать в «дурку», а не отправлять в помощь наряд.

Что интересно, термин «дурка» уже не вызвал у волка никакого отчуждения или удивления. Ну, знает он про такое человеческое учреждение — и знает. Чего в этом такого? Он вообще очень умный и многоопытный зверь.

Вывей как в воду глядел: очень скоро по проезду медленно прокатилась серая машина с синей раскраской, остановилась у парадной. Дожидаться продолжения волк не стал — скользнул вдоль кустарника и убежал в сторону далекой школы.

Врагу он напомнил о себе только вечером: ведь двуногий должен знать и помнить, с кем имеет дело. И не забывать, кто и за что продолжает войну. Поэтому Вывей дождался возвращения «УАЗика», запрыгнул на капот, на миг замер, глядя глаза в глаза, потом скакнул дальше на крышу, пробежал по ней, спрыгнул и тут же юркнул между припаркованными машинами, дабы надежно исчезнуть с глаз.

Новый день привел в квартал между проспектами, на угол от парка, бригаду живодеров. Слегка припахивающие портвейном и постоянно шмыгающие носами мужики ездили от проулка к проулку, раскидывали мясо и колбасу, ловили сачками выскочивших на дармовое угощение собак и закидывали их в фургон, в одну клетку вместе с дурными кошками, что тоже имели наивность полюбопытствовать — чем угощают зверюшек заезжие доброжелатели. Волк совершенно не представлял, как можно было попасться таким глупым ловцам. Ведь от фургона за несколько домов разило кровью, страхом, мочой и мокрой шерстью. Он пах гнилыми останками, он пах падалью и вел себя как падальщик, из его нутра далеко разносился жалобный скулеж и визги боли. Фургон был настолько ярким воплощением ужаса и смерти, что Вывей, не отходя от школы, мог точно сказать по этим шумам и запахам, в каком именно уголке квартала сейчас остановилась проклятая машина. И разумеется, предпочитал держаться от нее подальше — валяясь в траве, дрыгая лапами и позволяя чесать свое упитанное брюхо кареглазой повелительнице пломбиров.

— Жу-ужа… Жужа любит загорать, — приговаривала девочка.

Вывей жмурился, дрыгал лапами и тихонько подтявкивал, поскольку иначе не умел. Ему было хорошо. И вдвойне приятно от этого состояния, потому что постоянно пребывать в ненависти он был не способен. Лишь благодаря имбирной кареглазке мог он проявлять не только злобу, не только решительность — но и заботу, и природную волчью нежность. А проводив девочку домой и убедившись, что вонючая развозчица смерти скрылась из квартала, Вывей спокойно отправился к логову жертвы, запрыгнул на еще теплый капот «УАЗика» и долго, внимательно изучал окна наверху, надеясь на то, что двуногий убийца тоже смотрит вниз и понимает: кара неминуема. Возмездие есть, и оно не дремлет.

Поутру он опять оттер дочь охотника и его подругу обратно в парадную и не давал выйти до тех пор, пока не примчался на машине сам двуногий, красный и потный, и не погнался за Вывеем прямо через кусты, размахивая какой-то палкой. Сманив человека в сторону, волк описал широкую дугу, вернулся к входной двери и снова загнал женщин в подъезд.

— Я тебя пристрелю!!! — заорал охотник, нагоняя зверя. Но Вывей только презрительно оскалился и освободил проход.

В этот раз двуногий повел себя умнее: не погнался, а постучал в дверь, провел дочку и подругу до машины, сел сам и, яростно газанув, уехал. Однако волк понимал, что так просто это не закончится — и все свободное время исследовал окрестности, готовя пути отступления и выискивая укрытия на случай внезапной опасности.

Несколько дней подряд охотник сам выводил своих женщин, сажал в «УАЗ» и увозил. Вывей неизменно встречал их у дверей грозным рыком и пытаясь цапнуть за одежду, вынуждая девочку прятаться за родителей. Но однажды утром двуногий вышел один, держа в руке телефон и, довольно осклабившись, сообщил:

— Вот тебе и конец! — и нажал на кнопку.

Волк чуть наклонил голову, прислушался, пока ничего не понимая.

— Жди-жди, — посоветовал двуногий. — Я ведь знаю, возле дома ты все проверяешь, тут тебя не заловить. Так что обложили мы тебя издалека. Но кругом и крепко. Сейчас ты сдохнешь. Понял?

Вот теперь Вывей сообразил, отчего сегодня собаки ведут себя так странно: сбились вместе в нескольких местах и не пустобрешат, а перелаиваются. И отчего их оказалось так много, несмотря на недавний набег живодеров. И почему лай вдруг начал приближаться сразу со всех сторон. Волк осел на задние лапы, разворачиваясь, и резво кинулся бежать: стремглав между машинами, сквозь шипастые кусты боярышника, в прыжке через забор, по детской площадке, потом вокруг трансформаторной будки и — с прыжком в сторону от тропы — снова вдоль дома.

— Он здесь, здесь! Я видел! — громко предупредил кто-то от деревьев.

Вывей тут же отвернул, слыша, как неуклонно приближается азартный лай, перемахнул очередной проезд, прыгнул через забор, скользнул под темно-красный «Бентли», промчался мимо будки охранников парковки, припустил дальше, петляя между машинами и кустами и пытаясь запутать след.

— Здесь, здесь! Он здесь… — Похоже, двуногий расставил загонщиков чуть не на каждом проулке. А собаки лаяли и рычали уже совсем рядом, почти за спиной.

Вывей снова повернул, перескочил еще одну площадку. Тяжело дыша, нырнул в разбитое окно подвала, промчался наискосок, пролез в щель за полуоторванной сеткой с другой стороны и чуть замедлил шаг, переведя дух. Перебежал садик со скамейками и песчаными дорожками.

— Он здесь!!! — закричал кто-то совсем молодой от дальнего края дома.

Вывей опять сорвался во весь опор, молниеносно проскакивая открытое место до кустов — но уже понимал, что обнаружен. Оставалось одно — таиться среди клумб и бежать вдоль дома, полагаясь на скорость и слух.

Писк замка!!!

Он крутанулся, в несколько огромных прыжков преодолел пространство и успел влететь в темную щель еще до того, как неторопливый доводчик закрыл дверь за юной леди в такой короткой юбке, что она больше походила на широкий пояс. Девушка вскрикнула, ощутив мимолетное прикосновение к своим ногам, но пока оглядывалась — волк успел взметнуться на второй этаж, забежать за шахту лифта и притаиться.

Девушка, так ничего и не поняв, отправилась в свою квартиру, мерно позевывая на каждом шагу. С улицы доносился лай, голосов становилось все больше. Это означало, что его укрытие почти найдено, что вот-вот двуногие начнут обыскивать дом, поднимутся по лестницам, заглядывая в каждый уголок. Толпой и с собаками — найдут, обязательно найдут. А значит, оставалось только одно…

Вывей вышел из-за шахты, привстал на задние лапы, зубами ухватил ручку мусоропровода, повернул защелку, поднял крышку, оттолкнул в сторону, подпрыгнул, забираясь на край и, прижав морду к лапам, медленно заскользил в темный зев. Крышка теранула его по холке, опора исчезла, он ухнулся вниз, в неразличимую бездну… И почти сразу бухнулся на что-то мягкое, шуршащее и очень, очень, очень вонючее. Однако невыносимое амбре на этот раз зверя только порадовало: среди этих миазмов различить его дух не сможет ни одна собака.

— Ну, и где?! — возмущенно переговаривались двуногие снаружи.