В приведенном отрывке левые коммунисты вскрывали тревожные тенденции, уже в 1918 году проявившиеся внутри нового Советского режима и усилившиеся в последующий период военного коммунизма. Особенно их тревожила возможность превращения партии в силу, противостоящую рабочим, в том случае, если большевики сознательно дадут ход указанным тенденциям:

«Введение трудовой дисциплины, в связи с восстановлением руководительства капиталистов в производстве, не может существенно увеличить производительность труда, но оно понизит классовую самодеятельность, активность и организованность пролетариата. Для проведения этой системы в жизнь, при господствующей в пролетарской среде ненависти против „саботажников-капиталистов“, коммунистической партии пришлось бы опереться на мелкую буржуазию против рабочих и тем погубить себя как партию пролетариата» (там же, с. 569).

Конечным итогом движения по такому пути могло стать, по мнению левых, перерождение пролетарской власти в систему государственного капитализма:

«Вместо перехода от частичных национализации к общей социализации крупной промышленности, соглашения с „капитанами промышленности“ должны привести к образованию больших руководимых ими и охватывающих основные отрасли промышленности трестов, которые с внешней стороны могут иметь вид государственных предприятий. Такая система организации производства дает социальную базу для эволюции в сторону государственного капитализма и является переходной ступенью к нему» (там же, с. 568).

«Тезисы» заканчиваются собственными предложениями левых коммунистов, направленными на сохранение правильного революционного курса: продолжение наступления на политические силы буржуазной контрреволюции и капиталистическую собственность; строгий надзор за буржуазными промышленными и военными специалистами; поддержка борьбы крестьянской бедноты в деревне; главное же касалось положения рабочего класса:

«Не введение сдельной оплаты и удлинение рабочего дня, которые в обстановке растущей безработицы являются бессмысленными, а введение местными советами народного хозяйства и профсоюзами норм выработки и сокращение рабочего дня с увеличением числа смен и широкая организация производительных общественных работ.

Предоставление широкой самостоятельности местным Советам и отказ от укорачивания их деятельности комиссарами, посылаемыми центральной властью. Советская власть и партия пролетариата должны искать себе опору в классовой самодеятельности широких масс, на развитие которой должны быть направлены все усилия» (там же, с. 570).

В заключение левые определяли свою роль следующим образом:

«Свое отношение к Советской власти они определяют как позицию всемерной поддержки этой власти, в случае надобности — путем участия в ней, поскольку утверждение мира сняло с очереди вопрос об ответственности за это решение и создало новое объективное положение. Это участие возможно лишь на основе определенной политической программы, которая предотвратила бы уклонение Советской власти и большинства партий на гибельный путь мелкобуржуазной политики. В случае такого уклонения левое крыло партии должно будет стать в положение деловой и ответственной пролетарской оппозиции» (там же, с. 571).

В приведенных отрывках можно обнаружить ряд серьезных теоретических недостатков. Один из них в том, что левые были склонны отождествлять тотальное огосударствление экономики в условиях Советской власти с процессом реального обобществления хозяйства, т. е. непосредственным созиданием социалистического общества. В своей ответной статье «О „левом“ ребячестве и о мелкобуржуазности» Ленин воспользовался теоретической путаницей левых. Комментируя их тезис о том, что «планомерное использование уцелевших средств производства мыслимо только при самом решительном обобществлении», Ленин пишет:

«Можно быть решительным или нерешительным в вопросе о национализации, о конфискации. Но в том-то и гвоздь, что недостаточно даже величайшей в мире „решительности“ для перехода от национализации и конфискации к обобществлению. В том-то и беда наших „левых“, что они этим наивным, ребяческим сочетанием слов: „самое решительное… обобществление“ обнаруживают полное непонимание ими гвоздя вопроса, гвоздя „текущего момента“… Вчера гвоздем текущего момента было то, чтобы как можно решительнее национализировать, конфисковать, бить и добивать буржуазию, ломать саботаж. Сегодня только слепые не видят, что мы больше нанационализировали, набили и наломали, чем успели подсчитать. А обобществление тем как раз отличается от простой конфискации, что конфисковать можно с одной решительностью, без уменья правильно учесть и правильно учесть и правильно распределить, обобществить же без такого уменья нельзя» (ПСС, т. 36. с. 293–294).

В процитированном отрывке Ленин хорошо подмечает качественные различия между простой экспроприацией буржуазии, особенно когда она принимает форму огосударствления, и подлинным строительством новых общественных отношений. Впоследствии путаница левых в этом вопросе привела их к отождествлению почти полного огосударствления собственности и даже распределения в период военного коммунизма с аутентичным коммунизмом. Бухарин, например, развил из этой путаницы целую теорию, представленную в его работе «Экономика переходного периода» (см. об этом: International Review, № 96). В том, что касается оценки возможностей действительного осуществления социалистических мер в осажденной и обескровленной Советской России при задержке мировой революции, позиция Ленина, таким образом, отличалась значительно большим реализмом.

Вследствие указанных ошибочных предпосылок левые не могли с полной ясностью определить главный источник контрреволюционной угрозы. Да, они видели в возможности установления «государственного капитализма» огромную опасность для революции. Но «государственный капитализм» они рассматривали лишь как выражение более общей и еще более опасной, по их мнению, тенденции: они опасались, «мелкобуржуазного» искажения политики партии, ее превращения в защитницу враждебных пролетариату интересов мелкой буржуазии. В некоторой степени эти опасения отражали реальное положение дел. Действительно, в ситуации, сложившейся после Октябрьского восстания, пролетариат вынужден был не только подавлять яростное сопротивление старых правящих классов, но и противостоять давлению многомиллионных крестьянских масс, интересы которых неизбежно вступали в противоречие с поступательным движением революции. Однако давление этих социальных слоев рабочий класс ощущал на себе преимущественно в его преломлении через государство, которое, стремясь поддерживать в обществе статус-кво, становилось все более автономной и независимой от пролетариата силой. Левые коммунисты, как и большинство современных им революционеров, определяли «государственный капитализм» как систему, в которой государство управляет экономикой в интересах одного из двух классов — крупной буржуазии или мелкой буржуазии. В то время они еще не могли предвидеть возникновение государственного капитализма, способного уничтожить эти классы и все остаться самым настоящим капитализмом.

Как мы видели, в своем ответе левым Ленин наносил главный удар по наиболее уязвимым местам их позиции. Это их путаница в вопросе о последствиях Брестского мира для перспектив революции, их склонность отождествлять национализацию и социализацию. Но и Ленин, в свою очередь, допускал серьезную ошибку, восхваляя государственный капитализм как шаг вперед, безусловное благо для отсталой России и даже необходимую предпосылку социализма. Свою концепцию государственного капитализма Ленин изложил еще в конце апреля 1918 г. в выступлении на заседании ВЦИК. Критикуя прозорливые указания левых на опасность движения в сторону госкапитализма, он развивал совершенно ложную мысль:

«И вот когда я читаю эти ссылки на подобных врагов в газете „левых коммунистов“, я спрашиваю: что сделалось с этими людьми, как они могут из-за обрывков книжки забыть действительность? Действительность говорит, что государственный капитализм был бы для нас шагом вперед. Если бы могли в России через малое число времени осуществить государственный капитализм, это было бы победой. Как они могли не видеть, что мелкий собственник, мелкий капитал — наш враг? Как они могли считать государственный капитализм главным врагом? Они не должны забывать, что при переходе от капитализма к социализму наш главный враг — мелкая буржуазия, ее привычки и обычаи, ее экономическое положение…. Что такое капитализм при Советской власти? Осуществить государственный капитализм сегодня значит возобновить учет и контроль, который вели капиталистические классы. Мы видим образчик государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что Германия оказалась сильнее нас. Но если хотя бы немного задуматься о том, что значило бы заложить основы такого государственного капитализма в России, Советской России, всякий, кто в своем уме или не забил голову обрывками книжного знания, должен был бы сказать, что государственный капитализм был бы спасением для нас… Я сказал, что государственный капитализм был бы спасением для нас; если бы мы имели в России его, тогда переход к полному социализму был бы легок, был бы в наших руках, потому что государственный капитализм есть нечто централизованное, подсчитанное, контролируемое и обобществленное, а нам-то и не хватает как раз этого, нам грозит стихия мелкобуржуазного разгильдяйства, которая больше всего историей России и ее экономикой подготовлена и которая как раз этого шага, от которого зависит успех социализма, нам не дает сделать» (ПСС, т. 36, с. 254–256).