Изменить стиль страницы
— Наши братья, отцы,
Наши сестры, и мы,
Рождены далеко, за волнистой грядой,
Там, где пению птиц вторит рокот морской.
Нам бы там расцветать,
Пенью моря внимать —
Суждено нам судьбой,
Здесь, во хладе страдать.
Ветер темный и злой,
Над родимой землей —
Подхватил нас с собой —
Так, родная земля, мы прощались с тобой.
В этот хладе стоим,
И о жизни молим;
Тихо плачем, дрожим,
И «прощай!» говорим.

Эллиор сложил над лепестками ладони, прошептал несколько слов на своем дивно мелодичном языке. Вот, у ладоней его стала разгораться легкая золотистая дымка; вот дотронулась до лепестков, вот окутала их. Цветы сначала замерли, а затем вытянули листья — словно маленькими, слабыми ручками робко прикоснулись к пальцам Эллиора.

А потом — их лепестки потянулись друг к другу…

— Надо их забрать с собой — далеко, далеко отсюда, на юг. — молвила девочка.

И тут раздался голос, который всех, даже и Эллиора, заставил вздрогнуть. Это был холодный, полный мрачной силы голос.

— Нет — вы их не заберете…

Все резко на этот голос обернулись. Мьер — тот и вовсе вскочил на ноги; выхватил свой боевой молот.

Сильнэм стоял шагах в двадцати, возле поворота, из-за которого вырывался ледяной свет; в его глазницах теперь разгорался такой же мертвенный, синеватый свет. Он медленно, как тяжелая грозовая туча, направился к ним; и при этом приговаривал своим:

— Это мое заклятье подняло ветер — этот ветер добрался до благодатной земли, неся несколько семян. Большинство из них погибли, но вот — двое остались. Они единственные, тешут мое сердце…

Девочка, хоть даже и не слышала раньше ничего про Сильнэма, шагнула к нему навстречу, и говорила:

— А кто вам позволил так мучить их? Вам-то, быть может, хорошо; а они же мезнут! Вы только послушайте, как плачут они!..

Видно было, что девочка, несмотря на эльфийский плащ, совсем продрогла: тельце ее содрогалось, дрожал и голос. И вот бегом, устремилась она к Сильнэму. На бегу выкрикивала:

— Да как вы смели поступить так?! Немедленно, немедленно отпустите их!

Вот подбежала вплотную и, рыдая, принялась бить кулачками по его ржавой кольчуге; с надрывом рыдала, выкрикивала:

— Отпустите их! Чудище-поганое!.. Отпустите!..

Мьер, решивши, что сейчас это «чудище», заколдует девочку — зарычал по медвежьи, поднял в воздух молот, и бросился на Сильнэма. Эльф-орк, в задумчивости, смотрел на девочку, а синий свет в его глазах постепенно затухал. Но вот он вскинул взгляд на Мьера, синие крапинки в его глазах вспыхнули ослепительно, он протянул руку, и выкрикнул несколько резких, похожих на скрип старых елей слов. Теперь заскрипел Мьер, сам весь стал ослепительно синим, ледяным; застыл в своем движении вперед и, если бы его не поддержал Эллиор, так рухнул бы и, быть может, разбился.

Сильнэм по прежнему стоял на месте, но вот он опустил свою, закованную в броню руку на темя девочки, и та тоже застыла, хотя и не становилась синей. Теперь они стояли друг против друга: Эллиор и Хэм с одной стороны, эльф-орк с другой, а между ними лежал, выпуская густые белые облачка, все никак не мог отдышать Сикус.

Тут быстро заговорил Хэм:

— А я уже знаю про вас!.. Вы в этом лесу… нет — еще раньше с ума сошли! Расколдуйте Мьера, да поскорее!

Сильнэм опять усмехнулся, в глазницах его еще сильнее разгорелся синий свет. Он обращался к Эллиору:

— Ты, самый разумный из всей этой оравы, и, что же ты не вразумишь их, чтобы не дергались они; не вопили, не пойми что?.. Неужели этот коротышка полагает, что может со мной что-то сделать?!

И тут появился маленький Ячук — точнее то, он все это время был рядом, просто он замерз от ледяного света, и спрятался от него, перебравшись Хэму на затылок, да так и просидел там все время, ухватившись за густые хоббитские волосы. И вот он выскочил; взмахнул своей, похожей на соломинку ручкой — и (о чудо!) — Сильнэм покрылся зеленой паутиной — ее становилось все больше и больше; она слоями наползала на тело эльфа-орка, и уж не разобрать было отдельных контуров — все обратился в трехметровый клубок зеленых нитей.

Ячук скрестил у груди ладошки, раскланялся всем; тут же, впрочем, задрожал от холода и поспешил спрятаться позади Хэма.

Девочка вскрикнула, попятилась назад, и упала рядом с Сикусом, который так и лежал, беспрерывно вдыхая морозный воздух, и так ошалел от усталости и от холода, что, едва ли, что-нибудь понимал. Девочка закрыла лицо ладошками зарыдала, и вот тогда, услышав ее плач, Сикус очнулся, дотронулся до ее ладошки, и зашептал прерывающимся, слабым голосом:

— Ну, вот видишь, как все вышло. Ты уж, пожалуйста, доверься теперь мне. Уж, пожалуйста, не презирай меня так, как было это прежде — мне холодно, холодно, понимаешь?..

Девочка вскрикнула от этого голоса, отскочила от руки Сикуса, и, если бы ее не успел перехватить Эллиор, так и убежала бы опять. Но вот она забилась в руках Эллиора; все пыталась вырваться, а эльф шептал ей:

— Да куда же ты теперь? Замерзнуть совсем решила? А как же цветки?

При упомянании о цветах, девочка на мгновенье замерла, а потом дико вскрикнула:

— Пустите!

Эльф отпустил ее, а она бросилась к цветам, упала пред ними, роняя слезы, зашептала им нежные слова. Что же касается цветов, то им было значительно лучше, нежели, когда она нашла их — золотистое облачко, которое слетело с руки эльфа, теперь все время обвивало их; оно мерно, словно прозрачное сердце пульсировало, ну а цветки, обнявшись листьями, распрямились, расправились, поглощая в себя это благодатное тепло. Их глазки были полуприкрыты, но, все-таки, видно было, как тихонько шевелятся их, обращенные друг к другу губы. Слов то было не разобрать, но девочка знала, что шепчут они о любви, и вспоминают о благодатной стране, которую и видели то всего один раз, да и то — когда были совсем еще младенцами.

— Что ж. — молвил тогда Эллиор. — Теперь пусть могучий Ячук расколдует Сильнэма.

Маленький человечек ничего не ответил, и, даже не показался из-за головы Хэма. Эльф, поеживаясь, прошелся из стороны в сторону, и проговорил:

— Что же медлишь? Ведь мы мерзнем. О девочке подумай…

И тут раздалась тоненькая, как мышиный писк песенка:

— Несложно прималой букашке
Попасть в клюв стремительной пташке,
Несложно попасть в паутину,
Завязнуть в бездонную тину.
Труднее из тины подняться;
Паучью работу — порваться;
Умчаться от маленькой пташки
Совсем уж ничтожной букашке!

Эту песенку человечек пропел совсем жалобным голосом, и всем стало ясно, что он не знает такого заклятья, чтобы Сильнэм принял из ниточного клубка свой обычный облик. Эллиор, внешне оставаясь совершенно невозмутимым, спокойно спросил:

— Тогда, быть может, ты знаешь такое заклятье, чтобы Мьер не стоял ледышкой, а смог двигаться, как прежде?

— Нет! — раздался тоненький писк, а затем — столь же тоненький кашель.

— Ну — так я и думал… — вздохнул эльф, и, после некоторого молчания добавил. — Вот и я о таком заклятье не ведаю…

Хэм тут же нашелся и предложил:

— Так и чтож: возьмем его — вынесем отсюда. Разведем хороший костер, поставим его рядом; вот он и оттает…

— Оттает то он оттает — весь в воду и обратится — ничего, кроме лужи от старины Мьера не останется. Тут только заклятье поможет; а заклятье только один Сильным знает. Следовательно, сначала нам надо Сильнэма расколодовать…