Еще мы с Максом, который, как оказалось, мертвяков побаивается, расклеиваем по всему городу объявления. Кроме слов «избавлю от нечистой силы: быстро, недорого, надежно» и номера телефона, отпечатанных стандартным шрифтом на бумаге, проф присобачил буквально к каждой объяве заклятие, привлекающее внимание и повышающее доверие.
Мама по случаю смерти работодательницы — у тетки оказались слабые нервы, и она повесилась — окончательно обосновалась дома. Мои отлучки ей крайне не нравятся: даже то, что я круглыми сутками зависаю у соседа, ее напрягает, а уж прогулки по ставшими опасными городскими улицам, и вовсе означают домашний скандал. Мама, конечно, безусловно, права, но нельзя же прятаться вечно.
Мне не страшно, мне отчаянно, неприлично везет, мне чудится чей-то шепот. Настойчивый шепот, неслышный никому больше, проникает в мои уши, сводит с ума.
Наверное, превращаюсь в какую-то тварь, повторяя судьбу Ани.
О том, что со мной, не говорю никому.
Звонят уже к вечеру, директор крупного продуктового магазина (у них что, еще не все раскупили?), так что утром радостный проф отправляется на дело. Иду за компанию, Макс остается дома, играть в ГТА.
По дороге проф разоряется о способах борьбы и классификациях, нежить тащится сзади и тащит хитрые и нехитрые профовы приспособления. Спускаю старика с неба на землю, напоминая, что если материализовавшиеся твари — плод коллективного и не очень воображения, то его знания нам не помогут. Старик надувается как ребенок, даже становится стыдно.
Здание, в котором нас ждут не магазин (жаль, можно было бы исхитриться, стащить пару-другую пачек конфеток и орешков), скорее, склад. Оно серое, мрачное, неприветливое. Самое обычное, в общем.
— Здравствуй, здравствуйте, — лихорадочно трясет профову руку сам директор, — так рад, что вы пришли.
Бедняга явился самолично, отсюда вопрос — не съели ли остальных, и с какого тогда этот директор сам находится в «месте прорыва»?
Оказалось, не все так страшно — пропадает и портится лишь товар.
— И что? Продукты ведь вообще имеют срок годности, — не выдерживаю, пританцовываю на месте, меся резиновыми сапогами грязь. Пригласили бы, что ли внутрь — там хоть не так слякотно. И вообще, зачем весна началась в середине зимы, спрашивается?
— Девочка с вами? — неприязненно косится на меня клиент.
— Да, это моя помощница, — величественно кивает проф, яркое полуденное солнце зловеще отражается от стекол пенсне, — и все же, отчего вы сочли, что у вас завелось… нечто паранормальное?
— Ну, знаете, — явно оскорбляется клиент, — если бы вы там были…
Все там будем, не беспокойся.
Нам открывают тяжелые двери, гремит железный замок, падает цепь — добро пожаловать, в общем.
— Оно… там, — приглашающе махает рукой в сторону темного провала клиент.
— А что, света тоже нет? — пытаюсь выдуть из скопившейся во рту безвкусной резинки пузырь. Директора аж передернуло при виде надувшегося розового пузыря, прелесть какая.
— Надо повернуть рубильник, — неохотно откликается наша мелкая «акула капитализма». В подтверждение он неуверенно, бочком заходит в злополучное здание, врубая освещение.
— Надо же! Рубильник, — публика в восхищении, маэстро.
— Слава, прекрати, — одергивает меня проф, прижимая к груди саквояжик. Лишенные важного поручения и смысла псевдо-жизни упыри толкутся сзади, переминаясь с ногу на ногу.
Мы заходим внутрь, директор, трусливая сволочь, остается снаружи. Хоть бы аванс выдал, что ли.
Везде полки с консервами, коробки и мешки. Точно, склад.
— Разделимся? — словно в трэшовом ужастике предлагает проф. Не то чтобы мне не нравилась стратегия «разделяй и властвуй», но не в таком контексте, увольте.
— Что-то такого желания нет, не люблю бродить в одиночестве, — где-то в стороне слышно чье-то почавкивание, словно кто-то неопрятный и мерзкий питается.
Хрусть, чавк, хрум.
— Проф, слышите?
— Прости, моя дорогая…
— Тише, прислушайтесь, — прерываю я, и на мгновение мы погружаемся в тишину. Чавк, хрум. Хрусть.
— Это где-то там, — решает проф. И посылает на разведку своих мертвяков.
— Может, проще было взорвать здесь все и не париться? — стягиваю банку с оливками, открываю и прямо грязными руками лезу внутрь. Перекусить не помешает, хоть стресс заем.
— Бее-ээ. — с отвращением выплевываю плесенную гадость, — да она испортилась!
Проф только поднимает бровь — мое безобразное поведение оскорбляет его тонкое душевное устройство.
Уже собравшись закинуть испорченные консервы куда подальше, обращаю внимание на срок годности.
— Проф, взгляните-ка, — дергаю старика за рукав, указывая на банку.
— Да, милая?
— Странно, что испортилась, вроде делали совсем не давно, Подержите-ка, — пришедшую в голову идею стоило проверить.
Так и оказалось — почти все проверенные продукты в этом зале оказались безнадежно испорчены. Сразу видно было, директор — прохиндей и спекулянт, и надо его повесить. По законам волшеб… тфу, военного времени.
— Нет, ну, не гад ли, не мерзавец ли? — бушевавшее внутри возмущение требовало выхода. — Решил нажиться на чужой беде, разбогатеть, продавая гнилье!
— Возможно, и нет, — проф моего негодования не разделяет, — пойдем, взглянем кое на что.
Так как слова у профа никогда не расходились с делом, он быстро направляется прямо навстречу опасности и темным, пыльным углам.
— Не думаете, что там опасно? — чтобы поспеть за его широкими и быстрыми шагами, пришлось почти бежать.
— Если это то, о чем я думаю — нет, — легкомысленно отмахивается проф.
Нет, я тоже не боюсь — присутствие упырей в качестве «аргумента» здорово успокаивает нервы, но все же, все же…
Наши следы четко отпечатывались на полу — кто-то рассыпал муку и сахар, везде валяются объедки, пустые банки, полупережеванные куски. Хрум, чавк, бульк.
— Да-да, как я и думал, — безумно сверкая глазами, радуется проф, заглядывая за один из стеллажей с сожранными консервными банками.
Высовываясь из-за его рукава и, наконец, вижу обжористую тварь.
Желеобразное, студенистое тело, огромное, скользкое и противное, постоянно жующий рот с мелкими, острыми зубками. Оно напоминает огромную, дородную лысую крысу, без хвоста, правда. Чавк, хрусть, хрум — даже сейчас оно не перестает жрать.
— Что это? Крыса-мутант? — пытаюсь спрятаться за спиной профа, пока разлетающаяся во все стороны слизь не запачкала одежду.
— Обыкновенный жирень, — поправляет пенсне проф.
— Обыкновенный? — как жирень может быть обыкновенным — вот вопрос.
— Обыкновенный, типичный, ничем не отличающийся от описания представитель своего… кхм, — задумывается профессор, — вида.
— А… Как будем от него избавляться? — теория мне всегда нравилась, но практика, что ни говори, интереснее.
— Сожжем его, — зловеще улыбается проф, и упыри за спиной согласно сопят — воля их создателя превыше всего.
— Чур, спичку подношу я.
Бензина, разумеется, никто из нас прихватить не догадался. С профа какой спрос, он в некоторых вопросах как ребенок, но я-то, человек опытный, закаленный многочасовым просмотром ужасов… могла и догадаться, м-да.
В результате, приходится возвращаться. Директор, озадаченный столь странной просьбой, пытается возражать — боится, наверное. Что мы сожжем его собственность — но проф всегда умел убеждать.
В, конечном счете, с тварью покончено, аллилуйя. И даже обгоревшая часть склада не портит нам — директору сей скромный недочет в нашей работе неизвестен — настроение.
Плату мы берем едой (не со склада, конечно, с подчиненного директору магазинчика), директор пытается всучить нам деньги, но в период девальвации проф бумажками не интересуется. Директор решает не настаивать — способностей справиться с обиженным колдуном он в себе не видит.
Жирень в продуктовом магазине становится первым нашим делом, но не последним. Клиенты так и валят косяком, пусть не всегда к нам. Мы встречаемся с парочкой обалдевших от дармовой крови вампиров в больнице, сталкиваемся с мстительной кошкой-оборотнем и проклятой шкатулкой. Конечно, как-то нас чуть не размазал злой, но могущественный джинн, а одного из наших клиентов не пойми что утащило не пойми куда, но это издержки профессии. Макс считает, мы — больные. Но мне все больше нравятся нынешняя реальность, проф счастлив до умопомрачения, а мама пока не в курсе. Все, в общем-то, довольны.