Если его ничто не отвлекало, Черный Капрал мог забить человека до смерти. Том Скотт подошел к окровавленной жертве.
— Ударь меня, сержант! — закричал он. — Ради Христа, ударь меня!
Не дав ему договорить, избитый накинулся на Скотта с кулаками, как того и хотел Черный Капрал. Том Скотт пошатнулся и попятился назад под натиском бригадира. Было ясно, что дело кончится тяжелыми травмами, а может, и смертоубийством.
Со стороны за этим кое-кто наблюдал. Нетерпение и гнев Джуди все возрастали. Она скалилась, а ее глаза наливались кровью от ужаса, свидетелем которого она стала. Вдруг она стрелой пронеслась мимо, направляясь к кустам. Через минуту раздался ее лай, которым она обычно предупреждала о появлении крупного зверя. В таких случаях приходил конвоир с ружьем и помогал с ним справиться.
Похоже было, что яростный лай привел Черного Капрала в чувство. Окровавленная бамбуковая жердь замерла в воздухе. Черный Капрал глянул в сторону кустов, его мозг усиленно обрабатывал поступающую информацию. Нужно было сделать выбор: защитить честь Империи и забить пленного до смерти или застрелить зверя к ужину.
Голод пересилил чувство долга перед Империей, поэтому он направился туда, откуда доносился лай, с винтовкой наготове. Две жертвы избиения были спасены. Все в крови и в синяках, они, спотыкаясь, направились за помощью.
Конечно, никакого крупного животного в кустах не оказалось. Джуди увидела зверства, поняла, что должна спасти этих пленных, и придумала как. Она шла на большой риск. Такие, как Черный Капрал, могли бы застрелить ее на месте, если бы раскусили обман. Но это было заложено в ней самой природой — оказывать помощь нуждающимся, а здесь, на строительстве чертовой железной дороги, военнопленным так нужна была помощь!
Ей удалось пробраться в джунгли незамеченной. Она подала Черному Капралу сигнал, а потом тихонько возвратилась к своим. Выигрывать время иногда было жизненно необходимо. Собака обманывала смерть не раз, и удача всегда была на ее стороне. Но рано или поздно…
Впервые Джуди почувствовала запах смерти в тот момент, когда еще крошечным щенком протискивалась в лазейку под забором питомника. Потом она попала на корабль «Москит», команда которого несла опасную службу на реке Янцзы. Игры со смертью продолжались и в Ханкоу, когда на пристани ее чуть было не застрелил японский надзиратель; затем она попала на борт «Кузнечика», вскоре затопленного, и нарвалась на крокодила у реки Индрагири; ее контрабандой вывозили из Глогора, выбрасывали с тонущего корабля в открытое море… После прибытия в Сингапур она чудом избежала смерти, попавшись на глаза капитану Нисси.
Получалось, что на данный момент она проживала уже восьмую жизнь, а значит, обманывать смерть ей оставалось недолго.
К тем, кто спасся после крушения судна «Van Waerwijck» и теперь мучился на строительстве «дороги на крови», должна была добавиться еще одна группа. Их истории были не менее страшны и трагичны. В середине сентября 1944 года японский грузовой корабль «Junyo Maru» плыл с соседней Явы: в трюме томились две тысячи военнопленных и более четырех тысяч ромушей, что в девять раз превышало количество людей, находившихся на борту «Van Waerwijck».
18 сентября 1944 года у побережья Суматры «Junyo Maru» был торпедирован британской субмариной «Tradewind». Корабль затонул в считаные минуты. Погибло пять тысяч шестьсот двадцать человек — по сей день эта морская катастрофа считается самой массовой по количеству жертв.
22 сентября около четырехсот выживших попали в четвертый лагерь и присоединились к нашим героям. Они, спотыкаясь, зашли на территорию, словно легион прокаженных. Среди них был и Руз Войси, молодой британский солдат, взятый в плен в Сингапуре. Руз уже побывал в плену у японцев на острове Харуку, на Молуккских островах, или, как их еще называют, Островах пряностей. Там он был задействован на прокладке дорог по пустынной, образованной кораллами территории.
Он спасся при крушении корабля «Junyo Maru», выпрыгнув через иллюминатор каюты и прихватив с собой латанную шлюпку и пару досок для гребли. При помощи веревки он привязал себя к шлюпке — это был единственный способ держаться на плаву. После сорока восьми часов пребывания Руза в море у него начались галлюцинации. Он мог поклясться, что у него было видение, будто рай зовет его, — яркое побережье с музыкой, смеющимися и танцующими людьми. В конце концов он был спасен японским кораблем, на котором и прибыл в Паканбару для работ по строительству железной дороги.
Видя ужасное состояние Руза и сотен других прибывших в лагерь, военнопленные-старожилы добровольно решили избавить их от работы на стройке. Новоприбывшим в обязанности вменялись более легкие виды работы — ходить за водой, рубить дрова для костра, копать яму для уборной. Это дало Рузу возможность привыкнуть к обстановке, которая в целом была схожа с условиями на укрытом джунглями Харуку, откуда он прибыл. Единственный факт, который поразил его в четвертом лагере, — это то, что у пленных была собака.
Руз, как и Фрэнк Уильямс, обожал животных, и даже все пережитое не уменьшило его способности любить их. Но его удивило, что эта бойкая, относительно здоровая, съедобная, наконец, собака до сих пор оставалась живой. Как ее защитники сумели оградить собаку от участи быть съеденной, он не понимал. Шла такая суровая борьба за выживание, что любое существо на четырех ногах воспринималось как еда. Джуди казалась ему ходячим чудом. Руз до сих пор сожалел, что на Харуку съел кота. Постоянный голод заставлял действовать по-животному. Здесь люди тоже были готовы есть все, что попадется под руку. В четвертом лагере каждое живое существо имело свою цену, несмотря на то что могло выглядеть чересчур маленьким или несъедобным. Мышь стоила один гульден, крыса — два с половиной… И даже на мух была своя цена.
Вдобавок ко всем кошмарам лагеря, японцы постановили, что тот, кто настолько болен, что не может работать, должен наловить двести мух в день, чтобы самому себе обеспечить дневной рацион. Японцы решили, что нужно экономить на пропитании больных, так как они не работают. Мухи переносили огромное количество заболеваний, довольно типичных для обитателей лагеря, поэтому больные должны были сделать хоть что-то полезное.
Больной, который нуждался в покое, должен был купить его себе, заплатив другому за отлов необходимого количества мух. Некоторые пленные мастерили хитроумные ловушки для мух, чтобы потом иметь возможность их продать. Некоторые делали деньги, вырезая вещи, в которых могут нуждаться узники. Особым спросом пользовались деревянные сандалии. Кое-кто потерял во время крушения «Junyo Maru» вставные челюсти, и один человек стал мастером по производству особых челюстей из дерева.
Вскоре после того как лагерь пополнился новыми пленными, Лес Сирл был возвращен со строительства лагеря и присоединился к своим старым друзьям. Его шокировала чудовищная обстановка на прокладке железной дороги. Страшные тела, напоминающие скелеты, поднимали тяжести, потели, стонали, пока рабочий день не заканчивался. Иногда люди попросту падали на месте. Тех, кто был слишком слаб или травмирован, отправляли в «дом смерти».
В ужасных условиях, без надлежащего питания малейшая травма или порез не заживали. У многих пленных развивались тропические язвы, иногда размером с чайное блюдце. Язва разъедала мясо до кости. Малярия, дизентерия, авитаминоз и солнечный удар были самыми обычными явлениями. А в так называемом госпитале не было даже примитивных медикаментов, хотя Девис постоянно упрекал японцев в том, что условия пребывания в лагере для военнопленных просто ужасны.
Фактически японское командование создало прекрасные условия для того, чтобы больные умирали. Это заставляло многих думать о том, что суматранская железная дорога — скорее проект по истреблению узников, а не стройка. К октябрю 1944 года каждый день умирало уже более десяти человек. В среднем на каждом километре проложенной железной дороги умерло двадцать пленных и около четырехсот ромушей.