— Тебе хотелось когда-нибудь сделать то же самое с Агги? — спросила Алиса. Голос ее звучал глухо, потому что она лежала на диване лицом вниз.

— Нет. — Я помолчал и немного подумал. — Ну, да. Иногда мне, наверное, хочется, но я до сих пор еще надеюсь, что мы однажды снова будем вместе. Понимаешь, Агги всегда очень серьезно относилась к своей одежде. Если бы я когда-нибудь устроил что-то в этом роде, она бы скорее согласилась на лоботомию, чем вернулась ко мне.

— Ты правда думаешь, что вы когда-нибудь снова будете вместе?

— Не знаю, — соврал я.

— У нас с Брюсом все кончено. Не хочу больше его видеть.

— Ты серьезно? — Я посмотрел на фотографию Агги, едва сдерживаясь, чтобы не попытаться проверить — можно ли оттереть с нее фломастер. — Ты это серьезно говоришь?

— Да.

— Ну, ты настоящий мужчина, не то что я.

Последовала неловкая пауза, никто из нас не знал, что говорить дальше. Первой заговорила Алиса.

— Работа. Мне осточертела работа. Я так долго и так много работала, а на самом деле это совершенно того не стоит. Я решила. Я куплю билет на самолет — ну, знаешь, вокруг света за три месяца и все такое, — и чем скорее, тем лучше. Мы с Брюсом все время об этом говорили…

И она снова заплакала.

Я представил, что три месяца не смогу с ней поговорить. Представил, как я буду бороться с жизнью в одиночку. Представил, как буду рассказывать телевизору, что ненавижу свою работу. Получилось так тоскливо, что и сказать нельзя. Я перестал это представлять.

— Никуда ты не поедешь, — сказал я почти серьезно. — У меня же день рождения!

— Ах да, — оживилась Алиса. — С днем рождения.

Я поблагодарил ее за открытку и за подарки, рассказал про историю с почтальоном. Она посмеялась и призналась, что тоже не решилась довериться Королевской почте.

— Здорово, что тебе понравились подарки. — Голос ее звучал очень искренне. — Мне больше всего нравится осел. Он напоминает мне тебя.

Я рассмеялся.

— Ура.

— По-моему, очень важно, чтобы у тебя был этот осел, — задумчиво сказала Алиса. — В тебе очень много любви, Вилл, и ей некуда деться. Может, ты будешь любить этого осла и заботиться о нем. И тебе, и ему не хватало заботы.

Я с подозрением глянул на фотографию Сэнди. Мне очень нравился мой чесоточный ослик, но я совершенно не собирался в него влюбляться — по крайней мере, так сразу. Хотя идею я оценил. Я сказал Алисе, что она устроила мне лучший день рождения за всю мою жизнь и что без нее я пропал бы. Она молча приняла мою благодарность, потом спросила:

— Что ты собираешься сегодня делать? У тебя есть планы?

— Ну, — начал я, не зная, сказать ей правду, придумать что-нибудь правдоподобное или свести все на шутку, — я думаю, не устроить ли мне для себя вечеринку-сюрприз. А сюрпризом будет то, что сам я туда не пойду. — Алиса рассмеялась. — Да нет. Посижу, наверное, дома, проведу денек с дорогими моими Мелан и Холией. Вот так.

— Вилл, давай я приеду в Лондон, — серьезно сказала Алиса. — Пожалуйста. Я еще успею на ближайший поезд. Можем с шиком отметить твой день рождения где-нибудь, посмеемся от души и забудем, что жизнь — «толстая старая задница».

Конечно, мне хотелось сказать «да», но мы оба понимали, что это рецепт настоящей катастрофы: возьмите двух взрослых людей, добавьте щепотку ранимости, одну-две бутылки вина, парочку «просто обними меня», и не успеем мы и глазом моргнуть, как Платон, вместе с его идеями о любви, отправится отдыхать, а нам придется разбираться с пагубными последствиями старой истории — как двое друзей решили стать еще ближе.

— Спасибо за предложение, но лучше не сегодня. — Я хорошо понимал, что рано или поздно пожалею об этом решении. — Может, на следующие выходные — мы тогда больше времени сможем вместе провести. Если ты приедешь сейчас, в понедельник утром тебе надо будет уезжать — так еще хуже, чем если ты вообще не появишься.

— Хорошо, — сказала она. По голосу было слышно, что она разочарована, но сам я был разочарован куда сильнее. — Счастливого дня рождения, Вилл. — И почти беззвучно она добавила: — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю, — ответил я.

Алисино «я люблю тебя» отличалось от Мартининого, как день и ночь. И это вовсе не значило, что между нами что-то такое особенное происходит. Это просто отчаяние говорило устами двух отчаявшихся людей.

Алиса стала прощаться.

— Слушай, спасибо за…

— Не за что, — сказал я. — Чепуха. Мы же все-таки друзья.

11:57

Я сидел, переключая телевизор то на программу по садоводству, то на повторение «Гранж Хилл», то на «Волтонов»[88]. Пестрый — серый с белым — голубь опустился на мгновение на подоконник, поворковал и исчез в утреннем небе. Дождь перестал, солнце ярко отражалось в сотнях дождевых капель на стекле, и они сверкали, как звезды. Я открыл окно и вернулся на кровать.

Вполне возможно, это был одновременно самый худший и самый лучший день рождения в моей жизни. С одной стороны, если бы дни рождения для меня что-то значили, этот оказался бы той последней соломинкой, которая переломила спину данному конкретному верблюду. В конце концов, мне уже двадцать шесть. Я все еще прихожу в себя после того, как чуть не стал отцом, в меня отчаянно и безответно влюблена какая-то ненормальная, я сижу в этой жалкой квартире, в губительном для здоровья районе Лондона, и в полном одиночестве разом справляю день, когда я родился, и день, когда меня бросила любимая девушка. Впрочем, именно этот момент (полное одиночество) казался мне радужным проблеском в затянутом тучами грозовом небе моего настоящего. Двадцать пятый день своего рождения я провел с Тамми и Саймоном в «Королевском дубе». Это было ужасно. Пока я, изнемогая под бременем личной трагедии, горько оплакивал ушедшую юность и загубленную жизнь, мои спутники болтали о том, что Рэй и Софи (с которыми они на паях снимали дом) вот уже две недели не покупают туалетную бумагу в общий туалет.

Зазвонил телефон.

Мой мозг отозвался на звонок через долю секунды после того, как он прозвучал, но мое тело не собиралось так быстро реагировать. Расстояние между мной и телефоном, который был погребен под грудой одежды у шкафа, казалось таким огромным, что я даже не предполагал, что сумею его преодолеть. В общем, автоответчик включился раньше, чем я дотуда добрался.

— Привет, вы позвонили мне, — сказал автоответчик с тем невыразительным акцентом, с каким говорят в восточных графствах, — говорите, что вам от меня нужно, после гудка.

Прозвучал упомянутый гудок.

— Привет, Вилл, — сказал голос Кейт, — я просто хотела поболтать. Я, наверное, перезвоню позже.

Я бросил попытки добраться до телефона и лег животом на ковер, неудобно упершись ногами в край кровати. «Стоит ли поднимать трубку? — размышлял я. — Если я отвечу, придется с ней разговаривать. Хоть она мне и нравится, я не уверен, что хочу сегодня общаться с внешним миром. Сегодня — мой день рождения. Сегодня ровно три года, как меня бросили. Сегодня — сегодня. Да, мне нравится Кейт, но мне нужно передохнуть. Я всегда могу ей перезвонить. Да, точно, я перезвоню ей попозже».

Я поднял трубку и извинился.

— Прости, что так вышло.

— А мне уже показалось, тебя нет дома, — сказала Кейт. — Тогда воскресенье было бы испорчено.

— Но мы же не хотим испортить тебе воскресенье? — ответил я и подумал — научусь ли я когда-нибудь сдерживать свое чувство вины? — Как поживаешь?

— Ничего, наверное, — она вздохнула. — После нашего вчерашнего разговора я постирала в прачечной внизу и собиралась сидеть дома, но потом Паула и парочка ее знакомых уговорили меня сходить с ними в город выпить. В конце концов я оказалась в клубе, а потом мы продолжили здесь — взяли четыре бутылки «Мартини» и смотрели вторую половину «Офицера и джентльмена»[89]. Ричард Гир может умчать меня на своем мотоцикле, когда только пожелает.