- Позвонишь по нему, попросишь Дмитрия Владимировича. Запомнил?

- Дмитрия Владимировича, - повторил Старыгин.

- Скажешь ему, что Василия Семеновича… Ну, что, собственно говоря, нет меня более…

- Да ладно вам!

- Не перебивай. Скажешь также, что Василий Семенович оставил тебе на хранение этот конверт, который ты не вскрывал и, надеюсь на твою честность, не вскроешь.

- Как изволите, - ответил Старыгин.

- Ну вот. Настойчиво так попроси о встрече. Конверт ему передашь. Ежели он захочет с тобой связаться, не отказывайся. Если же конверт возьмет, а о встрече не попросит, просто забудь.

- Неужто все так серьезно?

- Серьезней не бывает.

- Василий Семенович, да я при вас неотступно, двадцать четыре часа…

- А вот этого не нужно. Видишь ли, Ян, пока неприятности могут только меня коснуться. Ежели ты за мной тенью ходить станешь, то и тебя не пощадят. И что тогда конверту: пропадать? Нет, дружок, пусть хоть после меня, но он сработает: надоела мне вся эта шушера! Да, вот еще что: с собой его не носи, заныкай где-нибудь.

- Найдем местечко.

- Деньги твои…

- Какие деньги? - удивился Ян.

- Ну, кукла, кукла, которую ты мне делал, - вернутся завтра-послезавтра, я ребятам в отделе по искусству сказал. Правда, не сочти за нескромность, имени твоего не упоминал, на стол они ко мне лягут, оттуда и заберешь, в случае чего.

- Да сами отдадите, Василий Семенович.

- Может, и отдам. Ну, да бог с ним, с грустным. Да вот уже и пришли, - сказал Трегубец и толкнул тяжелую деревянную дверь недавно открывшегося подвальчика. Из глубины до них донесся запах настоящего кофе, приглушенный шум голосов и стойкий запах сигарет. - Заходи. Здесь хоть душновато, зато уютно, - и Трегубец пропустил Яна вперед.

Их посиделки длились недолго. К конверту они больше не возвращались. Сидели, потягивали кофеек, дурачились, рассказывая друг другу байки и анекдоты. Потом Ян вернулся в Управление, а Василий Семенович налегке отправился домой. Он прошелся по магазинам, прикупил копченую курицу, бутылку кефира, десяток яиц, шкалик на вечер и, нагруженный припасами, вошел в собственный подъезд.

К его сожалению, лифт не работал, и на свой пятый этаж Трегубцу пришлось тащиться пешком. Уже поднимаясь, он услышал какие-то приглушенные голоса, но особенно не придал им значения (опять молодежь распивает). Действительно, между третьим и четвертым этажом, на площадке у окна расположилась весьма живописная компания из трех парней лет двадцати пяти. По всему было ясно, что сидят они довольно давно: на полу стояла опустошенная бутылка водки, на подоконнике высилась початая вторая, лоснились на газетке кусочки краковской колбасы и в банке из-под кильки тлел недокуренный окурок. Парни весело обсуждали приключения с бабами какого-то Коляна, ежесекундно вставляя ремарки по поводу его мужского достоинства и сексуальных качеств его подруг. Трегубец почти миновал компанию, удрученно покачав головой.

- Не сорите только, мужики, - попросил он, уже начав подниматься дальше.

- Чо-чо, мужик? - прервал беседу один из троих.

- Не сорите, говорю, после себя мусор не оставляйте. Если больше пойти некуда, то, ради бога, сидите. Просто потом грязи чтобы не возникало.

- Тебе что, козел, здоровье не мило? - встрял второй.

- Ребят, я же вам не хамил, - ответил Трегубец, останавливаясь и оборачиваясь, - я же к вам вежливо, культурно.

- Да пошел ты со своей культурой.

- Вот народ, - вздохнул Василий Семенович. - Могу ведь и по-другому попросить.

- Ну-ну? - заинтересовался один из трех.

- А вот и «ну-ну», - сказал Трегубец и устало вытащил из-под мышки пистолет Макарова. - Ну, теперь ясно?

- О, бля, - сказал тот, что стоял поближе, - ну и город Москва стал: у каждого старого мудака пистолет в кармане.

Эта наглая и хладнокровная ремарка должна была бы насторожить Трегубца. Но то ли он в этот день очень устал, то ли просто голова его была занята совершенно другими мыслями, но он даже не обратил внимания на то, что «хулиганы», каковыми он посчитал подвыпивших парней, нисколько не испугались пистолета. А потому, не сделав никаких попыток дистанцироваться от них, Трегубец продолжал:

- Собирайте-ка свое барахлишко и давайте отсюда.

- Щас, щас соберем, - сказал тот, что стоял посередине.

Он повернулся спиной к Трегубцу и действительно стал шарить руками по подоконнику. На какую-то долю секунды Василий Семенович утратил к нему интерес и перевел взгляд на того, что был ближе. Ближний же шагнул к следователю, перегораживая ему стоявшего посередине.

- Назад, - резко сказал Трегубец, поднимаясь на ступеньку вверх.

- Назад так назад, - нагловато улыбнулся парень и отступил в сторону.

Вот тут Василий Семенович понял, какую ошибку он допустил, однако было уже поздно. Потому что в тот момент, когда фигура ближнего отодвинулась вбок, он увидел парня, только что шарившего по подоконнику, и главное, что он увидел, это длинный ствол с навинченным на него глушителем, глядящим ему прямо в лоб.

«Ах ты…» - успел сказать Василий Семенович и практически синхронно со звуком приглушенного щелчка осел на ступеньки. Бутылка кефира глухо крякнула о бетон и белое густое месиво, постепенно окрашиваясь в красный цвет крови, поползло вниз на площадку, подбираясь к ботинкам убийц, спокойно осматривающих тело пожилого следователя.

Один из них нагнулся над Трегубцом, пошарил по карманам и, повернувшись к двум остальным, сказал:

- Чисто.

- На хате тоже, - ответил ему тот, кто стрелял.

- Значит, либо ничего не было, либо он в другом месте, падла, прячет. Наше дело маленькое: заказ выполнили и - привет.

- ПМ-ку прибери, - сказал стрелявший обыскивающему, - и кошелек вынь.

- Угу, - кивнул тот, что продолжал рыскать по карманам Василия Семеновича.

- Ну все что ли?

- Да все.

- Тогда ходу.

И они почти бесшумно поскакали вниз по ступеням. Оказавшись на улице, парни шмыгнули в заляпанный грязью микроавтобус и покатили куда-то, сливаясь с потоком машин, проносившихся по магистрали.

ГЛАВА 8

В тот же вечер на квартире генерала Полозкова раздался звонок.

- Сергеич? - спросил генерала глуховатый голос.

- Я.

- Антипыч тебя беспокоит.

- Ну, как жисть, старик? - спросил генерал.

- Да как: в трудах да заботах.

- Дела-то, надеюсь, вытанцовываются?

- Да какие у нас дела! - отвечал Антипыч. - Это у вас дела. У нас так, делишки. Печальные, конечно, делишки.

- В чем печаль-то?

- А в том: товарища вот хоронил сегодня. Все бандюги проклятые: всю голову пулей разворотили.

- Да неужто, - посетовал генерал.

- А вот что слышишь. Ты бы помог на похороны.

- О чем говорить!

- Давай завтра в Сокольниках пересечемся.

- Где там? - спросил генерал.

- Где, где… А вот тир старый знаешь?

- Деревянненький такой?

- Он самый, в парке один такой. Вот и давай возле тира. Часика в два устроит?

- Отчего же.

- Винтовочку-то в руках еще не разучился держать?

- Старая гвардия не ржавеет, - ответил генерал.

- Ну, так и посоревнуемся. Бывай, - и Антипыч повесил трубку.

Генерал приехал в Сокольники ровно в два. Отпустив свою машину перед входом, он прошелся по аллеям и оказался возле небольшого дощатого здания старого тира. Внутри, за деревянным прилавком сидел седенький испитой мужичонка, отсчитывающий маленькие пульки и распределяющий их по лоточкам. Горячился какой-то мальчишка лет двенадцати, упорно всаживающий пулю за пулей в «молоко».

А в самом углу у стены, покряхтывая от напряжения, вскидывал пневматическую винтовку маленький седой старичок в аккуратном драповом пальто и видавшей виды фетровой шляпе. Генерал осмотрелся, купил десяток пулек и пошел в угол, где мучился с винтовкой старик. Лихо переломив свою, он загрузил туда алюминиевый снарядик, щелкнул затвором и, прицелившись в утку, проплывающую по металлической цепи, не глядя в сторону старика, сказал: