– Правильно. Не надо загружать свою голову всяким мусором. – Я тоже подошел к окну: морской пейзаж гипнотизировал и притягивал своей фантастической красотой. Темно-синяя гладь Ла-Манша уходила к серебристо-голубой кромке горизонта; морские волны пенились ажурным кружевом у берега, мягко мерцающим золотистым песком. Феерическая картина была настолько грандиозной и яркой, что казалась нереальной. Не знаю, сколько времени простоял я в сомнамбулическом трансе, пока голос Фрэнка не вернул меня вместе с моими мыслями в гостиную номера.

– Погода чудесная. Выйдем?

Я кивнул. Еще находясь у меня дома, мы с Фрэнком обсуждали тот вариант, что в наших апартаментах могут быть установлены «жучки» и скрытые камеры видеонаблюдения, поэтому и строили наш разговор исходя из этих возможностей. Когда мы уже подходили к двери, я понял, что Фрэнк изо всех сил сдерживает себя, дабы не рассмеяться: свое щенячье повизгивание он пытался замаскировать под кашель. Надеюсь: наши «слушатели «этого не поняли.

Выйдя на палубу, мы отошли подальше от веселящейся толпы, не забыв перед этим взять по бокалу шампанского у пробегающего мимо официанта. Дойдя до лаунж-зоны, мы уселись в удобные шезлонги, стоящие у круглого стола.

День приближался к своему финалу, и об этом красноречиво свидетельствовало солнце, похожее на огромный сплющенный апельсин, погруженный в синюю даль. Низко стелющаяся туманная дымка отражала алый цвет, вызывающий у меня не самые приятные ассоциации, хотя мрачная фантастичность этой картины завораживала. Пляшущие разноцветные блики стремительно проносились над рябью океана. Возможно ли изобразить такую удивительную панораму на полотне?

– О чем задумался? – Тодескини вовремя остановил мои размышления, и мне пришлось вспомнить, что я, к сожалению, не являюсь художником и даже не отношусь к категории отдыхающих на этой морской прогулке.

– Как ты думаешь, они поверили, наблюдая наш спектакль, что у меня слегка сносит крышу? – тихо спросил я Фрэнка.

– Аль Пачино до тебя далеко. Я было и сам поверил, что ты стал переживать из-за цвета напитков. – Он скептически посмотрел на свой бокал с шампанским и, чуть поморщившись, поставил его на столешницу, покрытую золотисто-абрикосовой скатертью. – Так что можешь не переживать: ты и так иногда бываешь похож на психа, без всякого фиглярства.

– Спасибо, друг. Ты действительно меня успокоил. – Я отвернулся от Фрэнка в сторону моря, и тут у меня возникла какая-то мысль, которая показалось мне очень важной. Глядя в мерцающую синюю, я пытался ее ухватить.

– Ты что обиделся, Марк? – озабоченно спросил Тодескини.

– Нет, конечно, – ответил я, недовольно прикрыв глаза и досадуя на себя за неспособность своей памяти воспроизвести нужное воспоминание.

– Знаешь, Фрэнк, я все же волнуюсь… Все ли мы предусмотрели?

Тодескини внимательно посмотрел на меня, и в его лице отразилось искреннее огорчение и боль – чувства, которые он демонстрировал совсем не часто.

– Не знаю, Марк. Все предусмотреть невозможно. Именно по этой причине нельзя совершить идеальное преступление. – Мужчина задумчиво глотнул золотистый напиток и покачал полупустым бокалом. – А ты не боишься?

– Конечно, боюсь, – ухмыльнувшись, ответил я. – А ты?

– Не знаю. Трудно назвать мои ощущения страхом. – Тодескини замолчал, нахмурив брови. – Но то, что какие-то невнятные и неприятные ощущения присутствуют в моем сложном сознании, скрывать не буду. – Допив шампанское, он спросил каким-то дребезжащим голоском: – Может, вернемся в теплую и уютную гостиную, а то я немного подмерз?

– А кто-то совсем недавно критиковал эту гостиную, – улыбаясь, ответил я. Или у тебя просто закончилась выпивка?

– Я – в рубашке и тонком джемпере, а кто-то – в толстом вязаном свитере. Улавливаешь разницу?

– Улавливаю. Пойдем. Тем более что теперь твоя очередь играть ведущую роль.

– Давай любую тему.

– Тема свободная, только не очень перегибай планку. Мне завтра отчитываться перед миссис Старлингтон, – попросил я, одним глотком опустошив свой бокал. – Не надо злить эту достойную женщину. К тому же мы, можно сказать, у нее в гостях.

– Не бойся. Не забуду.

– И потом… нам еще надо будет встретиться с Максом, – уже произнося эту фразу, я вдруг вспомнил нужный эпизод. – И, кстати, с его матерью – тоже.

– С миссис Адлер?

– Вообще-то у Макса одна мать, да и фамилия у нее осталась прежней.

– Но зачем?

– Проверить одну мысль.

– Какую? – озадаченно хмурясь, спросил Фрэнк.

– Вот когда я ее проверю – тогда и узнаешь. У меня пока нет уверенности в своих предположениях.

– Тебе не кажется, что отсутствие уверенности в чем-либо стало твоим обычным состоянием? – вспылил приятель.

Я тяжело вздохнул, огорченно разведя руками.

– Ты прав. Я сам уже обеспокоен этим обстоятельством. Помнишь… Ларс нам рассказал о том, что он обосновывал свои подозрения о проникновении в свой дом посторонних людей всего лишь на «рассказе» оранжерейных растений?

– Конечно.

– И мы поначалу восприняли его аргументы не слишком серьезно.

– Помню. – Фрэнк непонимающе посмотрел на меня. – А что тут удивительного?

– Представь, приход в полицию с подобным заявлением: у меня в доме были воры, мне об этом сказали цветы. За кого тебя примут?

– Согласен, – ухмыльнулся он, почесав затылок.

– Вот поэтому я пока промолчу, – прокомментировал я его высказывание. – Чтобы ты аналогичным образом не подумал обо мне. Тем более ты минуту назад сказал, что я иногда похож на психа! Зачем же мне заливать пожар бензином? А вдруг это действительно так? Такое открытие о моем ненормальном психическом состоянии мне трудно будет пережить… И не только мне.

– А может, это не самый худший выход? Кто знает, что уготовила нам судьба? – философски подытожил Тодескини.

– Пойдем, Сенека! – жизнерадостно предложил я, подымаясь из-за стола. – Спешу насладиться твоей импровизацией.

– Я, кстати, тоже. Только без шампанского… – попросил он, скривившись. – Мое нёбо, похоже, озадачилось таким количеством углекислого газа, усеявшим его поверхность.

– Мой желудок солидарен с твоим нёбом.

Возвратившись почему-то в мой номер, мы сделали себе по привычному коктейлю: виски с содовой. Усевшись в ожидании вечерней неофициальной тусовки, я задал тему разговора, которая уж никак не могла затронуть личностные качества Минервы. Как я был наивен!

– Фрэнк, а у тебя были хотя бы однажды серьезные отношения с женщиной?

Обеспокоенное лицо Тодескини выразительно отразило его чувства. Вероятно, ему не очень понравилась выбранная мною тематика предстоящего спектакля. И мне показалось, что Фрэнк как-то не очень спешил получить удовольствие от своей будущей импровизации. Но все-таки он начал свою игру вполне убедительно, на мой взгляд любителя-театрала, хотя ему и не надо было пока никого изображать.

– Нет, Марк. У меня ни разу не было серьезного романа.

Я выжидательно смотрел на него: какой-то нюанс в голосе приятеля позволил мне надеяться на продолжение его рассказа, и у меня даже возникло чувство, что на этот раз Тодескини будет откровенен со мной. Но вдруг вспомнил и о других «зрителях», поэтому оставалось надеяться, что и Фрэнк будет помнить об этом и не станет упоминать о каких-либо интимных подробностях.

– Знаешь, Марк, у меня, вероятно, могут возникнуть серьезные отношения с женщиной… – Он прикрыл глаза, задумавшись. – Но только тогда, когда после накала страстей и бурных ласк между мною и женщиной не возникнет некоторое… скажем, отчуждение или преграда, пусть даже небольшая, но вполне ощутимая. Когда ты лежишь в темноте на влажных простынях, не засыпая, и думаешь о чем угодно, только не о той даме, которая рядом… И отнюдь не потому, что было не очень комильфо, было, к примеру, даже великолепно. Но то, что было минуту назад, в данный момент уже не имеет никакого значения: оно испарилось бесследно, и в конкретном мгновении тебя это уже совершенно не волнует. А женщина, подарившая тебе радость удовлетворения этого желания, становится абсолютно чужой и ненужной, и очень хочется, чтобы она поскорее ушла и больше не возвращалась, несмотря на всю свою прелесть. – Тодескини замолчал, передохнув и промочив горло, а затем, глядя на меня открыто и прямо, что с ним тоже бывает достаточно редко, спросил: