Одеяло, соскользнувшее за ночь с кровати, лежало в опасной близости к пятну от мороженого на ковре, которое никак не хотело умирать. Я затащил одеяло обратно на кровать и заправил края под задницу, так что получился бесформенный кокон, из которого торчала только моя голова.
В окно проникал сквозняк, и шторы даже не пытались его задержать. Сквозняк подсказывал, что день будет холодный. Я прислушался, стараясь уловить еще какие-нибудь признаки сегодняшнего метеорологического прогноза. Ошибки быть не могло — я разобрал тихое, но неумолимое постукивание мелких дождевых капель о стекло.
Мои мысли автоматически обратились к завтраку, но я был настолько взволнован предстоящими сегодня событиями, что мой желудок сжался в комок, и ни сахарным подушечкам, ни медово-ореховым колечкам, ни мороженому хлебу или тосту без маргарина туда сегодня было не пробраться.
В ванной Одри Хепберн, держа в изящно отведенной руке элегантный мундштук, встретила меня загадочной улыбкой. Закрыв дверь, я включил свет, чем пробудил к жизни мой необузданный вентилятор. Принимая душ, я пытался представить себе трехмерный вариант Кейт с фотографии, которая висела у меня над кроватью. После душа я вытерся полотенцем, профланировал на кухню и уронил его в мусорное ведро. Не всем суждено снискать спасение.
Голый и замерзший, я встал на кровать, чтобы пыль, грязь и ворс от ковра не прилипли к мокрым пяткам, и задумался, что же мне надеть. От первого впечатления, решил я, зависит чертовски много. Что бы Кейт ни говорила, я хотел понравиться ей с первой секунды, чтобы у нее не возникло ни малейшего сомнения в правильности своего решения. Переодевшись несколько раз, я остановился на темно-синих брюках, которые купил на летней распродаже (исключение в моем принципиально сэконд-хендовом гардеробе), и на старой бледно-голубой рубашке «Маркс и Спенсер» с огромным воротником, которую я купил в Аггином «Оксфаме». Я изучил этот ансамбль в самый крупный осколок разбитого зеркальца с Элвисом: выглядел я вполне удовлетворительно.
Взглянув на часы, я начал торопливо паковать рюкзак: побросал туда остатки чистого белья — примерно три пары трусов, несколько маек и джемперов, — выругался, что не осталось чистых носков, и прихватил пару грязных. За ними последовали мои сигареты из дьюти-фри и фотография ослика Сэнди. Я просканировал комнату на предмет вещей, которые мог забыть, одновременно мысленно ставя галочки в списке того, что я обычно забываю: зубные щетки, мыло, шампунь — все это у Кейт обязательно будет. Думая о Кейт, я вспомнил про ее чек и засунул его в боковой карман рюкзака.
Сев на край кровати и глядя в потолок, я попробовал мысленно подготовиться к предстоящему дню. В соседней квартире включился радио-будильник, и «Waiting for an Alibi» «Тин Лиззи»[104] нарушило мою сосредоточенность. В голову залетела случайная мысль: нужно ли мне купить Кейт подарок? Через пару минут эта мысль потеснила все остальные и превратилась в дело государственной важности. Я пошарил по квартире в поисках чего-нибудь, что могло бы стать подарком. На глаза мне попалась кассета «Звездных войн». Если ей нравится «Девушка Грегори», сказал я себе (рассуждать здраво к тому времени я был уже не в состоянии), то «Звездные войны» ей, наверное, тоже понравятся. Не в силах придумать ничего лучшего, я засунул кассету в рюкзак и взял себе на заметку поискать цветочный киоск на вокзале Виктория.
Прихватив все необходимое и приготовившись сразиться со стихией, я бросил последний взгляд на то, что оставлял позади. Квартира все это время была моим злейшим врагом, а теперь выглядела почти дружелюбно. У нас были хорошие, плохие и просто сумасшедшие времена. Но я все-таки был ей благодарен.
Я уже спускался по лестнице, когда у меня вдруг появилось ощущение, что я забыл нечто важное. Я попробовал его прогнать — не даром же Лотова жена была в свое время обращена в соляной столп, — но ничего не вышло. Я вернулся в квартиру. Проверил, выключен ли свет. Выключен. Проверил, выключена ли плита. Выключена. Выдернул ли я из розетки тостер. Нет. Тихо посмеиваясь, я выдернул его из розетки. Наконец я стал похож на мою мать. Каждый наш отъезд в отпуск сопровождался одним и тем же ритуалом — мать, как безумная, металась по дому, выдергивая все штепсели из розеток. «Если в дом попадет молния, — говорила она, — все, что включено в розетку, вспыхнет и спалит дом».
Перед тем как закрыть дверь, я взглянул на телефон. Автоответчик был выключен. Исправив ситуацию, я закрыл дверь, спустился по лестнице и шагнул навстречу новому дню.
13:48
— Хорошо, — сказал я, обращаясь к восьмиклассникам, которые влетали в класс, сметая стулья, столы и все, что вставало у них на пути, — достаньте «Грозовой перевал» и откройте там, где мы остановились в пятницу.
Эта простая просьба вызвала целую бурю активных действий: Китти Вайатт, миниатюрная девчушка с волосами мышиного цвета и ярко-красными щечками, благодаря которым она удивительно походила на садового гнома, в слезах выбежала из класса, за ней тут же последовала ее подружка, Роксана Брайт-Томас, которая сообщила мне, что у Китти «женские проблемы». Колин Кристи, разбойник и головорез, чья дурная слава бежала впереди него и проникла даже в учительскую (скорее всего, именно он плюнул мне на спину), книжку не принес и теперь боролся с Лиамом Феннелем, которому, вполне закономерно, не понравилось, что его книгу насильно экспроприируют. Все это я проигнорировал.
— Лоренс, — обратился я к толстому мальчику, который сидел у окна рядом с батареей, — насколько я понимаю, сегодня твоя очередь читать.
— Но, сэр, — жалобно протянул он, — я читал на прошлой неделе!
— И у тебя это так хорошо получилось, что я хочу послушать тебя и сегодня, — коротко ответил я.
Он был прав, конечно, он читал на прошлой неделе, но, принимая во внимание, в каком настроении я вернулся с вокзала Виктория, справедливость моих поступков меня больше не волновала. Теперь, наверное, так будет всегда.
Лоренс начал читать, и в классе воцарилось некое подобие спокойствия, я сел за свой стол и воспользовался возможностью поглазеть в окно на полуденное небо. Несмотря на утренние метеорологические прогнозы, день выдался очень даже приятный: солнце ярко светило сквозь ветви дубов, тополей и серебристых берез, которые росли вокруг школьных спортивных и игровых площадок, белые хлопковые облачка россыпью бежали по небу, и даже островки травы на истоптанном в грязь футбольном поле сияли ярче обычного. «Сегодня, — подумал я, чувствуя, что охватившая меня было черная депрессия постепенно отступает, — все же неплохой день — день, который стоит прожить».
Я уже сидел в поезде, который должен был унести меня навстречу свободе. Даже не у кассы и не на платформе — уже в поезде, черт бы его побрал, рюкзак — на полке у меня над головой, в правой руке — свежий номер «Нью Стейтсмен»[105] (вид такой важный, как будто мне есть дело до политики), в левой — «Мальборо Лайтс», ноги удобно устроены на противоположном сиденье. Еще буквально пять минут — и я бы покинул вокзал Виктория, еще пятьдесят пять — и я стал бы самым счастливым человеком на свете. Но все было не так. Неправильно. Все Очень Неправильно.
Я попробовал об этом не думать. Посмотрел в окно, быстро прочитал статью про европейский федерализм, пересчитал мелочь в карманах, но никак не мог избавиться от этого чувства. Еще минута — и вот я уже снова стою на перроне и смотрю, как в туманной дали исчезает последний вагон экспресса в 8:55 на Брайтон.
Я позвонил Кейт. Набирать ее номер было для меня уже так же естественно и необходимо, как дышать. Я чуть не забыл, зачем ей звоню, — настолько хотел услышать ее голос. Она уже выходила, чтобы меня встретить. Она волновалась и не могла больше ждать дома. Услышав звонок, она вернулась от дверей, воображая самое худшее — что я попал в аварию и звоню из больницы, что полиция нашла ее номер телефона в кармане неизвестного, чей труп выловили в Темзе. Мне было жаль ее разочаровывать.